Троица эта: Михаил, Григорий да дядька Афанасий постоянно упрекали, словно ее вина в том была, что столицу покинули и от царского двора отлучили. Батюшка, едва в Углич приехали, занемог сильно. За порядком в семье следить было некому. Так что ей родственники в тяжкую обузу превратились. Постоянно приходилось дела их паскудные разбирать — то девку испортили, то морду кому набьют...
Приходилось самой все решения принимать. Был, правда, момент, когда родня опомнилась и попробовала свое мнение навязывать. Да только она приказала всем заткнуться и делать так, как велено. Повторила слова государя Ивана Васильевича, что когда-то в ее адрес бросил:
— Псам скормлю!
На какой-то период наступило временное затишье. Если бы братья бражкой не баловались, то все бы хорошо было... Даже в тот жаркий майский день, когда сыночка порушили, лыка не вязали. Да только не спасло их это от допросов. Забрали в Москву и пытали люто. Сказывают, родитель лишь мычал да бородой подергивал. Она так и не прознала, когда умер и где похоронили. Не избежали кары и братья. Вместо высоких постов дальняя ссылка выпала…
Откровенно говоря, не особо огорчило наказание, которому родню подвергли. Разве не умоляла не отдавать замуж за старика? Ничего слышать не хотели. Любимый дядюшка Афанасий так и сказал:
— У нас на тебя свои планы имеются!
Все жизнь потом мечтала встретиться и поинтересоваться ласково:
— Ну и как планы? Как мечталось да хотелось, исполнились? Уж на что матушка курицей казалась, никогда поперек слова супругу не говорила и то, узнав о помыслах родственников любимое дитятко выдать за царя замуж, промолвила:
— А как не заладится брак? Помрет он прежде? Или не угодит государю? Что тогда?
Дядюшка горделиво голову вскинул, почесал бороду и промолвил надменно:
— Как подобное говорить смеешь? Нагим на роду написано с царями есть-пить! Своими руками Машку придушу, ежели наша семья от нее помощи получать не станет!
Матушка охнула горестно, перекрестилась и больше тему не затрагивала. Инокиня ударила худым кулачком по каменной стене. Ох, как же ее жизнь за нее переписали! Все кому не лень к этому руку прикладывали!..
Добрейший и справедливейший царь Федор Иоаннович с превеликим удовольствием приказ об ее с царевичем ссылке в Углич подписал. Имя мальчика категорически упоминать запретил. Спрашивается, что плохого ему этот ребенок сделал? А с ней самой вовсе разбираться не стал. Одним росчерком пера повелел в глухой монастырь отправить. Надо полагать, она единственная на этом свете осталась, кто всю правду о Федоре ведает. Остальные его за дурочка считают. Только зря они! Свою жесткость умело за четками да улыбкой благолепной всегда прятал... Как говорится, яблоко от яблоньки...
Пусть ее при дворе глупой считали, да только она обо всех сумела свое мнение сложить. В том числе и о царевиче Иване многое, что рассказать может. Прекрасно помнит, как на свадьбе зенками бесстыжими в ее сторону постреливал да улыбался скабрезно, явно рассчитывая вниманием завладеть. Ей тогда так противно стало, что едва не стошнило. Вскоре понятным стало: молодой царевич откровенно дни считает, когда единолично править станет, о чем намекнула как-то грозному отцу. Оказалось, он и без нее давно уже это подозревал. Только мечтам царевича не суждено было исполниться. Отравили бояре наследника. На престол взошел брат его младший, который никоим образом не должен был царем стать. Ан звездам было иное созвездие сложить. Да только конец в итоге у всех один. Вечной жизни никому не дано!
— Да не узнать моим врагам на том свете никогда покоя, — злобно подумалось Марфе. Хотя следует все же быть объективной. Достоверно известно, как царица Ирина ругала брата своего, узнав о гибели ребенка невинного. Кричала:
— Придется всем нам за него кару лютую нести!
Он же, подлый, греха не боялся, на библии клялся, что не причем. Марфа-Мария поспешно перекрестилась. Зачем Господа Бога лишний раз гневить, поминая злыми словами преступников! Он ее никогда без внимания не оставлял. Всегда его поддержку ощущала, особенно в первые дни жизни в обители, когда постоянно о смерти молила.
Успокоилась лишь после того, как однажды во сне знак небесами посланный увидела — принявшую смерть лютую Ефросинью Старицкую. Гордо вскинув свою непокорную голову, знатная боярыня прикоснулась к ее лбу перстами. Враз показалось, будто неведомая сила все существо наполнила. Поняла Марьюшка — теперь она любые трудности преодолеет и потянулась в благодарность десницу поцеловать. Улыбнулась княгинюшка краешками губ и исчезла. Только запах ладана и еще чего незнакомого да душистого после себя в воздухе оставила.
Предыдущая публикация по теме: Марфа-Мария, часть 30
Продолжение по ссылке