Мягко сказать, не нравится мне работать в праздники. Впрочем, как и всем представителям экстренных служб. Так что просьбу подежурить в Пасху на кладбище я воспринял без энтузиазма, но согласился. А куда денешься, ведь это было предложением, от которого нельзя отказаться. Раньше нас задействовали только в День Победы, а теперь и в Пасху решили. Радовало лишь то, что в этот раз я был не один, а с фельдшером из первой смены Дарьей Караваевой.
Погода – хуже некуда: холодно, ветрено, пасмурно, кругом лужи и грязь от ночного дождя. По своей доброй воле я бы на улицу и носа не высунул. Кстати сказать, представители церкви неоднократно разъясняли, что в Пасху ненужно посещать кладбища. Ведь этот праздник знаменует торжество жизни, победившей смерть.
Несмотря ни на что, народа было огромное количество, а автобусы с небольшим интервалом подвозили ещё и ещё. Неподалёку от ворот, шла бойкая торговля искусственными цветами. Продавцов было много, но ни один не оставался без внимания покупателей.
До одиннадцати часов никто нас не тревожил. Затем мужчина с женщиной привели старенькую бабушку, передвигавшуюся еле-еле.
– Что-то ей совсем плохо, она сейчас сознание потеряет! – сказала женщина.
Бабулю с трудом завели в салон и там я её расспросил:
– Что вас беспокоит?
– … Даже и не знаю… Сильно плохо… Всю трясёт…
– У вас что-то болит?
– … Нет…
Дарья сразу, безо всяких указаний, измерила уровень глюкозы. Он оказался настолько низким, что возникло удивление, почему пациентка ещё не в коме.
Не теряя времени, Дарья ввела струйно три двадцатикубовых шприца г***озы. А дальше, как и ожидалось, бабуле стало намного лучше.
– У вас диабет есть? – спросил я.
– Да, я таблетки пью от сахара.
– Сегодня принимали?
– Утром таблеточку выпила.
– После этого поели?
– Нет, только чайку попила. Я рано никогда не завтракаю, это у меня с молодости.
– А вам эти таблетки врач назначил?
– Врач, врач, я ведь не сама придумала!
– Ну тогда вам должны были подробно рассказать и написать, как правильно принимать.
– Потеряла я эту бумажку. Мне сестра сказала, мол, пей только при высоком сахаре. А у меня два дня подряд был восемь с лишним.
– Нет уж, больше так не делайте. Разве можно принять таблетку, не поесть и потом куда-то идти? Давайте как можно скорей идите к эндокринологу, пусть корректирует назначения.
Глюкоза повысилась и состояние пациентки опасений уже не вызывало. Записав данные, мы вернули её сопровождавшим. Ими оказались дочь с зятем, которым я всё разъяснил.
В первом часу люди массово потянулись на выход. Все проходили мимо, не обращая на нас никакого внимания. Но, как оказалось, рано мы радовались. Пожилая женщина привела старого-престарого дедушку, с трудом державшегося на ногах.
– Посмотрите его, пожалуйста, что-то он совсем раскис, – попросила она.
– Сейчас посмотрим. Вы ему кем приходитесь?
– Дочь.
К сожалению, у дедушки не получилось зайти в машину даже с нашей помощью. Поэтому уложили его на носилки-каталку и загрузили.
– Что вас беспокоит? – спросил я.
– А?
– Что беспокоит?
– Наверно давление скакнуло. Мотает меня и в глазах темно.
– В груди не болит?
– Да вроде нет. Только сердце сильно колотится.
– Инфаркты-инсульты были?
– Только инфаркт.
– Давно ли?
– Года три назад. Я не помню точно, спросите у Таньки, у дочери.
Давление действительно оказалось высоким. На кардиограмме сразу бросилась в глаза тахикардия, аж за сотню. Были там и другие изменения, но не критичные, не требующие экстренных мер.
Ранее много раз я говорил, что снижать давление нужно потихонечку, терпеливо, иначе всё может кончиться большой бедой. Резко уронить его – дело нехитрое, для этого ума не требуется. Следствием таких бездумных действий может стать инсульт, опасность которого понятна всем.
Сделали в вену гипотензивный препарат, дали под язык бета-блокатор и подождали. Через полчаса давление снизилось. Пусть не до нормальных значений, но уже перестало быть угрожающим. Тахикардия ушла, частота сердечных сокращений вернулась к норме. Состояние пациента значительно улучшилось, он буквально ожил.
– Вы от давления что-то принимаете?
– Да, таблетки в белой коробочке с синей полоской.
– Название не помните?
– Нет, да вы что! У меня весь стол всякими таблетками завален. Мне их жена даёт, а она сейчас в больнице лежит.
– Сегодня принимали?
– Нет, за мной дочь с внуком приехали, я заторопился, уже не до этого было.
– Вы должны принимать таблетки постоянно, пожизненно. Даже если давление невысокое, всё равно принимайте.
К удивлению дочери, отец из машины вышел сам, без особой поддержки. После слов благодарности, она попросила посоветовать какое-нибудь народное средство от гипертонии. Посоветовал я наиболее безопасные и вкусные средства: ягоды калины и боярышника, свежие или протёртые с сахаром. Понимаю, многие возразят по поводу вкусности калины. Раньше я сам её терпеть не мог, потому что горькая и запах не нравился. А когда гипертония всерьёз одолела, стал есть с удовольствием. Но подчеркну самое главное: ни одно народное средство не сможет заменить лекарственные препараты.
Только мы сделали вывод, что люди ведут себя благопристойно, никакой пьяни-рвани нет и в помине, как случилось обратное. Подбежал полицейский и сказал, что у воинских захоронений нас ждут двое избитых.
Мужчина с разбитым вдрызг лицом, сидел, прислонившись к могильной ограде и ни на что не реагировал. А стоявшая рядом пьяненькая дама со свежеподбитым глазом, связь с реальностью не утратила. Она нецензурно возмущалась правовым нигилизмом и аморальностью некоторых сограждан.
– Что случилось? – спросил я у полицейских.
– Ходили по могилам, бухло искали и еду собирали. Забрели к военным, там водку чаще оставляют. Ну и попали под раздачу. Какие-то парни увидели, отметелили обоих, – рассказал капитан
– Нет, а чего мы такого сделали? – возмутилась дама. – За что нас от… <избили>? Вообще ни за … собачий! Они же сами оставляют водку и яйца, чтоб помянуть! Это чё, кража, что ли? Давайте ищите этих <гомосексуалистов>, пусть нам за моральный ущерб платят!
Безо всяких дискуссий парочку усадили в машину и вывезли за ворота.
Роскошный фингал, то бишь параорбитальная гематома, на самочувствии дамы никак не сказывался. Не углядел я никакой тревожной симптоматики. А вот её спутнику легко отделаться не удалось. Безо всяких рентгенов было видно, что обе челюсти переломаны основательно, со смещением отломков. Особенно впечатлила верхняя, с болтавшейся частью альвеолярного отростка. Носу тоже досталось прилично, он вообще утратил очертания. Но я перечислил лишь ясно видимые повреждения. Уверен, что в стационаре КТ показала и другую бяку.
Всю положенную помощи мы оказали, после чего, вызванная нами бригада увезла пострадавших в стационар.
Поистине, безгранично людское озверение. Жестокость, с которой были избиты эти алкаши, не поддаётся пониманию. Они не надругались над могилами, не глумились над памятью умерших, не похищали никаких ценностей. Да, выпили оставленную там водку и взяли нехитрую еду. Но разве это является столь ужасным проступком? Нет, если тебе это неприятно, прогони вон, ну в крайнем случае дай пинка. А избивать до переломов – безусловно перебор.
До конца дежурства оставалось не более пятнадцати минут, как вновь потребовалась наша помощь. Привели пожилую женщину, державшуюся за живот и скрюченную от боли.
– Спасайте мою тёщу! – не дожидаясь вопросов, сказал сопровождавший её коренастый краснолицый мужчина. – Она на оградку упала, прямо животом. Хорошо, что острых зубьев нет, а то бы насквозь проткнулась!
Пострадавшую аккуратно завели в салон и уложили.
– Показывайте, где болит, – сказал я.
– Везде, а вот тут сильней всего, – сказала она, поводив рукой по верхней части живота.
– Боль куда-то отдаёт?
– Да вроде нет.
Пальпация ничего не прояснила. Живот был несколько вздут, немного болезненный в верхних отделах, напряжения передней брюшной стенки не нащупал. Артериальное давление, хоть и низковатое, тоже не давало повода для тревоги. Однако с момента травмы времени прошло совсем немного и делать вывод о благополучии было нельзя. Выставил я закрытую травму живота с разрывом селезёнки под вопросом. Поскольку дежурство завершилось, мы не стали никого вызывать и сами увезли пострадавшую в хирургию.
Выходные пролетели как-то совсем уж молниеносно и вновь пришла пора идти на работу. Утро по обыкновению было холодным, угрюмым, недобрым. Точь в точь поздняя осень. В свежей зелени деревьев щебетали птички, но для такой погоды больше подошло бы воронье карканье.
На подходе к медицинскому корпусу, меня догнал главный фельдшер Андрей Ильич. Вид его был совершенно непривычным, каким-то затравленным, взбудораженным.
– Погоди, Юрий Иваныч, давай постоим, – сказал он.
– Что стряслось, Андрей Ильич?
– Всё, «попросили» меня, прямо открытым текстом.
– В смысле, уволиться, что ли?
– Ну конечно не премию получить! Главный сам лично сказал, мол, всё, поработал и хватит. Я начал было брыкаться, а он: «В ваших интересах уйти по-хорошему». Вы, говорит, вообще с работой не справляетесь, у вас одни сплошные нарушения. Представляешь?
– Ну и что ты решил?
– А что я могу решить? Написал заявление по собственному. Деваться некуда.
– Андрей Ильич, а может оно и к лучшему? Пенсия у тебя есть, без куска хлеба не останешься. Ведь ты же не железный, чтоб такую ответственность на себе тащить. Устройся в охранники на какой-нибудь непыльный объект. Отдежурил, со спокойной душой ушёл и обо всём забыл до следующей смены.
– Эх, Юрий Иваныч, не в этом дело. Просто не так я представлял своё расставание со «скорой». Сорок четыре года отпахал и пинка под зад получил.
– А кого на твоё место берут?
– Светку Лаврентьеву. Всё ей передаю, ввожу в курс дела.
– Ну а что, она толковая, старшим фельдшером давно работает.
– Да перестань, нашёл толковую… Одно только самомнение пустое. Ладно, меня это уже не касается, – с горечью сказал он и ушёл.
Этот разговор поселил во мне прямо противоположные чувства. Душой жалею я Андрея Ильича и никому не желаю оказаться в его положении. Вместе с тем, чётко понимаю, что он сам виноват, ибо нарушил золотое правило: «Уходить надо вовремя».
Прежде чем переодеться, поприветствовал коллег, сидевших в «телевизионке» и поинтересовался:
– Ну как смена прошла?
– Так себе. Опять одна пьянь, – ответил врач Анцыферов. – Сплошь битые, поломанные, облёваные.
– И у нас тоже, – подтвердил врач Данилов.
– Да у всех так, не только у вас, – сказал фельдшер Лавров.
– Сейчас и трезвые-то не лучше пьяных, – заметила фельдшер Тихонова. – Смотришь, вроде человек приличный, а как рот раскроет, так дурак дураком. Вчера приехали к такому. У меня, говорит, ВПВ-синдром. А я, честно сказать, и не слыхивала про такой. И как же, спрашиваю, он проявляется? У меня, говорит, сердце то бьётся, то замирает, и голова кружится. Сняли ЭКГ – там всё хорошо, ритм нормальный, вообще не к чему прицепиться. Но он такую истерику закатил, хуже бабы! Везите меня в больницу и всё! Мы скандалить не стали, увезли в кардио, а там его «послали»!
Беседу прервало объявление конференции. В докладе старшего врача ничего примечательного не прозвучало, и по его окончании слово взяла начмед Надежда Юрьевна:
– Коллеги! На имя главного врача поступила интересная жалоба. Я её не захватила, поэтому расскажу своими словами. Дочь больного выражает негодование тем, что фельдшер осматривала дедушку, надев перчатки и с выражением брезгливости на лице. По её словам, это является оскорблением заслуженного-перезаслуженного ветерана. Поэтому дочка жаждет крови, то есть немедленного увольнения фельдшера с волчьим билетом.
– И что нам теперь, всех облизывать и улыбаться? – спросил фельдшер Лавров.
– Нет, просто не ввязывайтесь в конфликт, не опускайтесь до их уровня, – ответила Надежда Юрьевна. – А жалобы пусть пишут, если им так хочется. От нас не убудет. Ага, вижу, что в кои-то веки на конференции появился Алексей Виноградов. Спасибо, отец родной, что почтили нас своим вниманием! А теперь серьёзно. Вы что тут за капризы устраиваете? Туда не поеду, сюда не поеду!
– Надежда Юрьевна, ну я же только на детские вызовы езжу!
– Это что за новости? С каких пор вы стали педиатром? Вы – фельдшер общепрофильной бригады и обязаны брать все вызовы. Короче, или будете работать как положено, или мы примем меры, которые вам не понравятся!
Конференция длилась не более получаса, но из-за неподвижного сидения, меня начал пробирать холод. В апреле отопление отключили, думая, что тепло установилось окончательно. А оно вон как получилось. Так что перед тем, как засесть в «телевизионке», пришлось куртку надеть.
Около десяти первый вызовок прилетел: боль в груди у женщины девяноста пяти лет. Скривился я от недовольства, ведь такой вызов чреват всякими ужастиками. Но возмущаться смысла не имело, ведь адрес находился рядом со «скорой» и наверняка мы были самой ближайшей бригадой.
Встретила нас женщина средних лет, оказавшаяся внучкой пациентки.
– Здравствуйте! Бабушке очень плохо, говорит, что в груди сильно жжёт. Она у нас всегда как молодая была, такая шустрая, а после юбилея резко раскисла.
Больная была из той небольшой категории женщин преклонного возраста, которым абсолютно не подходит слово «старушка». Волосы отлично окрашены, на ухоженном лице ни следочка старческой пигментации, а главное – взгляд, говоривший о здравом рассудке.
– Здравствуйте, что случилось? – спросил я.
– В груди очень жжёт, как будто костёр пылает.
– Давно началось?
– Я не засекала, примерно час.
– Раньше такое было?
– Было, но не сильно, само проходило.
Кардиограмма ещё не выползла до конца, но было видно, что она отвратительна. Инфаркт не вызывал никаких сомнений. Вероятно, заметив недовольство на моём лице, больная спросила:
– Ну что там? Инфаркт?
– Да, но вы не расстраивайтесь, сейчас инфаркты прекрасно лечатся.
Сохранное и даже чуть повышенное давление для нас было настоящим подарком судьбы. А дальше без премудростей выполнили стандарт: безболили наркотиком и всю остальную помощь оказали. Состояние заметно улучшилось, и вдруг больная заявила нечто совершенно неожиданное:
– Доктор, вы меня очень обрадовали!
– Чем?
– Инфарктом. Очень надеюсь, что не переживу и умру наконец-то.
– Да вы что? – опешил я. – Чем вас жизнь не устраивает? Выглядите прекрасно, в здравом уме, не лежачая!
– Устала я. Пожила и хватит. На юбилее все долгих лет и здоровья желали, а я думаю: «Да типун вам на язык! Не надо мне никаких долгих лет!».
– Антонина Евгеньевна, вот пролечитесь и настроение вернётся. Депрессия уйдёт как страшный сон.
– Нет никакой депрессии. Я просто устала от жизни. Вы хотите меня в больницу везти?
– Конечно! И это не обсуждается!
– А давайте я расписку напишу, что отказываюсь и к вам претензий не имею?
– Нет, никаких расписок.
В конечном итоге Антонина Евгеньевна согласилась, и мы благополучно увезли её в стационар. Кроме соматической патологии, здесь есть и ярко выраженная психическая. Речь идёт об эндогенной депрессии, то есть вызванной внутренними причинами. К сожалению, никакими словами тут не поможешь. Бодрые уверения типа «Жизнь прекрасна!» и «Всё будет хорошо!» роли не сыграют. Поэтому без медикаментозного лечения обойтись нельзя. Депрессию больной я, конечно же, не скрыл и отразил в документации. А для пущей надёжности ещё и на словах растолковал дежурному врачу стационара. В общем искренне надеюсь, что Антонина Евгеньевна вновь обретёт вкус к жизни.
Следующий вызов получили в отдел полиции. Там нас ждал мужчина сорока четырёх лет с психозом.
Дежурный, как показалось, с восхищением рассказал о проделках нашего пациента:
– Его, походу, белка накрыла! Он такого шухера навёл, хоть кино снимай! Выбежал во двор и давай орать, что беспилотники прилетели. Стал на всех бросаться, типа в укрытия загонял. Двух женщин побил. Потом мужики его повалили, скрутили и нам сдали. Я, если честно, никогда такого «белочника» не видел! А шиза может быть от пьянки?
– Если кратко и неточно, может, но редко.
Болезный, понурив голову, сидел в клетке и матерился. Смысл его монолога заключался в констатации страшной трагедии, сделавшей бессмысленным дальнейшее существование.
– Здравствуй, уважаемый! Рассказывай, что случилось?
– А всё, <песец>, теперь уже всё <пофиг>… Эти два <члена> меня предупредили.
– Ты о ком говоришь-то?
– Они разведчики из особой армии…
– Куда пришли? К тебе домой?
– <Распутная женщина>, ну не к тебе же! Чё ты как глупый?
– Ладно, не ругайся. Ну пришли и что дальше?
– Сказали, что будут испытывать спецгранаты. Я ни разу таких не видел, на яйца похожи. Он их кидает, и они прямо сквозь стену пролетают! Потом в окно глянул, а там, <нецензурное восклицание, означающее крайнее удивление>, беспилотники летят! <До фигища>, штук сто, наверно! И я сразу как ломанулся, на улицу выбежал, ору: «Уходите все <на фиг> отсюда, прячьтесь быстрей!». А потом меня заломали и сюда привезли.
– Понятно. А сейчас ты где находишься? Это что за место?
– Да <фиг> его знает, наверно ихний штаб.
– А мы кто такие?
– Слышь, я в ваши дела не лезу! Мне эти приколы <на фиг> не нужны! Ну хотите, я вам подписку дам о неразглашении?
– Да, хорошо. Но сначала скажи, ты когда последний раз выпивал?
– В Пасху и всё. Я трезвый, можете проверить.
– Мы тебе и так верим. Сейчас поедем в безопасное место, там тебя никто не тронет. Когда учения закончатся, сразу вернёшься домой.
Пациент послушался, не возмущался и не сопротивлялся. Правда, по дороге в машину активно уворачивался от шальных спецгранат. Этот случай никаких диагностических трудностей не представлял. Алкогольный делирий проявился во всей красе, ярко, можно сказать феерически. А после выписки из наркологии, болезному будет что рассказать своим коллегам – почитателям Бахуса.
После освобождения поехали к мужчине шестидесяти семи лет, теряющему сознание по неизвестной причине. Нда, какой-то мутный вызов.
Едва открыв дверь, супруга больного заполошно крикнула:
– Давайте быстрей, он умирает! Сколько можно вас ждать?
Пациент, крупный грузный мужчина с сине-багровым лицом, действительно выглядел неважнецки, пребывая в состоянии оглушения.
В первую очередь измерили давление.
– Двести тридцать на сто десять! – обалдело доложил медбрат Виталий.
Гипертонический криз сомнений не вызывал, но главное, были серьёзные подозрения на геморрагический инсульт.
Без промедления ввели гипотензивный и нейропротекторный препараты. Давление снизилось совсем немного, но больной стал приходить в себя, сознание заметно прояснилось.
– Мужики, что мне так х…ново-то? – хрипло спросил он.
– Всё, всё, сейчас захорошеет! – обнадёжил я его. – Виталь, давай-ка ещё фур***мид запузырим в вену!
И вот настал самый радостный для нас момент: больной обильно помочился в принесённое супругой ведро и полностью ожил. Это говорило о том, что негодяй инсульт обошёл стороной.
– А почему вы сразу ему давление не измерили? – спросил я супругу. – У вас тонометра нет?
– Есть, да я совсем растерялась, ничего не соображала. С ним никогда такого не было. А это всё из-за пьянки!
– Нууу, у тебя только одна песня! – ответил больной. – Я что, под заборами валяюсь?
– Ну давай, давай, продолжай! Парализует и будешь лежать как колода!
Ехать в стационар больной отказался. Напоследок я прочёл мини лекцию о необходимости отказа от алкоголя, соблюдении диеты, обращении в поликлинику для назначения лечения. Однако мои слова ушли в пустоту. Ну что ж, каждый сам творец своего счастья.
После этого разрешили обед. Приехав на «скорую», я быстренько кой-чего дописал и пошёл сдавать карточки. Но почему-то принёс только две вместо трёх. Вернулся, посмотрел, ничего нет. Пошёл в машину и там нашлась пропажа.
После обеда, как всегда, очень неплохо прилёг. Вызов пришёл в начале пятого: психоз у господина Бахвалова, сорока одного года. Вызвала полиция. Ха, ещё бы, без полиции к нему и соваться нечего. В психозе он абсолютно неуправляем. Обычно такие больные одиноки, либо живут с родителями или другими родственниками. А у Бахвалова есть сожительница. Относится он к ней отнюдь не по-джентльменски, проще говоря, гоняет и лупит как сидорову козу. Но та, несмотря ни на что, остаётся верной и преданной.
В квартире царил настоящий погром. Стул опрокинут, на полу какие-то осколки, занавеска наполовину сорвана. Автор этого великолепия в застёгнутых сзади наручниках, сидел на разложенном диване под присмотром троих полицейских. Его лицо выражало полное спокойствие, но в действительности это была лишь маска, под которой кипела злость.
– Валера, что случилось? – спросил я.
– А вы спросите у этих <гомосексуалистов>, чего им надо. Я чё, терпеть должен?
– Ты о ком?
– Всё о них же. Сами знаете.
– Голоса, что ли?
– Да. Слышь, <нецензурное оскорбление>! – обратился он к перепуганной сожительнице, стоявшей поодаль. – Ты им всем даёшь, да? Понравилось? Я тебя удавлю и <песец>! А может башку отрежу.
– Валера, всё, успокойся! – сказал я ему. – Голоса откуда слышатся?
– Всё, я не хочу об этом. Мне и так <песец> как больно!
– Всё ясно. Ладно, Валер, поехали.
– А Лариса Викторовна работает?
– Да, конечно. Ты же сам знаешь, что там тебе лучше будет.
Психика Валеры поражена гремучей смесью шизофрении и органики. В этот раз, по сравнению с прежними психозами, он был настоящим ангелом. Но сей факт говорил не об ослаблении болезни, а о формировании дефекта. Так что надежда на благополучный исход, отсутствует полностью.
Следующий вызов был к избитой женщине пятидесяти одного года.
Открыла нам сама виновница торжества. Никаких травм на ней не наблюдалось, зато имелись неизгладимые следы многолетних обильных возлияний.
– Он меня чуть не убил! – заявила она. – Давайте снимайте побои, записывайте! Я этого так не оставлю, ща в ментовку заяву напишу!
– Э, ну ты, хорош уже! – прикрикнул на неё мужчина с внешностью бывалого зека, вышедший из кухни. – Кто тебя трогал? Совсем, что ли, <грёбнулась>?
– Ага, а ничего, что он мне башку пробил?
– Эх ты и дура, <распутная женщина>! <Песец>, у меня слов нет! Ты, вообще, про кого говоришь? Кто тебя бил?
– Бабай!
– Какой Бабай, он в Костроме сейчас! У тебя глюки, что ли? Иди проспись!
– Так, всё, успокоились оба! – рявкнул фельдшер Герман.
Мадаму я внимательно осмотрел, но не увидел абсолютно ничего криминального.
– Ничего у вас нет. Голова целая, ни разу не пробитая.
– Ага… Ну и <фиг> с ним, – ответила она. – Серёнька, а давай по маленькой?
– Всё, харэ, угомонись! – прикрикнул на неё мужчина. – Иди спать, пока я тебя не вырубил!
Этот случай наглядно показал, что значит пропить собственный мозг. Тут был не делирий, а беспросветный пьяный угар, полностью затмивший реальность.
После освобождения нас вызвали к женщине шестидесяти трёх лет, которую трясло. Повод «трясёт» далеко не нов, спокон веков существует, но никак не могу к нему привыкнуть. Не знаю почему, но кажется он мне каким-то несерьёзным.
Открыла нам сама больная, невысокая, полная, рыхлая. Безо всяких слов было видно, что внутри у неё кипит и клокочет нечто злое, мрачное.
– Что случилось? – спросил я.
– Не могу, меня всю трясёт. Боюсь, что парализует или сердце остановится.
– А в чём причина? Понервничали?
– Не то слово! Никогда не думала, что он на такое способен.
– Кто, если не секрет?
– Ой, господи, какой позорище… Муж ушёл к молодой. Правильно говорят: «Седина в бороду, бес в ребро». Чем она его охмурила? Хотя понятно, чем…
– Ну может образумится и вернётся?
– Вот уж нет! Как вернётся, так сразу пробкой вылетит! У меня тоже есть самоуважение!
– Ладно, давайте давлением померяем.
Давление оказалось повышенным, сто шестьдесят на девяносто, пульс частил.
– Может сделаете мне успокоительное? – спросила она.
– А давайте м***зию сделаем? Сразу двух зайцев убьём: давление снизим и успокоим.
– Давайте.
Положительный эффект ждать себя не заставил и выслушав слова благодарности, мы ушли. Не стану заниматься морализаторством и искать причины адюльтера. Нет у меня ни малейшего желания копаться в их отношениях. Да и права такого не имею.
На этом моя смена завершилась. Хорошо поработали, спокойно. С работы ушёл без усталости, бодрячком.
На следующий день, увидев сыплющий снежок, мы никуда не поехали. Злодейка погода, будь она неладна, все садово-огородные планы псу под хвост пустила. Сейчас бы к посадкам приступить, а смысл какой? В открытом грунте ничего не взойдёт, пока не потеплеет, и земля не прогреется. Да и вообще, в такую стужу на дачу ехать совершенно не хочется. Однако не всё так беспросветно. Говорят, к двадцатым числам тепло вернётся. Так что недолго осталось!
Все имена и фамилии изменены