Мои родители родились и проживали до Отечественной войны в деревне Верхний Куюк Арского района Татарской АССР. Когда началась война, в 1941 году отцу и матери исполнилось 15 лет. В этом же 1941 году, когда взрослые мужчины ушли на фронт, отца в пятнадцатилетнем возрасте поставили бригадиром колхоза. В то время один колхоз объединял в себя несколько деревень, каждая из которых была отдельной бригадой. Так деревня Верхний Куюк была одной из бригад колхоза. То, что отца в таком возрасте поставили руководить бригадой, всей деревней, меня никогда не удивляло. Отец по характеру был очень жёстким, волевым человеком. В семье, когда у него в детстве умер отец, были только мать и сестры и вся мужская работа легла на его плечи. А деревенская жизнь в 30-х годах была тяжелой. А во время войны в деревне все работали на износ. Да ещё и постоянный голод. Как мама рассказывала, что всё зерно сдавали на фронт, голодали так, что ели, что придётся, весной-крапиву, на полях собирали остатки замершей картошки, даже употребляли лягушек. Я уже, проживая в другом-современном мире, никак не мог понять, да как можно голодовать, работая с зерном. На мой вопрос, что ведь можно было бы с галош не вытряхивать попавшее в них зерно, а приносить домой и варить суп. Я бы ещё и галоши одевал побольше размером мол. Мама ответила, что как можно было так поступать, когда зерно уходило на фронт, где воевали отцы, братья, мужья, женихи. Это воровать у них. Это была другая мораль, психология граждан, воспитанных Сталинской моралью. О работе в военное время в этой деревне мне запомнился особый случай с участием родных мне людей, отца, матери и её старшей сестры - Гульчиры. Для меня-тёти Гульчиры или как всегда тётя по –татарскому называется - апай, я её всегда называл Гульчира-апай. По характеру Гульчира-апай была такой, что как говорят, палец в рот не клади, любого могла словами заткнуть. В один из таких военных дней Гульчира-апай приболела и с утра решила не выйти на работу. Отец, узнав про её отсутствие и заболевание, прискакал на лошади к её дому. Войдя в дом, увидел лежащую на постели Гульчиру-апай. Разговор по их описаниям был очень коротким. - Что разлеглась? –Заболела! -Все сейчас болеют, вставай на работу. - Не могу, болею. – Сейчас выздоровеешь. – С этими словами отец намотал на руку косу Гульчиры-апай (раньше девушки носили очень толстые и длинные косы до поясницы и ниже) вытащил её на улицу, вскочил на коня и рысью направил коня на ток. Всё это время Гульчира-апай бежала рядом с конём. Если для коня это была быстрая рысь, то для Гульчиры-апай очень быстрый бег, даже чересчур быстрый. Не знаю, с какой скоростью неслась Гульчира-апай, как-бы соревнуясь в скорости с конём, но только с тех пор она вообще больше не болела. Видно можно свой иммунитет к болезням приобрести и таким способом. После войны, когда отец решил жениться на моей маме, то тётя была ярым противником этого союза. Но потом, когда уже пошли племянники для неё, прошли годы, она со смехом вспоминала этот эпизод. Конечно, когда я в первый раз услышал эту историю, мне стало обидно за мою любимую тётю, что с ней отец так поступил, но по их рассказам, время было такое, что иначе и нельзя было.
В 1943 году, когда отцу исполнилось 17 лет, его призвали на войну. Со своим сверстником –односельчанином он попал в танковую дивизию, только в разные подразделения. Отец был заряжающим в танке. Когда их перебрасывали эшелонами на другой фронт, на одной из железнодорожных станций отец с другим танкистом побежали за водой. И так, как у колонки уже создалась большая очередь желающих набрать воду, отец с этим танкистом побежали искать другую колонку. Когда уже с водой прибежали к станции, оказалось, что их эшелон ушёл. В комендатуре не стали долго выяснять, в то время за такое отставание от эшелона было только одно решение – трибунал. Для рядового и сержантского состава – штрафная рота, для офицерского – штрафбат. Когда в современное время показывают фильм «Штрафбат», то там нет никакой правды. Вместо офицерского состава там и рядовые и офицеры. Да ещё и уголовники-убийцы. А ведь в Отечественную войну в штрафные роты и батальоны уголовников с тяжелыми составами преступлений совсем не брали, тем более, рецидивистов, в лучшем случае только с лёгкими статьями. В основном, только из действующей армии, нарушителей воинской дисциплины. При изучении этого вопроса, удивлялся, что в штрафные роты и батальоны направлялись за курение в строю, за опоздание прибытия офицеров по назначению. Штрафные подразделения направлялись в самые тяжелые участки фронта. В одном из тяжелых боев с роты осталось в живых всего несколько человек, в числе которых оказался и мой отец. А в это время в бою был подбит танк, в котором отец до штрафной роты воевал и весь экипаж танка сгорел с танком. Об этом узнал односельчанин отца, с которым он уходил на фронт, и подумав, что отец мой сгорел в этом танке, сообщил об этом в свою деревню. И отца стали считать погибшим. Какие судьбы только на этой войне не были. Ведь, вроде штрафная рота — это как рота смертников, но оказалось, что судьба этим спасла отца от гибели в танке.
Не знаю, каким образом составлялись воинские формирования, но после штрафной роты, выживания от тяжелого боя, отца направили в штурмовые отряды. Уже до взятия Берлина он воевал в 1-м Белорусском фронте, в 112 гвардейском стрелковом полку, 39 гвардейской стрелковой дивизии, 28 гвардейского стрелкового корпуса. И все они были сформированы из воздушно-десантных соединений. 112 гв сп сформирована на базе 7-й воздушно-десантной бригады, а 39гв сд из 5-го воздушно-десантного корпуса. И по пройденному пути, по наградным листам отца штурмовые отряды бросали на самые тяжелые участки. Как например, взятие неприступной крепости Познань в Польше, которую считали взять совсем невозможным. Или взятие штурмовыми отрядами высот берега реки Шпрее города Берлина. Когда в наградном листе ордена Отечественная война описывается, что отец-гвардии сержант командир отделения награждён за то, что в бою за высоту 58,0-19.4.45 первым ворвался в оборону противника, из числа первых переправился через р. Шпрее и продолжал вести бой с контратакующим противником до подхода нашей пехоты. Когда изучал бои за взятие берега Шпрее, где каждый метр простреливался, высокий берег был скалистым или бетонированным. И даже несмотря на взятие штурмовыми отрядами высот берега, переправа основных войск происходила с большими потерями. Взрывались лодки, плоты, вода кишела от разрывов снарядов. Когда читаешь это, думаешь, что это просто счастье, удача выжить в таком бою, а солдаты штурмовых отрядов представляются вообще смертниками. Наверно, выживали те, кому судьбой было написано выжить, кому какая судьба была небесами дана. И мы с братом прекрасно понимаем, почему наш отец был таким жестким, когда за какую-нибудь провинность, наказание нам было в виде офицерского ремня, после которого оставались кровавые следы на известных частях тела. Когда в 17 лет юноша уже участвует в такой войне, в 19 лет командиром отделения в таких штурмовых отрядах.
В памяти особо запечатлелся рассказ о взятии Берлина и тяжелом ранении. Когда шли бои в самом городе перед отцом и его отделением, в котором был недавно призванный молодой лейтенант, оказался мальчик-гитлерюгенд в форме, с оторванными ногами. Лейтенант приказал не трогать его и когда они немного отошли от мальчика, он бросил им вслед гранату. Лейтенанта и нескольких солдат осколками убило, а отцу несколько осколков попало в поясницу, в позвоночник. Как рассказывал отец, мальчика даже не стали сразу расстреливать, а достали канистру с бензином, облили и подожгли. Конечно жестокость, война. Сейчас думаю, что этот мальчик-гитлерюгенд ведь тоже защищал свою страну. И от решений политиков всегда погибают простые граждане.
Продолжение следует....