Мы завершили предыдущую, заключительную главу настоящей работы рассказом о провозглашении Китайской Народной Республики, а также окончании в ноябре-декабре 1949 активных боевых действий в континентальной части Поднебесной. Казалось бы, остаётся сделать лишь одно: подвести итоги ожесточённой и длительной борьбы, начавшейся ещё с Синьхайской революции. Однако имеется несколько тем, которые следует затронуть прежде, чем подводить крайнюю черту. Да и есть ли вообще у автора такое право - твёрдо и однозначно ставить точку? Когда и с каким именно событием завершилась Большая гражданская война в Китае, изучению которой он посвятил настоящую работу? В оперативно-стратегическом отношении победа НОАК стала окончательной и бесповоротной после успешного форсирования Янцзы, а также взятия Нанкина, Ухани и Шанхая, то есть уже в начале лета 1949. Символическим актом завершения Гражданской войны явилось целенаправленно задуманное в таком качестве переучреждение Поднебесной 1 октября 1949. Организованное сопротивление АКР во внутреннем Китае прекратилось после падения Чэнду в конце декабря 1950. Наконец, существование де-факто независимого Тайваня, юридически позиционирующего себя как Китайская Республика, свидетельствует о том, что в известном смысле Большая гражданская война вообще не завершилась до наших дней.
В историографии - как западной, так и КНР - относительно даты окончания эпохального противоборства тоже нет единства. Преимущественно рассматриваются да основных варианта. Первый: окончательное освобождение силами НОАК группы расположенных в устье Жемчужной реки островов Ваньшань - последнего владения гоминьдановцев, помимо Тайваня, состоявшееся 7 августа 1950. Второй: 17 ноября 1950, когда Национальная ассамблея в Лхасе объявила о передаче всей полноты власти малолетнему Далай-ламе XIV, а тот в свою очередь утвердил состав делегации, направленной в Пекин для обсуждения условий реинтеграции Тибета в состав Поднебесной. Обращает на себя внимание тот факт, что, если острова Ваньшань обороняли силы АКР, действия которых направлялись и координировались руководством ВС гоминьдановского правительства с Тайваня, то к тибетским событиям Чан Кайши, неизменно выступавший ключевым противником коммунистов, не имел практически никакого отношения.
Автор настоящей работы с определённого момента намеренно оставил за бортом повествования историю китайского Дальнего Запада - Тибета и Синьцзяна. Разумеется, это было сделано не случайно. Расположенные на Дальнем Западе регионы очень рано утратили реальную связь с процессами, происходящими во Внутреннем Китае - в общем это произошло уже к началу эпохи противостояния наследников Бэйянской клики. Экономический и демографический потенциал западных провинций Поднебесной, невзирая на их территориальную обширность, был совершенно ничтожен. Если бы только историческая судьба всего Китая не изменилась драматическим образом под влиянием неких внешних факторов, Синьцзян и Тибет должны были стать призом для победителя, восстановившего необходимую целостность и единство основной части страны. У западнокитайских элит принципиально отсутствовала материальная база, которая позволила бы им оказывать серьёзное сопротивление. Вместе с тем, они сами также не пытались, сознавая свою принадлежность к другой лиге, активно влиять на большую общенациональную политику. Этнокультурное своеобразие регионов Дальнего Запада в сочетании с обособленным генезисом протекавших в них событий вынудили бы автора, обращаясь к новым и во всех смыслах слова далёким сюжетам, то и дело разрывать связную ткань основного повествования. Как следствие, западные провинции оказались «ампутированы» из общего массива текста. Вместе с тем, не затронуть их вовсе было бы неправильно. Здесь, в Заключении, у автора появляется возможность сделать это в сжатом виде.
Начнём мы с Синьцзяна. И, чтобы правильно понимать его особенности, стартовать нам придётся с азов.
Синьцзян или Восточный Туркестан даже сейчас отличается в рамках КНР заметным своеобразием. В первой половине XX столетия разница была куда большей. Этнический и религиозный аспекты сочетались с традиционным хозяйственным укладом. Экономическая жизнь занимающегося кочевым скотоводством населения не была, конечно, полностью замкнутой, однако в целом вовлеченность синьцзянских масс в торговые и иные контакты с основной частью Китая являлась ограниченной. Восточный Туркестан ещё до Синьхайской революции находился в империи Цин на особом положении, во многом определявшемся интересами России. Если бы не благожелательный нейтралитет Петербурга, Поднебесная едва ли сумела бы реинтегрировать в свой состав отколовшийся от неё по итогам Опиумных войн так называемый Эмират Йеттишар.
Десять лет с 1871 по 1881 под русским контролем находился Илийский край. Вообще границы в регионе традиционно были достаточно условными. Крупные массы жителей Синьцзяна периодически откочёвывали в Среднюю Азию (современные Казахстан и Киргизию) - и наоборот. Уже в современной КНР перепись 2020 зафиксировала 1 500 000 граждан казахской национальности, подавляющее большинство из которых компактно проживает в бывшем Восточном Туркестане.
После февраля 1912, не порывая юридически с центральной властью, Синьцзян довольно рано зажил собственной жизнью. В 1916 регион потрясла мощная волна беженцев, покидавших территорию Российской империи после поражения Среднеазиатского восстания. Чуть позже, в начале 1920-х, за ними последовали уже различные белые формирования, спасающиеся от Красной армии. Назначенный в 1911 губернатором провинции Ян Цзэнсинь, отчасти вынужденно, реагируя на вызовы, начал вести самостоятельную внешнюю политику. С одной стороны он легализовал пребывание на китайской земле многих категорий переселенцев. С другой - заключил несколько торговых соглашений с советским правительством. Консульства РСФСР, а затем СССР появились в Илийской долине, а два синьцзянских в свою очередь - в Семипалатинске и Верхнеудинске . Борющимся за власть наследникам Бэйянской клики было до далёкого и бедного Восточного Туркестана мало дела. Поначалу Пекин не хотел признавать легитимность оформленных без его участия договорённостей, но затем пересмотрел свою позицию - ведь существовал риск того, что в ином случае события развернутся по сценарию МНР (если Советский Союз активно вмешается), либо Тибета (явочным порядком окуклившегося в самом себе, полностью разорвав контакты с государственным руководством Поднебесной).
Хотя у группировок, сражающихся за преобладание на основной территории Китая, до Синьцзна почти не доходили руки, его собственная неустроенность и внутренние противоречия постоянно дестабилизировали регион. Мусульмане надеялись эмансипироваться из-под власти конфуцианско-атеистической бюрократии. Казахи соперничали с дунганами и уйгурами - при этом все они вместе не любили этнических китайцев-хань. Белоэмигранты боялись роста влияния СССР, но параллельно не желали интегрироваться в объективно диковатую и убогую местную действительность, стараясь сохранить собственные анклавы. В годы НЭПа и на ранней стадии коллективизации процветала трансграничная контрабанда - полууголовный элемент часто успешно трансформировался в «народных вождей», возглавляющих вооруженные группировки в несколько сотен, а то и тысяч сабель. В 1928 губернатор Ян Цзэнсинь был убит - к слову, вскоре после признания им прав и полномочий Национального правительства Гоминьдана. Присланный ему на смену Цзинь Шэжунь плохо знал регион, а также вскоре проявил себя высокомерным шовинистом.
Одновременно как сам руководитель Синьцзяна, так и его команда активно осваивали подведомственную территорию в коррупционном отношении. В итоге Цзинь Шэжунь злил население, включая ряд довольно влиятельных людей, своими волюнтаристскими решениями, но параллельно за мзду закрывал глаза на самоуправство части местных элит. Окончилось всё взрывом. В 1931 грянуло так называемое Кумульское восстание. Его главной движущей силой выступал уйгурский этнос, стремящийся вырваться из-под национально-культурного и экономического гнёта китайской бюрократии, но вообще политические процессы, развернувшиеся в Восточном Туркестане в начале 1930-х были чрезвычайно многогранны.
Провозглашенную в 1933 Исламскую Республику Уйгуристан поддерживали очень разные силы и ввиду весьма несходных причин. Ей сочувствовали по религиозным мотивам некоторые государства Ближнего Востока, в частности Королевство Афганистан. На неё наделись отдельные уцелевшие деятели партии Младотурок как на основу будущих революционных процессов во всём Туране. С ней пыталась налаживать контакты японская военная разведка, рассчитывавшая использовать уйгуров и их вооруженные формирования для открытия второго фронта против Поднебесной. Сами вожди восстания не имели единой программы и дрейфовали в идейно-политическом отношении в зависимости от того, кто в конкретный момент времени был готов оказывать им помощь. Наконец, сильно различались интересы низового элемента, искавшего способ хоть как-нибудь вырваться из нищеты, боровшегося в первую очередь за смену социально-экономической парадигмы отсталого и патриархального края, и квази-феодальной прослойки владельцев больших стад из многих тысяч голов скота, вдобавок покрывавших контрабандистов.
В военном отношении боевые действия тоже являли собой весьма оригинальное зрелище - даже по китайским меркам. Архаика причудливо сочеталась с модерном, осады в традиционном духе и налёты иррегулярной кавалерии - с применением авиации. Дополнительно усложнял положение двусмысленный статус белоэмигрантов, всё ещё способных в начале 1930-х выставить вооруженные формирования, превосходящие по своим качествам, опыту и дисциплине войска любых других региональных игроков. Тем не менее, с проживающими в Восточном Туркестане русскими местные лидеры старались вести дела крайне осторожно, дабы не спровоцировать вмешательство Советского Союза. Было разное. И новый сепаратный торгово-дипломатический договор между Синьцзянем и Москвой, по итогам которого в обмен на открытие торговых представительств в городах Кульджа, Чунгучак, Яркенд, Карашар, Алтай, Урумчи, Куча и Аксу советское правительство разрешило перебросить в регион несколько тысяч китайских солдат из числа отступивших из захваченной японцами Манчжурии в СССР и там интернированных подразделений НРА. И ставшее неожиданностью для многих тайное сотрудничество РККА с белогвардейскими формированиями. И целая серия мятежей, когда одни и те же соединения, теоретически входящие при этом в состав ВС Китайской Республики, меняли сторону по 3-4 раза в течение нескольких лет. В вызванный Кумульским восстанием конфликт вмешивались представители семейства Ма. Посылало в Синьцзян подкрепления и Национальное правительство, однако в целом для Чана Кайши Восточный Туркестан оставался малозначительной периферией. Особенно в свете противостояния с КПК и всё более обострявшейся японской угрозы. Но именно в контексте японо-китайских отношений значимость Дальнего Запада Поднебесной радикально возросла. Ещё бы - ведь через Синьцзян проходила магистраль, использовавшаяся для переправки в основную часть страны советских военных грузов, являвшаяся на раннем этапе вторжения Императорской армии в Китай настоящей Дорогой жизни Республики.
Резюмируя краткую выжимку из истории Восточного Туркестана 1920-х и 1930-х, автор отсылает интересующихся к замечательной работе «Красное солнце» Павла Аптекаря. В дальнейшем он также будет опираться на её текст, повествуя уже о событиях периода Великой Отечественной.
Начавшаяся в 1937 году японо-китайская война превратила Синьцзян в территорию, по которой осуществлялась основная часть транзита военных грузов в Китай. Это обстоятельство усилило и без того значительное советское присутствие в регионе. Через Синьцзян под руководством советских специалистов была построена дорога Сары-Озек — Урумчи — Ланьчжоу. Обслуживалась она преимущественно прибывшими из СССР инженерными кадрами, а также законтрактованными ими местными рабочими при ограниченном участии Национального правительства. Началось хозяйственное освоение края в интересах укрепления обороноспособности Поднебесной, для которой Восточный Туркестан становился стратегическим тылом. Силами направленных из Советского Союза инженерно-технических кадров велась, к примеру, интенсивная геологоразведка. В 1938 между властями СССР, Китая и провинции Синьцзян было заключено соглашение о строительстве в Тушанцзы на базе местного месторождения нефтеперегонного завода, который начал работу уже в 1939. Предприятие просуществовало до 1942, когда оборудование было демонтировано и вывезено в Советский Союз (последнее отчасти объяснялось военной необходимостью в контексте идущей Великой Отечественной, а отчасти политическими обстоятельствами, о которых ниже). Развивался в Синьцзяне и транспорт. Весной 1939 там была создана советско-китайская авиакомпания «Хамиата», которая обслуживала рейсы Алма-Ата — Ланьчжоу и другие. Для обеспечения ее работы в 1941 в Синьцзяне советскими специалистами была создана метеорологическая служба. Наконец по просьбе китайского посла в СССР в Восточном Туркестане был построен авиасборочный завод. Располагался он в 40 км от Урумчи и должен был выпускать из советских деталей истребители И-16 объёмами до 300 единиц в год.
Юридически предприятие создавалось на основе смешанного капитала, однако де-факто китайский вклад состоял из средств, полученных от Советского Союза же в качестве кредита. Частичная эксплуатация авиасборочного завода началась уже 1 октября 1940. Для его охраны использовался специально переброшенный в Восточный Туркестан батальон войск НКВД.
Всё изменил 1941 год. Сначала Москва, предвидя обострение в Европе, сама взяла курс на минимизацию своего участия в японо-китайском конфликте и подписала с Токио Договор о взаимном нейтралитете. Затем после 22 июня политика СССР определялась задачами обороны страны и отражения удара вермахта. К осени 1941 многие в Поднебесной считали, что Красная Армия потерпела стратегическое поражение. Сомнения в способности Советского Союза выправить положение были, как мы помним, даже у Мао. В данных реалиях губернатор Синьцзяна Шэн Шицай решил взять другой тон в отношениях с СССР.
Чем именно он руководствовался, однозначно утверждать довольно трудно. По форме генерал, некогда принадлежавший к Фэнтяньской клике, всего лишь чётко и не приемля нюансов претворял в жизнь некоторые элементы гоминьдановской доктрины. По сути… Действия губернатора ложатся и в логику подготовки к крушению Советского Союза, и в русло движения к формированию собственного обособленного варлордства, и даже банального стремления нажиться. Позднее сам Шэн Шицай пытался изображать из себя осознанного и последовательного антикоммуниста, защищавшего Китай от проникновения в неё «красной заразы». Вот только свои мемуары «Красный провал в Синьцзяне» генерал писал уже в эвакуации на Тайване, где это соответствовало одобряемой властями изгнанных с континента Компартией гоминьдановев генеральной линии. Если говорить строго о фактах, Шэн Шицай осенью 1941 начал перетряхивать элиты Восточного Туркестана. Он принялся настаивать на удалении советников из СССР, вернулся к политике насильственной китаизации, стал игнорировать прежние непубличные договорённости. Следствием всего перечисленного явился масштабный передел собственности. Было ли это единственной истинной целью губернатора? Забегая вперёд, когда в сентябре 1944 снятый с должности Шэн Шицай возвращался в основную часть Поднебесной, с ним шла колонна из 50 грузовиков, вывозивших его имущество, «заработанное» во время службы в Синьцзяне (в том числе 1,5 тонны золота и 15 тонн серебра). Так или иначе, политическим следствием жесткой линии генерала быстро сделалось обострение межнациональных конфликтов в Восточном Туркестане. А Советский Союз счёл за благо на сей раз поддержать национально-освободительное движение народов Уйгурии.
В 1941 восстание подняли казахи. Побудительной причиной стало их недовольство тем, что правительство Шэн Шицая передавало пастбища и места водопоя оседлым крестьянам — дунганам и китайцам. Против восставших были брошены артиллерия, танки и авиация. После измены верхушки восстание возглавили Оспан Ислам-улы (также известен как Оспан-батыр) - он руководил одним из крупных отрядов повстанцев, и Калибек Рахимбек-улы.
Конечно, во время отражения немецкого наступления на Москву СССР было несколько не до Восточного Туркестана. Но, когда угроза падения столицы миновала, советское правительство приняло меры. 1942 год стал периодом прекращения советско-синьцзянского сотрудничества. Ещё в 1941 начали сворачивать деятельность авиазавода в районе Урумчи. Собранные там самолёты перегнали в Алма-Ату. В 1942—1943 предприятие было демонтировано, а оборудование вывезено в СССР. Изменились условия торговых соглашений с Восточным Туркестаном. Выводились на родину работавшие на китайской земле специалисты. В свою очередь руководство Синьцзяна ввело государственную монополию на внешнюю торговлю, что привело к закрытию советской конторы «Совсиньторг».
В конце августа 1942 в Урумчи для переговоров с Шэн Шицаем прилетела жена Чана Кайши — Сун Мэйлин. Чунцин интересовала более тесная интеграция Восточного Туркестана и установление единообразия внешнеполитической линии. Однако губернатор, судя по всему, воспринял личный визит супруги диктатора как знак особого расположения и индульгенцию на любые действия. 5 октября 1942 Шен Шицай направил правительству СССР официальную ноту, в которой потребовал отозвать из Синьцзяна в течение трёх месяцев всех советских преподавателей, советников, медработников, технических специалистов и вывести с территории провинции дислоцированные там части Красной Армии. В своих недружественных шагах губернатор так перегнул палку, что Москва разозлилась по-настоящему. Уйгурско-казахские повстанцы стали регулярно получать оружие из СССР. И это возымело эффект. Оспан-батыр одновременно с новыми пулемётами и гранатами приобретал дополнительный авторитет, который вдохновлял примыкать к нему всё больше недовольных. Восстание поддержали казахи, населявшие Алтай, Тарбагатай и Илийский округ.
В течение 1943 года в Синьцзяне сформировалось пять партизанских отрядов, которые повели планомерную борьбу против гоминьдановских гарнизонов. Оспан был тем ещё бандитом, зачастую он предпочитал грабительские налёты на населённые китайцами местечки схваткам с частями НРА. Тем не менее, положение властей Восточного Туркестана неуклонно осложнялось. Советский консул в Синьцзяне писал бывшему послу СССР в Германии и близкому соратнику Берии Владимиру Деканозову:
Возглавляемая Оспаном казахская группа при благоприятных условиях может сыграть решающую роль в деле подготовки нового казахского восстания на Алтае.
Оружием повстанцев Оспана Ислама-улы снабжали монголы — доставку одной из партий обеспечивал персонально сын первого лидера МНР Сухэ-батора Дамдин.
Стоит отметить, что на протяжении 1943-1944 Шэн Шицай на фоне несомненных выдающихся достижений Советского Союза в противостоянии с Третьим Рейхом несколько раз бросался в другую крайность, противоположную его временами столь ярому антикоммунизму. Пытаясь исправить свой промах, генерал даже написал покаянное письмо Сталину, в котором предложил принять Синьцзян в состав СССР, но получил отказ.
Боевые действия между повстанцами и властями шли в Восточном Туркестане с переменным успехом. Весной 1944 Оспан-батыр увел в Монголию несколько тысяч своих соплеменников, не подчинившихся требованиям властей переселиться в южную часть Синьцзяна, причём их отход прикрывала с воздуха монгольская и советская авиация. Лето прошло для Шэн Шицая сравнительно спокойно. Зато осенью всё стало рассыпаться буквально на глазах.
В сентябре 1944 началось восстание в уезде Нилка . Власти отправили на подавление выступления один эскадрон 4-го кавалерийского полка Общественной безопасности. 16 сентября он прибыл на место, но не смог разгромить восставших и отступил. Ситуация усугублялась некоторой неразберихой в правительстве провинции, связанной с отбытием Шэн Шицая из Синьцзяна. 8 октября повстанцы общим числом до 1000 человек атаковали уездный центр Нилка. 12 числа гарнизон покинул город и бежал в сторону деревни Мазар. Восставшие очистили уезд от гоминьдановских войск и провозгласили его независимость.
Илийский окружной начальник, уверенный, что в самой Кульдже никакой угрозы не существует, перебросил гарнизон города в Нилку на подавление мятежа. Воспользовавшись этим, хорошо законспирированная организация кульджинских революционеров подняла восстание. Предварительно в уезд Нилка был послан приказ: не ввязываться в бой с карателями, а срочно другой дорогой идти в Кульджу. Повстанцы разделились на три крупных отряда: уйгурский под командованием Гени Маматбакиева, казахский Акбара Есбосина и русский Ивана Шутова. Все вместе они направились к Кульдже. 7 ноября 1944 бунт вспыхнул в самом городе изнутри. По некоторым данным сигнал к восстанию был дан пулеметной очередью из советского консульства - впрочем, это почти наверняка легенда. Гарнизон Кульджи состоял из двух батальонов 19-го полка и одного батальона 21-го полка НРА. Кроме того, в городе квартировало значительное количество резервных частей, слабовооружённых и плохо подготовленных. В соседних местечках также стояли войска - всего на момент восстания в Илийской долине находилось до 10 000 гоминьдановских солдат, из них в Кульдже - около 8000. Тем не менее, части НРА действовали пассивно и неуверенно. Восставшим удалось окружить и блокировать гоминьдановские соединения в трех различных точках города, и несмотря на то, что он еще не был до конца очищен от противника, 12 ноября 1944 повстанцы провозгласили в нём создание Восточно-Туркестанской республики.
Было бы совершенно неверно говорить о том, что вооруженные выступления в Синьцзяне осенью 1944 инспирировал Советский Союз. У этих событий существовал свой сугубо внутренний генезис, корни которого простирались до событий середины и второй половины XIX столетия. Не СССР до последнего затягивал снятие с поста ставшего совершенно одиозной фигурой Шэнь Шицая. Национальный, а на самом деле в наибольшей степени военно-бюрократический гнёт, бедность широких масс населения, неумение и нежелание приезжающих из Внутреннего Китая чиновников учитывать своеобразие местных условий - и, как следствие, потребностей жителей региона. Налоговое бремя, которое за период с 1937 по 1944 выросло в Синьцзяне в 7-8 раз. Всё это вело к взрыву безотносительно желаний и действий Москвы. Вместе с тем, Советский Союз приложил руку к укреплению организационных структур повстанцев, а позднее, уже после возникновения ВТР (впрочем, довольно долго остававшейся во многом виртуальным образованием), оказал правительству Восточного Туркестана бесценную помощь. К слову, о самом кабинете. Его главой стал авторитетный исламский лидер узбекского происхождения Алихан-тюре Шакирходжаев, бежавший в Синьцзян в 1931 из СССР после осуждения за религиозную пропаганду. Естественно, если бы Москва всецело контролировала подготовку и ход восстания, едва ли она сделала бы ставку на подобного лидера. Однако влияние Советского Союза далеко не являлось абсолютным. По зрелом размышлении, имея в виду авторитет Алихана-тюре, ставшего к 1944 весьма популярным проповедником, способным побудить присоединиться к борьбе за ВТР тысячи мусульман, решено было смириться с его нахождением в кресле премьера. Заместителем главы кабинета стал известный в Илийском округе Синьцзяна общественный деятель Хакимбек Ходжа - состоятельный помещик. И только военный отдел правительства возглавил Ахметжан Касымов, придерживавшийся левых взглядов и возглавлявшей небольшую партию, известную как Восточно-туркестанский народно-освободительный комитет, которая примыкала к Коминтерну.
Важно понимать, что поначалу правительство ВТР не контролировало вполне даже собственную столицу - Кульджу, где в старой крепости и находящемся неподалёку от города военном аэродроме закрепились отдельные подразделения НРА. Осень 1944 была для Китайской Республики крайне непростым временем - вовсю гремели громы последних стадий операции Ити-го. В совокупности, хотя, конечно, по разным причинам, и локально в Синьцзяне, и в целом в Поднебесной военное руководство испытывало некоторую растерянность. Только это поначалу спасало туркестанских повстанцев. Но вскоре ситуация начинает меняться после совместного доклада правительству СССР по проблеме Синьцзяна, подготовленного в середине ноября 1944 наркомами НКГБ Меркуловым и НКВД Берией. Советский Союз дал ВТР не только оружие, но и подготовленные кадры, которые выступали как советники, а порой и непосредственно участвовали в боевых действиях. Уже 15 декабря в Алма-Ате была развернута специальная группа генерал-майора НКВД Егнарова, занимавшаяся восточно-туркестанским направлением. Через границу стали перебрасываться отряды бойцов в коричневых полушубках без знаков различия, преимущественно составленные из представителей среднеазиатских национальностей СССР. Неоднократно ездил в Синьцзян и сам Владимир Егнаров лично.
Почему Москва решила столь деятельно включиться в дела Восточного Туркестана? Исходно Советский Союз всего лишь отвечал на провокации Шэн Шицая, защищая свои вложения в регион и показывая, что с СССР китайским полу-варлордам следует держаться вежливо. Но постепенно положение поменялось. Сравнительно простые и дешевые шаги принесли неожиданно мощную отдачу - а затем включилась логика, довольно часто проявляющаяся в сфере международной политики, да и не только в ней: доказавший свою ценность актив, пусть приобретенный без неких далекоидущих планов, нельзя списывать и бросать просто так. Прекращение советской поддержки означало бы сравнительно быстрый разгром восстания. Не желая этого, Москва напротив принялась взращивать ВТР до таких размеров, чтобы она могла стать важным фактором комплексного урегулирования отношений Советского Союза с Китаем, а последнее на рубеже 1944-1945 уже просматривалось на горизонте, равно как и общая активизация СССР на Дальнем Востоке. Ко всему, добытая сугубо силовыми методами победа НРА грозила Восточному Туркестану гуманитарной катастрофой. Советский Союз и так столкнулся с довольно заметной волной беженцев в Казахстан, опасающихся расправ как со стороны мусульманских радикалов-шовинистов, так и особенно китайских силовиков, когда те вновь возвратят себе полновластие над Синьцзяном.
Солдаты ВТР, которых в сущности правильнее называть боевиками, были скверно обучены и не имели ни малейшего понятия о принципах функционирования современных вооруженных сил. Несколько штурмов кульджинской крепости бесславно провалилось из-за полной несогласованности действий атакующих, а также недостатка тяжелых вооружений. Между тем неприятель постепенно начинал накапливать силы - в Илийский край было приказано перебазироваться соединениям 7-й и Новой 45-й дивизий НРА. Опергруппа НКВД генерал-майора Егнарова одновременно занималась в конце декабря 1945 планированием боевых действий против китайских войск, формированием и обучением новых частей армии ВТР, а также их техническим дооснащением. У повстанцев появилось несколько артиллерийских орудий, миномёты, ПТРы и даже один танк, который, правда, был собран на основе переделанного трактора. Мобильные кавалерийские отряды, чувствующие себя в родных перетекающих в полупустыни степях как рыба в воде, блокировали и изолировали небольшие гарнизоны НРА, а затем по тому или иному из них наносился внезапный удар основными силами. Бойцы ВТА несли потери - второй неудачный наскок на крепость Айрембак стоил им 39 человек убитыми и 65 ранеными. Но вот в конце января 1945 кульджинскую цитадель удалось взять. Вскоре после этого гоминьдановцы приняли решение прорываться и с аэродрома. 29 января его гарнизон пробил кольцо окружения, однако в итоге к своим вышло по разным данным от 800 до 1500 солдат и офицеров из почти 4000. Многие погибли от обморожений из-за недостатка тёплого обмундирования. К началу февраля 1945 наиболее срочные задачи в деле обороны ВТР были решены, её правительству в Кульдже напрямую больше ничто не угрожало. 5 числа генерал Ли Теджун телеграфировал в Чунцин, что мятежники контролируют более 10 уездов с совокупным населением около 500 000 жителей, половину из которых составляли этнические казахи.
Множились восстания. 17 февраля партизаны овладели городом Синертай. В марте казахи и мусульмане поднялись в местечке Манас в 100 километрах от Урумчи - столицы провинции. 8 апреля, объединив наиболее крупные независимые отряды и группировки, правительство ВТР объявило о создании собственных регулярных ВС.
Казалось бы, для восточно-туркестанских борцов за автономию, всё чаще помышлявших уже о полной независимости, дела шли весьма неплохо. Однако в этот период начинает стремительно меняться международная конъюнктура. В Чунцине окончательно прошёл шок от Ити-го, а у НРА появились дополнительные свободные силы. Гоминьдановская группировка, готовая начать контрнаступление против частей армии ВТР, достигла численности 80 000 штыков, продолжая увеличиваться. Чан Кайши был готов задействовать против повстанцев существенную часть своей боевой авиации. Но главное - стало меняться отношение к происходящему у СССР.
Нет, Москва не собиралась оставлять своих протеже один на один со значительно превосходящим их врагом. Напротив, 29 апреля 1945 по итогам нового доклада Берии по вопросу Синьцзяна Сталин санкционировал демобилизацию из РККА 800 человек офицерского и 2000 - сержантского и солдатского состава среднеазиатских национальностей, чтобы в дальнейшем использовать их в повстанческих вооруженных формированиях под видом жителей Туркестана. Соответствующее распоряжение получил Булганин как заместитель Наркома обороны. Продолжало отправляться оружие. В начале июля генерал-майор Егнаров доносил, что ВС ВТР состоят из одной кавбригады, пяти стрелковых и одного отдельного кавалерийского полков, шести кавалерийских, одного арт-мин и одного пулеметного дивизионов. Всего - 11 800 человек подготовленного личного состава. Плюс партизаны. В принципе с учётом условий местности, не позволявшей НРА адекватно снабжать цельный ударный кулак из 80 000 бойцов, этими силами можно было обороняться. Правда Чан Кайши договорился с семейством Ма, имевшим собственную сильную конницу. Было получено принципиальное согласие на переброску в Восточный Туркестан так называемой 4-й кавалерийской армии. Ма Буфан имел в её составе 1-ю и 5-ю кавдивизии, а при необходимости из Ганьсу могли быть переброшены и другие соединения.
Так или иначе, безотносительно соотношения сил и средств на поле боя, Москва стала твёрдо подталкивать правительство ВТР к заключению мирного соглашения с Китайской Республикой. К лету 1945 политика СССР в отношении Поднебесной обрела необходимую определённость в сочетании с началом подготовки к будущему наступлению в Маньчжурии против Квантунской армии японцев. Сталин ещё не видел предпосылок для торжества КПК, а потому считал необходимым не разжигать с разных концов внутреннюю войну в Китае, но напротив способствовать его стабилизации. Подобно Франции в Европе, отстаивающая свои национально-государственные интересы Поднебесная должна была стать противовесом англосаксонскому гегемонизму в в Азии. Практика заставит Вождя народов пересмотреть этот план, да и резервные варианты, как мы помним, Сталин себе и стране оставил. Тем не менее, в реалиях середины 1945 Советский Союз не считал мудрым излишне невротизировать Чана Кайши. Наоборот, малый компромисс в Восточном Туркестане мог стать прецедентом и прологом для большого компромисса Гоминьдана и Компартии. Большая часть правительства ВТР была, что интересно, преисполнена решимости воевать - и это вполне объяснимо. Во первых, пока главная группировка НРА ещё только монтировалась, ВС повстанцев продолжали добиваться локальных побед. В середине июля восточно-туркестанские войска развернули наступление через Тарбагатайский округ на Алтай и в сентябре, объединившись с местными казахскими партизанами, установили контроль над большей частью Алтайского округа. Во-вторых, завершение стадии вооруженной борьбы вынуждало руководство ВТР сосредоточиться на гражданском управлении регионом и повышении качества жизни населения. Здесь почти все они являлись полными профанами, не имеющими ни навыков администраторов, ни подобающего образования. Кроме того, запуск особенно желаемой массами земельной реформы незамедлительно озлобил бы влиятельных помещиков, способных в этих условиях переметнуться обратно к Гоминьдану. Наконец в третьих часть вождей ВТР являлась полевыми командирами условно «робингудовского» толка, «народными» атаманами-грабителями, нуждавшимися в кризисной ситуации для того, чтобы и дальше заниматься своим лихим и доходным промыслом. Но слишком многое ложилось на весы в июле-августе 1945, чтобы Москва придавала мнению членов правительства ВТР существенное значение.
Особенно интенсифицировалось дипломатическое давление после подписания Советско-китайского договора о дружбе 14 августа 1945. СССР уведомил синьцзянских повстанцев, что в случае сохранения ими требования полной независимости от Поднебесной не станет их защищать. Параллельно после консультаций с Москвой Чан Кайши 25 августа заявил, что Национальное правительство готово предоставить живущим в Синьцзяне народам самоуправление - впрочем, умолчав о каких-либо его конкретных контурах. 17 сентября 1945 армия ВТР официально прекратила любые наступательные операции на фоне демонстративных военных приготовлений частей НРА, а также всё более громких окриков из Советского Союза, хотя премьер Шакирходжаев пытался противодействовать мирному урегулированию в автономистском духе до последнего. 31 октября он обратился к Сталину со следующим посланием:
Мы, народы Восточного Туркестана, уже 200 лет находимся в рабстве у китайского правительства… Китайцы эксплуатировали нас диким образом, считая низшей расой (явная намеренная аллюзия на нацистов авт.). Лишив нас знаний и культуры, они привели нас в жалкое состояние… Весь наш народ, сплотившись под лозунгом единства и дружбы, поднялся на борьбу с притеснением. Мы пошли в кровавый бой. И сила народная разбила врага везде, где с ним встречалась… Сейчас мы, народы Восточного Туркестана, не признаем китайскую власть и полны намерений защитить своим права и свою родину… Мы разделились так, как вода не может соединиться с пламенем, как овца не может ужиться с волком. Мы, народы Восточного Туркестана, поклялись перед Богом не складывать оружия, пока не победим в борьбе…
Не помогло, Вождь народов остался непреклонен. Тем временем в середине сентября Чан Кайши вторично подтвердил в специальном радиообращении свои слова относительно автономии. Собирался ли диктатор выполнять их на деле? Сомнительно. Однако ему, опять же не столько даже из-за Синьцзяна, сколько в контексте начинающихся переговоров в Чунцине с делегацией КПК, было важно показать свою готовность проявлять гибкость и миролюбие. Ещё тогда представители сторон съехались в Урумчи - собственно, именно начавшиеся там консультации и стремился сорвать своим эмоциональным посланием Алихан-тюре Шакирходжаев. Со стороны Гоминьдана всем руководил в статусе специального представителя Национального правительства генерал Чжан Чжичжун - личность известная и пользовавшаяся большим уважением во всей Поднебесной: именно он руководил обороной Шанхая в 1937. От ВТР после небольшой паузы основную часть переговоров вёл Ахметжан Касымов.
Последний считался более подконтрольным и умеренным в сравнении с премьером. Но и с ним во главе делегации периодически происходили казусы. 19 ноября синьцзянцы потребовали для своей Республики высочайшей степени автономии - вплоть до самостоятельной обороны и внешних сношений. Де-факто в таком случае Восточный Туркестан оставался бы Китаем только условно. Разумеется такое предложение было не только отклонено, но и изрядно разозлило китайскую сторону своей наглостью. 28 ноября советское правительство получило очередное письмо с жалобами от Алихана-тюре, но эффект его оказался строго обратным тому, на который, вероятно, рассчитывал отправитель. Чтобы принудить руководство ВТР к реалистичной оценке собственного положения СССР приступил к выводу своих советников и даже изъятию ранее переданного оружия. 4 декабря генерал-майор Егнаров докладывал Берии о том, что забрать удалось уже 3700 бывших германских винтовок. На фоне подобных событий стороны 2 числа подписали предварительное соглашение «О прекращении военных действий и мирном урегулировании спорных политических и экономических вопросов».
Реально, впрочем, Чан Кайши старался, используя Синьцзян как повод, добиться устраивающих его договорённостей с Москвой по широкому кругу вопросов. Диктатор либеральничал с ВТР, обещал Советскому Союзу торговые преференции и концессии в Синьцзяне, в частности связанные с разработкой месторождений олова и нефтедобычей. Конечно же, он наделся выторговать у СССР ответные уступки в Маньчжурском вопросе, который мы ранее уже подробно разбирали. Во многом именно нежелание Москвы оценить его уступчивость и готовность, как ему казалось, продуктивно торговаться, привела Чана Кайши в ярость, спровоцировав несколько крайне неосмотрительных антисоветских жестов зимой 1945-1946. Как бы то ни было, переговоры шли. Они дотянулись до поздней весны 1946 - и с этого момента по понятным причинам диктатор чем дальше, тем больше станет стремиться лишь к одному: чтобы туркестанские дела ни при каких обстоятельствах не отвлекали силы и средства с фронтов вновь разгорающейся Гражданской войны. Именно по этому в июне Чан Кайши наскоро утвердил и подписал основанное на январском документе «Соглашение из 11 пунктов». Последнее предусматривало формирование в Синьцзяне смешанного коалиционного правительства, котрое и должно было в рамках своей текущей работы разрешить все спорные вопросы. От ВТР туда вошли, в частности, Ахметжан Касымов, Абдукерим Аббасов и Далельхан Сугурбаев.
Молниеносно выяснилось, что на деле это правительство ничем не может консолидировано управлять. Требования туркестанцев игнорировались Чжан Чжичжуном и другими, Илийский край существовал сам по себе, а отдельные личности, вроде Оспан-батыра, меняя стороны, на деле не признавали никакой регулярной власти вообще. Руководство сторон в кои веке проявляло осмотрительность. Правительство ВТР сознавало, что без прямой поддержки СССР долго ему в случае начала полномасштабных боевых действий не выстоять. Да и войска КПК были от Синьцзяна очень далеко, как почти не функционировали там и партийные ячейки коммунистов. С другой стороны генералы НРА понимали, что победить армию сепаратистов они могут, а вот установить по-настоящему надёжный контроль над огромным регионом - нет. Если же Чжан Чжичжуну и остальным по каким бы то ни было причинам придётся просить центр о подкреплениях, то сражающийся с красными за господство над Поднебесной диктатор просто снимет им за это головы. Одновременно на низовом уровне насилие, напротив, стремительно множилось. Люди жили всё так же плохо, они не считали «Соглашение из 11 пунктов своей» победой, да и вообще мало что знали о таких вот тонкостях. Зато до них доносилось эхо грандиозной грозы, ширящейся на востоке. Восставали кашгарцы, джунгары, а вообще просто все, кому не лень.
Чжан Чжичжун считал своим долгом поддерживать на вверенной ему территории хотя бы относительный порядок. Однако его много более трусливые сослуживцы представили дело так, будто генерал желает своими карательными походами самовольно ревизовать достигнутые с ВТР договорённости. Чжан Чжичжуна отозвали в мае 1947. А уже в конце июля «Соглашение из 11 пунктов» рухнуло всё равно - члены правительства из числа «туркестанцев» покинули Урумчи, чтобы в первых числах августа вернуться в Кульджу. Они упирали в своём демарше на то, что за прошедший год с небольшим не была проведена ни одна заслуживающая упоминания реформа. Впрочем, с учётом происходившего в Китае в целом, удивляться этому не приходится.
Полноценные боевые действия так и не возобновились - стороны придерживались линии вооруженного нейтралитета. Правительство ВТР обрело кое-какой опыт, а также избавилось от ряда особенно бестолковых фигур, и потому сумело активно приступить к решению внутриполитических вопросов. В частности - борьбе с бандитизмом и налаживанием хозяйственной жизни. К исходу октября - ноябрю 1947 ВС туркестанцев разгромили Осман-батыра и Алибека - двух самых сильных и знаменитых атаманов. Чем-то похожим занимались и гоминьдановцы в своей зоне, но менее эффективно и с поправкой на чудовищную коррупцию. К исходу 1947 цены на контролируемой ВТР территории были в 5-12 раз ниже, чем в остальном Синьцзяне. Лучшей агитации в пользу повстанцев и помыслить было нельзя.
1948 год был во всём подобен предыдущему за одним важным исключением - осознав к исходу осени, особенно после завершения Ляоси-Шэньянской операции НОАК, что он проигрывает войну, Чан Кайши начал изыскивать повсюду, где только мог, дополнительные ресурсы. В том числе одни из вариантов стал Дальний Запад. В декабре 1948 диктатор демонстративно сделал председателем правительства Синьцзяна татарина Бургана Шахиди, а также вновь заговорил об автономии для неханьских народностей.
Пожалуй, это были уже жесты отчаяния. У Чана Кайши не было никаких шансов переиграть Компартию на поле национальной политики, где те ещё с середины 1930-х собаку съели. Да и рассчитывать, что жители Восточного Туркестана разом станут массово записываться в АКР, даже с учётом их нищеты, точно не приходилось. Так или иначе, Бурган шахиди стал вести политику поддержания мира в Синьцзяне при сохранении текущего статус-кво. Было возобновлено авиасообщение Синьцзяна с СССР, восстановлено советское консульство в Урумчи. Вообще регион неожиданно стал местом, где Гражданской войны как бы не существовало.
Между тем красные провели Пекин-Тяньцзиньскую операцию, Чан Кайши затеял финт с «отречением», а Ли Цзунжэнь повёл переговоры с КПК о мире. Как мы помним, целью их было введение коммунистов в заблуждение, а также затягивание времени, но знали это в том числе и в гоминьдановском руководстве не все. Делегацию Нанкинского правительства на переговорах весны 1949 в Пекине возглавлял экс-губернатор Синьцзяна генерал Чжан Чжичжун. После того, как парламент Республики отказался ратифицировать уже согласованный проект договора, тем самым раскрыв карты тогда же начавшего вновь выступать из тени диктатора, бывший защитник Шанхая почитал подобное шельмование гнусностью. Он не стал возвращаться в Нанкин, а остался в Пекине. В июне 1949 Чжан Чжичжун официально вышел из партии Гоминьдан и де-факто примкнул к коммунистам. В это же самое время, используя в качестве канала передачи информации своих прежних подчинённых, он вышел на контакт с Бурганом Шахиди, призывая того также переориентироваться на КПК. Тот, не порывая до срока с Чаном Кайши и верными ему силами, прислушался к совету. В августе, по мере того как НРА всё быстрее продвигалась вперёд в южном Китае, Шахиди перестал подчиняться правительству Китайской Республики и выразил свою готовность участвовать в работе НПКСК, который как раз тогда уже начинали собирать. Весь вопрос был в том, кто именно и в какой пропорции станет представлять Синьцзян? Бурган Шахиди старался по возможности оттереть в сторону ВТР, минимизировав число её людей в делегации. В конце концов, туркестанцы ведь не скрывали своих сепаратистских устремлений - с чего бы им участвовать в форуме, призванном определить будущее Поднебесной?
Однако тут лично Мао Цзэдун назвал революцию в трёх округах Синьцзяна частью китайской революции. Естественно после этого делегаты от Восточно-Туркестанской республики были официально и гласно приглашены в Пекин. Правительство ВТР согласилось послать своих людей - а вот дальше начинаются разночтения и конспирология. Делегация, возглавляемая Ахметжаном Касымовым, летела в старую-новую столицу Китая советским самолётом Ил-12. Точнее, он следовал из Алма-Аты в Читу, а уже оттуда следующий борт доставил бы туркестанцев в Пекин. Вот только этому не суждено было случиться. Самолёт рухнул 25 августа 1949 в районе села Кабанск Бурят-Монгольской АССР. Все, кто находился в нём, при падении мгновенно погибли. Существует версия, что авария якобы были намеренно подстроена, поскольку делегация собиралась вновь подтвердить в ходе работы НПКСК свою приверженность обретению ВТР полного государственного суверенитета. Автору она представляется слабой со всех точек зрения. Во-первых, провести такую диверсию, пожертвовав собственным Ил-12, могли только советские спецслужбы. Никаких подтверждающих это бумаг не обнаружено, хотя по вопросам поддержки Москвой повстанцев Синьцзяна опубликовано немало документов, в плоть до уровня упоминавшихся ранее докладов Берии. Во-вторых, гипотетическое провозглашение приверженности ВТР независимости ничем особенным не угрожало КПК и Центральному народному правительству, чтобы предотвращать это путём тайного убийства Касымова и остальных. У Мао оставалось бы более чем достаточно различных рычагов влияния на ситуацию, как мягкого, так и напористого. Поставить ему в виду стремление туркестанцев к вольному существованию не сумел бы никто - пожалуй, даже Чан Кайши. В третьих же, нет никаких оснований утверждать, будто первая делегация ВТР летела в Пекин для некоего публичного демарша. Тут просто отсутствует логика. Наилучшим способом продемонстрировать свою непримиримость в отстаивании независимости Восточного Туркестана для правительства ВТР было просто проигнорировать приглашение присоединиться к НПКСК! Направление переговорщиков по умолчанию предполагает, что предмет для обсуждения всё-таки имеется. Касымов надеялся убедить Мао согласиться на суверенную ВТР? Не смешной анекдот! Следовательно… Да, мы имеем дело с позднейшим национальным мифом, возникшим уже сравнительно недавно, и адаптированным как элемент общей пропагандистской кампании, призванной доказать, что КНР подавляет уйгуров и прочие народности, не имея при этом надлежащих оснований для владения регионом. На деле вторая делегация Сайфутдина Азизова сделала то, чего наверняка в правительстве ВТР ожидали и от первой. Она согласилась на вхождение Восточно-Туркестанской республики в образуемую Китайскую народную республику с условиями, подобными тем, что уже были оговорены для проектируемой автономной Внутренней Монголии.
Прилёт делегации ВТР подстегнул, чтобы не остаться за бортом, выступить более открыто и Бургана Шахиди. 19 сентября 1949 он отправил лично Мао Цзэдуну телеграмму, в которой заявил, что народ Синьцзяна разрывает отношения с Гоминьданом и присоединяется к коммунистам. 25 числа аналогичную телеграмму послал в Пекин командовавший гоминьдановскими войсками в Синьцзяне генерал Тан Сыяо. Попытки отдельных офицеров АКР спровоцировать в своих частях мятежи ни к чему не привели. 20 октября 1949 части НОАК без боя вошли в Урумчи.
Центральное народное правительство подтвердило полномочия Бургана Шахиди в качестве главы Синьцзяна, Сайфутдин Азизов стал его заместителем как представитель ВТР. Окончательно Восточный Туркестан будет реорганизован на новых началах как Синьцзян-Уйгурский автономный район ещё не скоро - только в 1955 году, но контроль Пекина над этой частью Дальнего Запада сразу же стал прочным и неоспоримым.
В Тибете всё было одновременно проще и сложнее. Он вошёл в состав империи Цин в 1720 году, что было одним из следствий разгрома Джунгарского ханства, которому регион подчинялся и платил дань прежде. Сторонники независимости Тибета утверждают, что присяга на верность давалась династии, а потому с её падением в ходе Синьхайской революции утратила свою силу. Здесь, безусловно, присутствует большая доля лукавства. Действительно, Тибет клялся в верности императору и его роду… равно как и все остальные составные части державы! В 1912 в рамках Указа об отречении, подписанного вдовствующей императрицей Лунъюй от имени шестилетнего Пу И, монарх переуступал вновь образующейся Республике все свои права владения. В том числе и в Тибете. Ни одно из китайских правительств никогда не признавало тибетскую независимость - ни Юань Шикай, ни Сунь Ятсен, ни Бэйянская клика с наследниками, ни Гоминьдан, ни КПК и КНР. Иной вопрос, что до региона, являвшегося ещё более бедным и архаичным, чем даже Синьцзян, руки у лидеров Поднебесной эры Гражданской войны доходили в самую последнюю очередь. И это позволило возникнуть эдакой ползучей суверенизации.
Задавало тон процессу отнюдь не великое стремление к свободе, а обыкновенная отсталость. В своём внутреннем развитии производительные силы и общественные отношения Тибета застыли на совершенно средневековом уровне. При этом чудовищные условия местности - пожалуй, одни из самых суровых в этом отношении на планете - крайне ограничивали внешнеторговые связи региона. Никакие разумные и ориентированные на извлечение прибыли негоцианты не желали везти свои товары безо всякой транспортной инфраструктуры в самое сердце Гималаев ради таких скудных рынков, как тибетские. Правящие сословия Тибета - феодальное и клерикальное в массе своей также не успели ещё сформировать потребности в продукции, позволяющей перейти к более высокому и современному уровню потребления. Они смутно сознавали непривлекательность тех ресурсов, которые в тибетских условиях считались ценностью, на внешней арене, а также подспудно ощущали исходящую извне угрозу сложившемуся социальному порядку. Повсеместно в регионе господствовал самый дремучий религиозный догматизм, смешанный с суевериями. Чудовищно большой в пропорции к общей численности населения паразитический слой буддистского монашества, находившийся на полном иждивении остальных сословий, вызывал постепенно возрастающее раздражение у крестьянства Тибета - а потому особенно ревностно следил за тем, чтобы в головы трудящихся не проникали никакие «еретические» учения и мысли. Тибетская независимость являлась производной от желания его элит через закрытость законсервировать общество.
Впрочем, процесс де-факто отделения Тибета от Китая не увенчался бы успехом никогда, если бы ни могущественные внешние интересанты, поддержавшие её на начальной стадии своим влиянием. Речь идёт о Великобритании. Тибетские земли как таковые для Лондона особенной ценности не представляли. Однако британцы на протяжении большей части XIX столетия придерживались политики создания вокруг ядра своих индийских владений, жизненно важных для существования империи, обширного защитного периметра-предполья. В контексте Большой игры против России Лондон именно по этой причине последовательно лез в Афганистан. Что же касается Тибета, то британцев очень беспокоило значительное влияние, которое русские обрели в Восточном Туркестане, а также Памирские экспедиции Пржевальского. Колониальное руководство Индии волновал также вопрос о демаркации границ, которые традиционно были прочерчены в высокогорных районах довольно условно. Отстаивая своё видение, британцы не стеснялись пользоваться военной силой. Так, ещё в1888 в рамках определения границы Сиккима, подпавшего под протекторат Великобритании, последней была снаряжена вооруженная экспедиция, которая нанесла тибетцам поражение и отбросила их к долине Чумби. Впрочем, когда в региональные споры вмешивались центральные власти Поднебесной, наступало время дипломатии. В 1890 в Калькутте было подписано англо-цинское соглашение о Сиккиме и Тибете. Помимо прочего, согласно ему британским подданным разрешалось торговать в тибетском регионе, чем Лондон в дальнейшем пользовался для обоснования своих вмешательств, якобы защищая интересы собственных экономических агентов.
Постепенно, по мере ослабления империи Цин, нарушения китайского суверенитета становились всё более наглыми. В 1901 вице-король Индии лорд Керзон попытался вступить в прямые переговоры с Далай-ламой XIII как независимым правителем, но его письмо было возвращено нераспечатанным. В июне 1903 в Тибет была выслана дипломатическая миссия полковника Янгхазбенда.
Тибетцы затягивали переговоры, а затем вообще отказались от них. Тогда Ягнхазбенда решили послать вновь уже совместно с крепким войсковым соединением под командованием бригадного генерала Макдональда. В состав отряда входили 23-й и 32-й сапёрные и 8-й гуркхский полк, пулемётная команда Королевского Норфолкского полка и команда мадрасских сапёров - всего около 3000 солдат. Позднее, получив подкрепление, британцы доведут число участников Тибетской экспедиции до 4600 штыков не считая ещё нескольких тысяч человек местного вспомогательного персонала, носильщиков и проводников. Реально речь шла о самом настоящем вторжении. Пользуясь совершенно беспомощным положением Китая в первые годы после подписания Заключительного протокола, британцы откровенно плевали на любые условности. Отметим, что местные тибетские вооруженные отряды неоднократно пытались остановить продвижение интервентов. Тибетцы пользовались преимущественно ружьями с фитильным замком. Имелась у обороняющихся и артиллерия, правда самая примитивная. Боевой дух тибетцев был очень высокий, но не из-за патриотизма, а в силу общей темноты и безграмотности: рядовые бойцы доверяли талисманам и заговорам, которые по их верованиям гарантировали неприкосновенность от пуль. После первой битвы, когда британское огнестрельное оружие доказало свою убийственную эффективность, солдатам объяснили, что английские пули сделаны с примесью серебра, а талисманы действуют только на оловянные и потому нуждаются в замене. Однако после нескольких поражений боевой дух тибетцев упал.
К первым числам августа 1904 британская группировка с боями достигла предместий Лхасы. Тибетцам пришлось признать поражение. 7 сентября 1904 был подписан так называемый Лхасский договор, причём, что принципиально важно, британцы заключили его не с цинским правительством по поводу Тибета, а с ним самим как таковым. Документ, по виду принимая в качестве основы англо-китайское соглашение 1890, на деле вводил ряд новых положений. Великобритания получала право вести беспошлинную торговлю в городах Ятунг, Гарток и Гьянтзе. Тибет обязался выплатить контрибуцию в 7 500 000 рупий в течение 75 лет. Но главное - без согласия Великобритании тибетские сановники не должны были допускать в регион представителей других держав. Последнее требование вызвало неудовольствие некоторых европейских государств, в том числе и России. Опираясь на это, Пекин в 1906 объявил, что не признаёт легитимность Лхасского договора, но на практике китайцы всё равно в основном соблюдали его условия до самой революции. В 1913 оставшиеся без снабжения из-за драматических перемен в основной части поднебесной расквартированные в Тибете гарнизоны центральных войск оказались оттуда выведены. Если бы события в мире в целом развивались по спокойному инерционному сценарию, тибетский регион с большой долей вероятности постепенно превратился бы в ещё один британский протекторат. Однако в 1914 началась Первая мировая, итоги которой радикально изменили общую конъюнктуру международных отношений и приоритеты Лондона. Большая игра ушла в прошлое. После Третьей англо-афганской войны 1919 года от Индии отпал один из важнейших элементов её большого предполья - и британцы допустили это, поскольку широкомасштабное вмешательство ради приведения афганцев к покорности стоило бы слишком больших средств, а общество Альбиона после только-только завершившейся великой бойни и слышать не желало о каких-то войнах в другой части света. Тибет не был интегрирован в британскую Индию, но существовал под присмотром руководства последней все 1920-е - вплоть до Великой депрессии, с началом которой Лондон вновь сократил активность своей внешней политики на казавшихся второстепенными направлениях.
Тут бы за Тибетские дела взяться укрепившемуся Гоминьдану, однако после Войны Центральных равнин вскоре началось японское вторжение в Маньчжурию - Чану Кайши стало не до организации сложных экспедиций в лютую горную глушь с очень сомнительным профитом. И Тибет так и жил сам по себе. Им почти никто не интересовался в 1930-е, даже японцы, которые искали контакты с антикитайскими силами в том же Синьцзяне. Единственным исключением стала ближе к концу десятилетия гитлеровская Германия. Правда по весьма специфическим причинам. Определённая часть руководства Третьего Рейха исповедовала крайне своеобразные представления о прошлом человеческой цивилизации и охотно верила в мистику. В частности большим сторонником проведения экспедиции в Тибет являлся Генрих Гиммлер. В каком-то смысле столкнулось два потока. Начальство из СС, Аненербе и некоторых других организаций желало проверять в Гималаях «теорию вечного льда» Хёрбигера и другие не менее антинаучные концепции, тогда как непосредственные исполнители стремились вести нормальную антропологическую полевую работу. В итоге экспедиция Эрнста Шефера мая 1938 - августа 1939 всё же принесла немалую пользу: было сделано свыше 22 000 фотографий, собраны данные антропометрических измерений 376 человек, привезены в Европу и каталогизированы многочисленные сорта культивировавшихся в Тибете растений.
Но вот чего у визита немцев точно не было, так это порой приписываемого ему политического или даже военного значения. Да, регент Тибета передал в подарок Гитлеру тибетского мастифа, золотую монету и мантию, которая принадлежала Далай-ламе. Действительно был установлен радиомост Берлин — Лхаса, который действовал до 1943. Ну и что? Положение Тибета на международной арене из-за этого ничуть не поменялось.
Существует известная книга немецкого альпиниста Генриха Харрера «Семь лет в Тибете», повествующая о том, как, сбежав из британской Индии, где он после начала Второй мировой оказался на положении военнопленного, главный герой с приключениями попадает в Лхасу и со временем становится другом Далай-ламы. История написана весьма увлекательно, в чём автор настоящей работы мог убедиться лично, ознакомившись с её текстом. Однако в проникнутой романтической любовью к тибетским реалиям книге то и дело бросается в глаза архаичность и неустроенность местной жизни. Расшевелить сонное тибетское царство не сумела даже мировая война. Некоторое время командование союзников обдумывало замысел замещения или дублирования Бирманской дороги в Китай новым идущим через Тибет маршрутом, однако отказалось от него из-за гигантских логистических трудностей.
Весной 1949, когда, как мы знаем на примере истории Синьцзяна, Чан Кайши обдумывал возможность использования скудных ресурсов Дальнего Запада для борьбы с уверенно движущимися к победе коммунистами, с подачи диктатора начали возникать планы разного рода военно-политических акций в тибетском регионе. Опору гоминьдановцы пытались найти в недовольной части местных элит. Когда в 1937 умер девятый Панчен-лама, одновременно две экспедиции отравились на поиски десятого Панчен-ламы. Они обнаружили двух конкурирующих кандидатов. При этом правительство в Лхасе, избравшее мальчика из провинции Сикан, и приближённые девятого Панчен-ламы, которые выдвинули сына Гонпо Цетена, не могли прийти к соглашению. 3 июня 1949 года правительство Китайской Республики неожиданно обозначило собственную позицию в споре. Гоминьдан поддержал Цетена, который 11 июня был интронизован как Десятый Панчен-лама под именем Чокьи Гьялцен.
В поддержку его прав готовилась войсковая экспедиция под руководством Ма Буфана. Истинной её целью должно было стать подчинение Тибета. Однако у гоминьдановцев истекало время. В силу объективных трудностей поход требовалось как следует подготовить. Между тем в августе 1949 войска НОАК под командованием Пэн Дэхуая разбили силы братьев Ма и взяли их неофициальную столицу Ланьчжоу. Ма Буфан бежал в Чунцин, а оттуда — в Гонконг. В октябре Чан Кайши приказал ему вернуться на Северо-запад и организовать там сопротивление коммунистам. Однако Ма Буфан, мусульманин по вероисповеданию, предпочёл выйти из игры и под видом хаджа бежать в Саудовскую Аравию, взяв с собой свыше 200 родственников и приверженцев.
Тибетский план гоминьданцовев рухнул, а вот Чокьи Гьялцен и его сторонники остались. Десятый Панчен-лама, которому в сущности было всё равно, кто именно из больших китайских игроков прикроет его от гнева Лхасы, поспешил обратиться уже к красным. На фоне получения телеграмм от Цетена и в преддверии скорого открытия первой сессии НПКСК Мао 2 сентября 1949 официально подтвердил китайскую принадлежность Тибета и заявил, что НОАК намерена освободить в том числе и этот регион. Практическая проработка вопроса, впрочем, началась заметно позже. Отчасти Мао просто не считал проблему Тибета имеющей первостепенное значение, кроме того, пускай и непрерывно добиваясь успехов, войска вновь образованной КНР были всё же во многом скованны на других направлениях. Наконец, Председатель, не слишком хорошо зная тибетские реалии, наделся на то, что Панчен-лама сумеет обеспечить мирное изъявление покорности региональными элитами на принципах, близких к синьцзянским. Тем не менее, 23 ноября 1949 года Мао обратился к Пэн Дэхуаю относительно разработки последним плана вступления частей НОАК в Тибет с северо-запада, то есть из центральной части Восточного Туркестана, куда маршал в это время вышел со своей армией. Этот исходный замысел был отвергнут по причинам невозможности снабжать сколь-либо крупную войсковую группировку на избранном маршруте. За подготовку кампании в Тибете следовало браться как следует.
В январе 1950 года ЦК КПК и его Военный совет направили официальную директиву принять необходимые меры обеспечения будущей операции. Наступать было решено не на западный Тибет со столичной Лхасой - исторический регион У-Цанг, особенно сильно приверженный идеям независимой изоляции, а на связанные с ним вассальными отношениями феодальные вотчины так называемого Кама. Эта область, преимущественно населенная этническими тибетцами, бесшовно перетекала в провинцию Сычуань. Последняя считалась в Поднебесной одной из самых диких - читатель помнит о том, с какими трудностями именно в этих местах пришлось столкнуться колоннам Компартии во времена Великого похода. Однако даже эта дикая глушь была всё-таки доступнее в логистическом отношении, чем У-Цанг и Тибет как таковой.
18 марта 1950 года войска 18-го корпуса выдвинулись из Сычуани в Кам и заняли Дарцедо (Кандин), 28 марта передовые части в 30 тысяч человек достигли Гардзе. Дальнейшее продвижение шло очень медленно: приходилось с нуля строить дороги и базы. На протяжении лета 1950, используя с одной стороны Панчен-ламу для диалога с элитами, а с другой обещая измученным феодальными пережитками крестьянам Тибета земельную реформу, китайцы старались распропагандировать регион, чтобы не нести громадных непроизводительных расходов, связанных с экспедицией вглубь Кама и особенно У-Цанга. Стратегически положение правительства Далай-ламы было совершенно безнадёжно. КНР не собиралась отказываться от тибетского региона, и не существовало такой внешней силы, которая могла бы твёрдо и мощно выступить в защиту его суверенитета. 29 июля пекинское радио передало слова генерала Лю Бочэна, что главная цель Юго-западной военно-административной комиссии — «освободить Тибет» и НОАК «должна атаковать», но на практике китайцы выжидали и сосредотачивались. Вот только сама архаичность тибетского общественного строя не позволила Лхасе за целых полгода с апреля по октябрь 1950 никакого внятного решения. Феодалы спорили, монахи молились, Нгапо Нгаванг Джигм - один из немногих представителей тибетской элиты, стремившихся к модернизации страны, назначенный главкомом армии, с чувством обреченности готовил её к обороне.
Между тем терпение Пекина иссякло. 7 октября 1950 соединения НОАК перешли реку Дричу (верховья Янцзы) в трёх направлениях: северном, центральном и южном. Так началась Чамдоская операция. Наряд сил, особенно по китайским меркам, был крайне ограничен - всего 40 000 штыков, но тибетцев всё равно насчитывалось в несколько раз меньше - примерно 8 500 человек. Боевые действия продлились вплоть до 19 октября и с точки зрения автора настоящей работы не представляют почти никакого интереса. НОАК боролась не столько с противником, сколько с местностью. Обороняющиеся поначалу проявляли стойкость, отражая первые наскоки китайской пехоты, однако после того, как пристреливалась артиллерия атакующих, оставляли одну позицию за другой. 17 октября Нгапо Нгаванг Джигме оставил Чамдо, приказав двум тибетским офицерам уничтожить брошенный здесь арсенал и склады амуниции. Параллельно он бомбардировал Лхасу просьбами об инструкциях, но столица отзывалась невнятно, а всё больше помалкивала. 19 октября разбитый тибетский главком сообщил китайцам, что хочет сдаться, что и сделал на следующий день. По китайским источникам потери обороняющихся составили 5 738 человек. Из них, впрочем, убитыми — лишь 180 бойцов. НОАК потеряла в сражениях 114 солдат и офицеров, но довольно много людей - суммарно до 3000 - в конечном счёте погибло от болезней и обморожений.
20 октября короткая и во многом анекдотичная война окончилась. Сдавшихся офицеров и Нгапо Нгаванга Джигме отвезли в Чамдо, пленным тибетским солдатам дали денег, еды и отпустили, предварительно прочитав лекцию о социализме. Китайские войска без сопротивления двинулись дальше в центральный Тибет, но остановились в 200 км к востоку от Лхасы, после чего, под угрозой военной силы, Тибетскому Правительству вновь были предложены переговоры.
В ответ на это, как уже говорилось в начале настоящего Заключения, Национальная ассамблея в Лхасе отстранила от власти регента Тактру и от имени Далай-ламы согласилась утвердить делегацию для переговоров о вхождении Тибета в состав КНР. Параллельно из Индии был отозван тибетский посланник Шакабпа, пытавшийся искать у Дели покровительства в деле отстаивания независимости.
Прибывшую в Пекин 29 апреля делегацию возглавлял Нгапо Нгаванг Джигме. Уже 23 мая она одобрила Соглашение, состоявшее из 17 статей, которое предписывало Тибету «вернуться в великую семью народов матери-родины — Китайской Народной Республики». С точки зрения процедуры, конечно, имелись определённые огрехи. Документ, подготовленный в одностороннем порядке китайцами и выдвинутый ими как ультиматум, вступил в силу немедленно с момента его одобрения тибетской делегацией без дополнительной ратификации Далай-ламой или же Национальной ассамблеей. Вместе с тем, по существу Соглашение предоставляло Тибету (в границах тех населенных тибетцами территорий, которые не были ранее включены в другие китайские провинции) более чем значительную долю автономии. Сохранялись обособленная политическая система, функции и полномочия Далай-ламы и Панчен-ламы, самостоятельность в проведении внутренних реформ. Под юрисдикцию центральных властей КНР полностью отходили лишь военная и внешнеполитическая сферы: самостоятельные сношения с иностранными государствами воспрещались, а в Тибете учреждался военно-административный комитет и штаб военного округа НОАК.
И население, и элиты тибетского региона непосредственно весной 1951 встретили подписание Соглашение с облегчением, а порой и энтузиазмом, поскольку оно означало то, что У-Цангу удалось избежать грозившего ему вооруженного вторжения. Кроме того, центральные власти обладали средствами, которые могли вложить в Тибет, запустив процесс реальной модернизации - без китайских инвестиций она ограничилась бы только внешними формами.
Кризис в отношениях тибетцев к Пекину возник гораздо позже, причём не столько из-за противодействия некоему национальному гнёту, сколько в силу резкой оппозиции имущих классов и духовенства начавшемуся в КНР активному социалистическому строительству, в частности коллективизации сельского хозяйства. Именно из-за передела собственности, а также ослабления влияния духовенства на всё более образованную молодую паству вспыхнул Тибетский мятеж 1959. Но это уже другая история. выходящая за рамки настоящей работы.
К исходу весны 1951 КНР установила свой надёжный контроль над всей территорией Поднебесной, в том числе её Дальним Западом. Единственным исключением оставался Тайвань - и Центральное народное правительство было полно решимости овладеть и им. Вот только остров являлся весьма крепким орешком. Автор коротко затрагивал тему эвакуации Гоминьдана и АКР на Тайвань в заключительной главе, но будет правильно дополнить её некоторыми подробностями. Кроме того, несколько слов нужно сказать и об истории острова как такового.
После заключения Симоносекского мирного договора с 1895 по 1945 год Тайвань входил в состав империи Восходящего на правах генерал-губернаторства.
Первый период японского управления характеризовался настолько яростной и эффективной партизанской борьбой со стороны местных жителей, что на сессии Парламента Японии в 1897 даже обсуждался вопрос о том, не продать ли остров Франции. В этот период пост генерал-губернатора Тайваня обычно был занят представителем военных кругов. Постепенно усилиями армии ситуацию удалось несколько стабилизировать. В правящих кругах Японии началась дискуссия о путях дальнейшего управления Тайванем. Рассматривалось два основных варианта. Первый подход утверждал, что с социальной и биологической точки зрения ассимиляция туземцев невозможна, а потому Японии нужно использовать британские принципы управления колониями. Иными словами, для Тайваня нужно разработать абсолютно новый свод законов, им нельзя управлять также, как собственно японской метрополией. Противоположный подход, сторонником которого был будущий премьер-министр Хара Такаси, рассматривал тайваньцев и корейцев как «почти японцев», способных интегрироваться в коренной народ империи, и, следовательно, полагал возможным применение к ним тех же законов и правил, что и к прочим подданным Микадо. До 1918 года доминировал скорее первый вариант. Позднее - второй. В 1919 году генерал-губернатором Тайваня впервые стал гражданский человек — Дэн Кэндзиро, перед которым правительство поставило задачу приступить к проведению политики интеграции. В рамках этой линии, проводившейся следующие 20 лет, были созданы местные органы власти, учреждена школьная система, запрещены телесные наказания, стимулировалось использование японского языка. Это резко контрастировало с отношением прежней администрации к местным нуждам, когда все заботы сводились к «железным дорогам, вакцинации и водопроводу».
Особенно активизировались интеграционные усилия после начала Второй японо-китайской, когда в Токио стали опасаться возрождения на острове опасной герильи. Оценивать их можно по-разному, в зависимости от угла зрения. С одной стороны можно сказать, что китайцам запрещали быть собой, осуществляя эдакий бескровный геноцид. Местных жителей систематически заставляли использовать японский язык, носить японскую одежду, жить в японских домах и обращаться в синтоизм. С другой платой за отказ от корней становилось реальное равноправие. В Армии и Флоте империи, а также на гражданской службе этническим тайваньцам не чинилось никаких препятствий. С 1942 года набор людей в ряды ВС страны шёл на острове на тех же основаниях, что и в метрополии - и никакие значимые примеры меньшей стойкости солдат-тайваньцев на фронте автору настоящей работы неизвестны.
В 1945 Китайская Республика установила свою власть на Тайване явочным порядком. Конечно, англосаксонские союзники позволили китайцам сделать это, однако никакого документа, отделявшего остров от находящейся в американской оккупации Японской империи не существовало до самого 1951 года, когда был подписан Сан-Францисский мирный договор. К этому времени КПК уже добилась победы, а потому модерировавшие подготовку документа американцы оформили его очень хитро. Токио юридически отказывался от прав на Тайвань (к слову, точно также, как и на Курилы), но от в пользу кого именно в договоре не указывалось. Глава советской делегации, первый заместитель министра иностранных дел СССР Громыко, из-за этого отказался подписывать документ, поскольку он не гарантировал советский суверенитет над Южным Сахалином и Курильскими островами. Китайцев же в Сан-Франциско не пригласили вовсе, что конечно, само по себе возмутительно. Как следствие, формальный статус Тайваня в международном праве очень сложен. Вашингтон в разные периоды признавал его частью того Китая, чью власть над страной в целом считал легитимной - КР или КНР, но конкретного акта, согласно которому остров вновь возвращается Поднебесной, вообще нет в природе.
В 1945-1946 годах Тайвань покинуло множество этнических японцев, что закономерно вызвало экономический кризис, поскольку существенна доля эмигрировавших была ценными специалистами, а прибывающие с континента кадры далеко не всегда могли адекватно их заместить. Вообще уровень администрирования на острове сильно упал. Жители Тайваня познакомились с управленческими практиками гоминьдановских чиновников - и те понравились им куда меньше японцев. В свою очередь вновь приехавшие очень часто смотрели на мирно уживавшихся с главным врагом Поднебесной новых сограждан как на коллаборационистов. Кончилось всё аж массовым народным восстанием, известном как Инцидент 228, поскольку оно стартовало 28.02.1947 года.
Что любопытно, как и выступления в Туркестане, повстанцы почти не имели связей с Компартией. АКР беспощадно подавила бунт, убив в процессе по разным оценкам от 10 000 до 30 000 человек, преимущественно безоружных. На острове было введено военное положение, отменённое, между прочим, лишь в 1987 году. Коренные тайваньцы тихо ненавидели гоминьдановцев - и, однако же, именно сюда решил эвакуироваться Чан Кайши из-за выгодного стратегического положения острова и ввиду наличия сохранившегося после японцев заметного промышленного потенциала.
Активная фаза перевозок стартовала летом 1949 вскоре после падения Шанхая, но первые шаги в этом направлении были предприняты диктатором много раньше. Так, ещё в 1948 году начался организованный вывоз на остров золотого запаса Республики, а также различных материальных и культурных ценностей, например старинных реликвий, которые в настоящее время находятся в Музее императорского дворца в Тайбэе. По форме, да и по сути это напоминало кражу. Чай Кайши, оправдывая это необходимостью сохранения секретности, отдавал все приказания сугубо устно - причём он продолжил действовать аналогичным образом и в 1949 году, когда официально утратил полномочия президента. О погрузке и переправке золота знали только непосредственно причастные к ней лица, а также министр финансов республики Ву. В дальнейшем распоряжался переправленными на Тайвань ценностями диктатор также единолично.
В то время как руководящие кадры преимущественно пользовались воздушным транспортом, львиную долю людей, конечно, эвакуировали по морю.
Точных данных о количестве доставленных на остров людей нет. Перепись 1956 года зафиксировала 640 000 гражданских мигрантов последней волны с континента. Численность эвакуированных военнослужащих долгое время оставалась засекреченной. Опубликованные сравнительно недавно документы позволяют говорить о примерно 580 000 солдат, однако это - списочная штатная численность подразделений. Оценки американских исследователей вопроса дают приблизительную реальную цифру в 450 000 штыков. Куда меньше, чем Чану Кайши хотелось бы иметь, но и эта группировка делала задачу вторжения на Тайвань с континента крайне непростой задачей для НОАК. Кроме того, АКР обладала преимуществом в морских вооружениях и авиации.
Собственно, первое время, хотя на уровне лозунгов Пекин стремился овладеть островом, реально командование ВС КНР задумывалось не столько о собственном десанте, сколько об отражении гипотетического неприятельского. Чан Кайши очень хотел вернуться на континент. Диктатор, вероятно, отдавал себе отчёт в несопоставимости потенциалов Тайваня и всей остальной Поднебесной. Тем не менее, успешное вторжение мыслилось им как триггер, способный вовлечь в борьбу заинтересованные в крахе красного Китая англосаксонских держав. ВВС АКР уже после эвакуации, в 1950, пытались проводить бомбардировки Шанхая и Нанкина - малоосмысленные и неэффективные, но демонстративные и символически значимые. В целом же на протяжении первой половины 1950-х Чан Кайши в условиях строгой секретности разработал и в дальнейшем лелеял план, получивший название «проект Национальная слава». Запланированное возвращение Гоминьдана, предваряемое спецоперациями в тылу врага и массированными авианалётами, должно было увенчаться высадкой в провинциях Фуцзянь и Гуандун, откуда были родом многие солдаты АКР и существенная доля населения Тайваня. Если бы этот замысел, который курировал сын диктатора Чан Цзинго, когда либо был реализован, он стал бы одним из крупнейших морских десантов в истории, способным поспорить с операцией «Оверлорд».
С точки зрения автора настоящей работы Проект Национальная слава не мог увенчаться успехом. Однако попытка вторжения в любом случае обернулась бы исключительно кровопролитной масштабной битвой. Тот факт, что высадка так и не состоялась, следует связывать в первую очередь со стремительным укреплением потенциала ВМС и ВВС НОАК уже за несколько первых лет существования КНР. А решающую роль в данном процессе сыграл Советский Союз.
Автор писал о том, что в 1945-1947 СССР подходил к оказанию помощи КПК весьма осторожно, а также рассуждал о причинах подобной политики. Однако к 1950 году положение меняется на прямо обратное. Москва не только раньше всех признала КНР, сразу же после её провозглашения, но и стала позиционировать Пекин в качестве главного стратегического партнёра. Свой первый зарубежный визит ещё до полного завершения боевых действий против подразделений АКР на континенте Мао Цзэдун совершил именно в Советский Союз. 16 декабря 1949 на Ярославском вокзале Председателя встречали члены Политбюро ЦК ВКП(б) Вячеслав Молотов и Николай Булганин.
Вечером того же дня состоялась личная встреча Мао со Сталиным. Великий Кормчий быстро обозначил тот вопрос, который считал ключевым: он хотел, чтобы СССР оказал КНР помощь в решении проблемы Тайваня. Вождь народов принципиально не возражал. «Оказание помощи не исключено, но формы нужно обдумать, – ответил Сталин. – Главное здесь – не дать повода американцам для вмешательства. Что касается штабных работников и инструкторов, то их мы можем дать в любое время. Остальное обдумаем».
Обдумывали долго. Пребывание Мао Цзэдуна в Советском Союзе затянулось на рекордные и беспрецедентные два месяца и пять дней. Причин было несколько. Во-первых, Председатель испытывал некоторые проблемы со здоровьем, а потому принимающая сторона старалась не перегружать его работой. Во-вторых, позволяя себе так долго находиться вне Поднебесной, Мао тем самым подчёркивал прочность власти КПК и Центрального народного правительства, сохранение которой не требует его персонального присутствия. В третьих - и это, конечно, было главным - визит затянулся, поскольку обсуждался широчайший круг политических, военных и хозяйственных вопросов. Сотрудничество налаживалось буквально во всех сферах: оборонной, промышленной, научной. СССР согласился предоставить КНР кредит на сумму, эквивалентную 300 000 000$ - для сравнения примерно тогда же Западная Германия получила в рамках реализации Плана Маршалла 1,3 миллиарда $ заемных средств. Советский Союз приступил к крупномасштабным поставкам в Поднебесную своих вооружений, а главное - оказал китайцам бесценную помощь в реорганизации и переоснащении ВПК. Хорошим примером может послужить история завода в Шэньяне. Исходно производственный комплекс, специализирующийся на авиаремонте, был создан там японцами в 1938. К моменту провозглашения КНР оборудование завода капитально устарело, а сам он оказался частично перепрофилирован на другие военные нужды. Но с 29 июня 1951 предприятие, переименованное в «государственный завод № 112», начинает перестраиваться при участии прибывших их СССР инженеров и техников. Уже в 1953 он начинает осваивать в производстве современные реактивные истребители J-2 - копию МиГ-15. К слову, лицензию на последний и всю техническую документацию китайская сторона получила совершенно бесплатно. Уже в XXI веке Шэньянский авиазавод, ставший в наши дни авиастроительной корпорацией, остаётся крупнейшим поставщиком истребителей для ВВС НОАК.
Китайцы получили от Советского Союза эсминец Резкий проекта 7, переименованный ими в Фушунь, а также ряд других кораблей. Они стали основной вновь создаваемых ВМС страны. Позднее КНР были предоставлены чертежи эсминцев новейшего проекта 41. В СССР поехали учиться китайские специалисты. Свыше 1000 активных участников будущего атомного проекта Поднебесной прошли подготовку в советских ВУЗах и НИИ в начале 1950-х.
В качестве кульминации переговоров 14 февраля 1950 в Москве был подписан Советско-китайский договор о дружбе, союзе и взаимной помощи, причём сразу же на 30 лет. Дополнительное Соглашение между СССР и КНР предусматривало «в связи с коренными изменениями в обстановке на Дальнем Востоке» досрочное возвращение Китаю прав на Чанчуньскую железную дорогу (объединённые бывшие КВЖД и ЮМЖД), а также арендованный Советским Союзом Порт-Артур с окрестностями. Предусматривалось, что правительство СССР безвозмездно передаст свои права КНР непосредственно после заключения Мирного Договора с Японией, однако, не позже как в конце 1952 года. В реальности вышло несколько иначе. Ликвидация советской базы ВМФ была отложена по просьбе самого Пекина 15 сентября 1952. Срок пребывания частей ВС СССР на китайской земле оказался продлён из-за возросших угроз безопасности, под которыми подразумевалась шедшая тогда вовсю Корейская война.
В рамках настоящего исследования не время и не место останавливаться на ней подробно. Возможно в будущем автор этих строк возьмётся за данную тему отдельно. Здесь необходимо остановиться лишь на нескольких принципиально важных пунктах. Вопрос о том, на ком лежит ответственность за начало Корейской войны, и кто выступил её инициатором не имеет однозначного ответа. 25 июня 1950 удар нанёс Север, однако прежде на протяжении 1940-х многократные вооруженные провокации предпринимали обе стороны. По разному можно оценивать и позицию СССР. Москва довольно долго сдерживала наступательный порыв Ким Ир Сена, однако именно Советский Союз в итоге дал лидеру КНДР добро на атаку после его визита весны 1950. Причём в проработке плана кампании непосредственно участвовали кадры СА, в том числе главный военный советник в Корее генерал-лейтенант Васильев. Одно можно утверждать точно - войны однозначно не желал Мао. Председатель понимал, что впервые вздохнувшая с облегчением после десятилетий раздробленности и смуты Поднебесная нуждается в мире. Партии также следовало отложить в сторону винтовку, чтобы возглавить процесс уже не новодемократического, а полновесного социалистического строительства в стране. Перед КНР стояли громадной сложности хозяйственные задачи. Кроме того, Великий кормчий предвидел, что боевые действий в Корее приведут к вмешательству США не только в этот конфликт, но и общей их активизации в Восточной Азии. А ведь именно вовлечения англосаксов так упорно добивался Чан Кайши! Мао надеялся до того, как Корея вспыхнет, решить Тайваньский вопрос. Но для необходимого усиления ВМФ и ВВС ему требовалось ещё минимум 3-4 года, причём при том условии, что кто-то другой (в частности Вашингтон) не будет пропорционально укреплять оборонный потенциал гоминьдановцев на острове.
Примечательно и иронично, что Ким Ир Сена сильно подстегнула в его решимости драться именно победа КПК в Гражданской войне. Субъективно победы НОАК воодушевляли лидера КНДР и вызывали у него чувство белой зависти. Объективно они служили уроком, демонстрирующим важность идейно-политической позиции масс как фактора вооруженной борьбы. У Ким Ир Сена имелись основания полагать, что южный режим Ли Сын Мана даже менее популярен у населения, чем поздний Гоминьдан в Китае 1946. Наконец, на рубеже 1949-1950 из рядов НОАК демобилизовалась и уехала на историческую родину довольно крупная группа ветеранов-корейцев, обладавших нешуточным боевым опытом, что сильно укрепило возможности ВС КНДР.
Ким Ир Сен поставил Мао в известность о том, что вот-вот начнётся война, в самом конце весны 1950, причём подавая дело так, будто вопрос уже окончательно согласован со Сталиным и им одобрен. В действительности если бы Председатель обратился к Москве с протестом, та, вероятно, прислушалась бы к нему, однако руководство КНР проявило неоправданную пассивность. Вероятно одной из причин могло стать известное заявление госсекретаря США Дина Ачесона, сделанное им 12 января 1950, который очертил американский оборонный периметр в Тихом океане по границам Алеутских островов, японского острова Рюкю и Филиппин, что оставляло Корею за скобками и косвенно свидетельствовало: она не входит в сферу жизненных интересов Вашингтона. Кроме того, Ким Ир Сен сам наделся на быстрый успех и всех старался убедить в том же.
Когда война на Корейском полуострове началась, американцы довольно долго определялись со своей парадигмой действий. Ястребы, вроде Макартура, сталкивались с голубями. Однако ещё до того, как было принято решение о переброске в помощь южанам сухопутных частей ВС США, и даже прежде, чем 25 июня в Нью-Йорке был созван Совет Безопасности ООН, президент Трумэн отдал приказ 7-му флоту обеспечить оборону Тайваня. Это полностью обнуляло шансы НОАК вторгнуться на остров, а равно и принудить его к капитуляции, установив морскую блокаду. Вскоре США возобновили поставки Чану Кайши своих вооружений. Пекин, бессильный что-либо предпринять, мог и должен был продемонстрировать своё жесткое неприятие сотрудничества Вашингтона с Тайбеем. Чан Кайши был близок к тому, чтобы отдать приказ о «Национальной славе», ожидая лишь дополнительных гарантий от американцев. КНР, показывая США, что те, поддержав Гоминьдан, получат войну на всех фронтах и именно против американских солдат, публично заявляла: Китай вступит в Корейскую войну, если какие-либо некорейские военные силы пересекут 38-ю параллель. Позднее обещание придётся сдержать, но уже не из-за действий тайваньцев, а ввиду разгрома ВС КНДР после Инчхонской операции. Правда в форме «народных добровольцев», без юридического вовлечения Поднебесной как государства. Тем не менее, численность «волонтёров» измерялась сотнями тысяч.
Мао потеряет в Корее сына. Общее число погибших официально оценивается КНР цифрой в 148 000 человек, прибавляя сюда же пропавших без вести. Китай втравили-таки в ещё одну тяжелую войну, из которой, впрочем, он вышел общепризнанной великой державой, уступающей только паре главных мировых колоссов. Тайваню не позволил сорваться с цепи Трумэн, поскольку это стало элементом замыслов Макартура, включавших в себя также широкое применение ядерного оружия против как КНДР, так и Поднебесной. Но всё-таки остров «уплыл», став недосягаемым для метрополии. Будут ещё кризисы в Тайваньском проливе 1954-1955 и 1958 годов, воздушные бои, сбитые самолёты. И всё же после того, как 11 апреля 1951 вместо Дугласа Макартура главкомом союзных войск в Корее стал генерал Мэтью Риджуэй, попытка десанта АКР на континенте сделалась сугубо гипотетической возможностью. Гражданская война как реальность, довлеющая над умами лидеров Китая, действительно завершилась.
Что позволило коммунистам одержать победу в многолетнем противоборстве, и какие выводы из их успеха можно извлечь? На первый вопрос в определённом смысле отвечает вся настоящая работа. Тем не менее, в обобщённом виде самым важным автору представляется следующее.
Синьхайская революция произошла по совокупности четырёх кризисов. Первый - фатальное падение престижа Поднебесной и стремительный рост зависимости страны от иностранных государств. Второй - земельный кризис и аграрное перенаселение. Третий - нарастание регионализма, грозившего в сочетании с ослаблением правительственной управленческой вертикали привести к постепенной дезинтеграции Китая силами клик, позднее превратившихся в варлордов. Четвёртый - кризис модернизации, из-за которого увеличивалась экономическая и технологическая отсталость Поднебесной. Именно КПК единственная наиболее полно и комплексно ответила на все четыре вызова. Причём концептуально она сумела сделать это ещё до взятия власти в больших масштабах, уже в 1930-е! Героика борьбы Советских районов, Великого похода, а затем отражения японской интервенции, где Компартия всегда доблестно дралась на самом острие, побудила китайцев, видя пример коммунистов, вновь начать себя уважать. Позднее в 1949 КПК махом покончит со всеми неравноправными договорами. Красные всегда решительно и без уловок осуществляли «чёрный передел» в интересах масс беднейшего крестьянства, о чём Поднебесная знала с конца 1920-х. Компартия была сплочена сама, никогда не допускала появления у себя милитаристов и самого их стиля руководства, а также сумела эффективно решить национальный вопрос, что продемонстрировал опыт Особого района. Наконец, не имея материальных средств, чтобы повести по пути прогресса весь Китай, уже в 1930-е КПК проводила массовые кампании ликбеза, побуждала людей учиться и давала им такую возможность, а также умело вплетала в модерн элементы китайской культурной традиции, что прекрасно видно в тех же речах Мао.
Другой ключевой фактор успеха - постепенное превращение самой Компартии в остро отточенный и высокоэффективный инструмент. Аморфная, преисполненная внутренних противоречий и просто слабая КПК образца середины 1920-х обрела железную дисциплину, выпестовала в тяжелейших условиях скитаний и полупартизанской борьбы генерацию лидеров-универсалов, способных браться за самую разную работу. Компартия развивалась в идейно-теоретическом отношении, обрела свой неповторимый стиль, а маоизм явился важным шагом вперёд применительно к условиям периферийных полуколониальный стран и непосредственно колоний для всего марксизма. Гоминьдан в 1927 и позднее вытравил из самого себя левизну. В начале 1930-х у Национальной партии был шанс стать организацией фашистского толка - вспомним о «голубых рубашках», но выбор, сделанный Третьим Рейхом в пользу Японии, оттолкнул Чана Кайши от этой дороги. В итоге к концу Второй мировой Гоминьдан стал просто безыдейным. Его программа сделалась начетническим пересказом старых максим Сунь Ятсена, да прикрывающим неприглядные реалии диктатуры дешевым популизмом. Кадры партии тоже деградировали. В конце 1920-х они порой не уступали по своей заряженности красным. К 1946 Гоминьдан представлял собой скопище карьеристов, бюрократов, приспособленцев и ворья.
Коммунисты обогатили военное искусство стратегией Народной войны, которая впервые в полной мере раскрыла потенциал партизанской герильи и мобильных групп лёгкой пехоты. Прежде любые повстанцы, кроме не вполне цивилизованных этносов, старались выстроить ВС, подобные войскам режима - и часто проигрывали из-за скудной материальной базы и неизбежно более позднего страта. КПК выстроила всю свою доктрину на намеренном сохранении полезных свойств иррегулярных формирований, «воробьиной войне». Вместе с тем, огромное значение придавалось координации как бы разрозненных усилий отдельных отрядов, донесению до полевых командиров генеральных замыслов командования. И ещё политическому единообразию и контролю. В совокупности это не позволило красным развалиться на банды. Социальное строительство и передел собственности, меняющий классовую структуру, а также служащий пропагандой действием, были неотделимы от войсковых операций. Всюду, куда приходили соединения КПК, они мгновенно надрывали ткань прежних общественных отношений, формируя условия для собственного воспроизводства.
Наконец, но не в последнюю очередь, Компартия при лидерстве Мао ради выживания - своего и революции - научилась находить точки соприкосновения с самыми разными политическими силами, создавать коалиции, искать попутчиков. Её деятельность отличалась методизмом, долгосрочным планированием и потрясающим умением даже в самых худших ситуациях сохранять резервы для роста и развития. Никогда не сдаваясь и всегда возвращаясь чуть крепче, чем раньше, красные убедили в неизбежности собственной победы сначала себя, а затем и всех остальных.
Говоря о факторе личности в истории, нельзя не оценить выдающиеся таланты Великого кормчего. С другой стороны Чан Кайши тоже был незаурядным человеком. Но он в какой-то момент остался один в окружении несравненно более мелких фигур. Причём зачистил политический ландшафт диктатор сам, опасаясь конкуренции. Вокруг Председателя в свою очередь сформировалась команда блестящих профессионалов и борцов. Такие имена, как Чжоу Эньлай, Линь Бяо, Пэн Дэхуай, Хэ Лун, Не Жунчжень и другие навсегда вписаны золотыми буквами в историю Китая, а в общем и мировую. Они победили, создав страну, чьё влияние стремительно обрело планетарный масштаб. КНР стала единственным, помимо СССР, полноценным и самостоятельным революционным очагом, распространяющим самобытную социалистическую доктрины. В какой-то мере на тот же статус претендовала Куба, однако ей не дали этого достигнуть в полной мере материальные ограничения. А на китайских товарищей ориентировались народно-освободительные и коммунистические организации повсюду от Филиппин до Африки, Колумбии и даже Европы, где маоизм пользовался в 1960-е популярностью, например, у французской молодёжи.
О том, что Гражданская война и успех КПК означали для самого Китая, автор считает возможным поразмыслить особо в рамках Послесловия к данной работе.
