«В небе протяжно кричали журавли.. Хотелось плакать и зарыться лицом в хлопковые наволочки.
Я заметила. Осенью, когда небо серо и безвольно уныло, клин смотрится особенно грустно. Вроде и нет причин рыдать - а слёзы сами наворачиваются. И в груди поднимается тоска - чёрная, далёкая. И плечи содрогаются в рыданиях уже, и кулаки сжимаются до белого в косточках. И ищешь виноватого. Почему так страшно и безысходно?.
Эта осень пришла с дождями мелкими, не обильными. По четвергам - как положено. И иногда в выходные.. Гидромет сетовал на «раннюю и непредсказуемую». А я знала - она такой и будет, должна быть!
После долгого испепеляющего лета. После гроз могучих и молний в дубы на отшибе. После вымытого и очищенного должен наступить покой. Долгий, всеохватный.
К моменту сбоя стай в «клинья дальнего следования». После «спевки» и «прогона» широкого хода отряд журавлиный - неделю так на вторую. Смотрелся дисциплинированно и слаженно двигающимся. Верилось - никого не потеряют в пути, за всем молодняком приглядят, всех ослабевших подождут. Помнила - законы природы суровы. И никто никого не ждёт, кроме пар нерасторжимых. Да и в те верилось давно с трудом. И всё же, задирая голову в облака кучистые, тяжёлые водой холодной, как баба деревенская на сносях «двойней». Молила птиц и провидение - помоги, не оставь, не предай..
Урожаи в саду исправно собраны, остались работы подготовительные под зиму. И урожай сам пристроен. Кому яблок, груш свезли в гостинец. В подпол заложили на стеллажи, по ящикам досочным. На хранение, лёжкие сорта. Наварили варений, джемов, повидл - ешь-не хочу! Зимой стылой - и к творожку или блинам баночку открыть. И - летом пахнуло! Или начинку для пирога открытого сладкого сварганить. И чаепитие знатное устроить - с соседями окаянными, родственниками залётными, детьми редко заходящими.
К вечеру принялось накрапывать. Редко, сначала. Потом покрупнее и почаще. А они - журавушки табачно-серые, с подпалинками в белое - всё никак не улетали. Последняя стая, поселившаяся на поле колхозном, скошенном. Другие, шустрые уж за Ростовом, круги нарезают на ночлег - над очередным выбранным пристанищем. И всё поля - закошенные под «бобрик», из-под ржи, овса, подсолнечника.
А эти - бедолаги - будто не всех сочли участников, не хватало кого-то. И важно ходили вдали - я видела в бинокль, с кратным увеличением. Как хохолок мотался на маленькой умной голове вожака. Погода портилась на глазах, северный ветер вылез из прогноза погоды на послезавтра. Как всегда - то нет, то раньше срока! Птицы маялись, нервничали..
А на утро.. Я не обнаружила ни одной.
Может поднялись на крыло и уж в сумерках отправились в путь. Может перебазировались на иное поле. Подальше от людей, от взглядов любопытных.
И мне было легче и обиднее, одновременно. И сожалелось - что не услышу больше курлыканья, которое так рвёт душу.
И не заплачу - над собой, над судьбой всерусской..
Хотя плакать. Вроде бы и не о чем..»