Начало.
Часть 11.
На следующий год Надя поступила в московский художественный ВУЗ, не очень престижный, но вполне приличный, и влюбленные стали видеться чаще. Юноша немного переживал, что в Москве найдется много достойных Нади молодых людей, которые смогут отвлечь ее от него, любившего ее с мучительной силой, которая только возрастала со временем, но даже в самом страшном сне он не мог представить, что одним из его конкурентов станет его собственный брат. Глеб, по какой-то злобной иронии судьбы, был танцором - надо же было ему, родному брату калеки с рождения, увлечься таким делом, да еще уговорить их крайне мужественного отца разрешить ему эти занятия. Танцы, правда, были на грани спортивной гимнастики, но Вове от этого было только хуже - он очень внимательно наблюдал за выражением лица своей девушки, когда она в первый раз смотрела на танцующего на сцене Глеба - и хотя она тщательно следила за собой и старалась сохранять невозмутимость, было понятно, что она в полном восторге. В этом не было ничего сверхъестественного - танцевал Глеб и впрямь неплохо - артистично и технично, чтобы оценить это, не нужно никакого особого навыка, а Надя все-таки натура художественная, ей сам бог велел восхищаться всеми существующими искусствами. Вова чувствовал себя паршиво, да и как могло быть иначе? Это неизбежно, неотвратимо, неисправимо - он не может запретить ей ходить на выступления Глеба, не может сам стать полноценным, не может перестать ревновать ее с убийственной, почти физической мукой.
-Ну как тебе? - спросил Вова Надю, когда номер закончился и артисты удалились со сцены.
-Здорово, - кивнула девушка, все так же стараясь сохранять невозмутимость, но когда явился сам герой дня, то в силу ее искренности, ей было трудно скрывать восхищение - глаза ее сияли, губы улыбались, румянец смущения заливал щеки и вся эта прелесть - в честь двадцатитрехлетнего увальня, не имеющего ни одного практического навыка, кроме вращения ногами и руками под музыку.
Глядя на нее, пытающуюся выразить свой восторг Глебу и при этом не оскорбить самого Вову, последний без остановки твердил себе: "Не превращай это в паранойю, ты сам себе копаешь яму" - и все же не мог не расстраиваться. Только одно его утешало - большого интереса Глеб к Наде не проявлял, точнее, не больше, чем простое любопытство - что за девушку мог себе найти его неполноценный брат.
На Глеба Надя поначалу и впрямь не произвела никакого впечатления - она казалась ему уж слишком пай-девочкой, слишком детские у нее были манеры и повадки, слишком тихо и смиренно она себя вела - никогда не спорила, смеялась и разговаривала тихо и осторожно. Пару раз они выбрались вчетвером в театр и на природу - он, Лиза и Вова с Надей. Глеб не назвал бы Лизу своей девушкой, они не так уж часто встречались, но отчего-то, получив приглашение в театр, она вдруг сразу начала вести себя по-хозяйски - выражать недовольство, требовать подарков и угощений, строить фантастические планы. У Лизы было, пожалуй, только одно достоинство - внешность. Она танцевала в известном в Москве коллективе гоу-гоу, и ее фигура и лицо, мастерски покрытое кучей косметики, ничем не уступали виду супермоделей с обложек глянцевых журналов. Правда, плата за это была непомерно высока, и чем больше Глеб наблюдал за тихой, почти всегда не накрашенной Надей, тем больше он понимал брата, и даже начинал потихоньку ему завидовать. Если в театре худо-бедно Лиза держалась, и несмотря на ужасную скуку, нашла утешение в том, чтобы блеснуть в антракте в кафетерии своим новым платьем, то второе двойное свидание, пикник, закончилось полным фиаско - когда они только выгрузили еду в чудесном месте у реки, Лиза почти сразу устроила истерику на тему того, что ее новые брендовые кроссовки безнадежно испорчены местной грязью. И это была последняя капля в чаше терпения примадонны, куда уже набились комары, тряска по грунтовой дороге, жара в машине с неработающим кондиционером, необходимость выехать пораньше утром из-за пробок, тогда как она вчера легла после трех ночи и так далее и тому подобное. Выслушивая ее бесконечные жалобы, высказываемые тоном явного неодобрения и даже презрения к нему - Глебу - он с интересом наблюдал за Надей - как деликатно она отворачивалась, чтобы не слушать ссору, как тихо, с улыбкой, разговаривала с Вовой и осторожно и трогательно льнула к нему, словно комары, жара и грязь не касались ее и не могли испортить ей настроение. Переведя взгляд на свою спутницу, Глеб понял, что начинает испытывать отвращение к неестественно длинным закрученным ресницам, мастерски изогнутым бровям, к не знавшим труда тонким пальцам с неимоверно длинными искусно разрисованными ногтями. В конце истеричной речи Лиза потребовала отвезти ее домой, потому что она больше ни секунды не желает оставаться в этой клоаке, что, с некоторой долей смущения перед братом, но и с облегчением Глеб и сделал.
Однажды Надя пришла к ним, когда никого не было дома - родители на работе, а Вова задержался в институте. Глеб был, видимо, в хорошем настроении, и стал пытаться хоть немного разговорить Надю. Он предложил ей чаю - она согласилась, но говорить ей не очень хотелось - вместо этого она принялась его расспрашивать:
-Как ты занялся танцами?
-О, все было очень банально и просто. Отец отправил меня в пять лет на дзюдо, но там, вместо борьбы, я заинтересовался всякими акробатическими фигурами. Так как результатов в дзюдо я никаких не показывал, из секции меня забрали, потом я немного поболтался, пока не прибился к группе парней, которые танцевали на улице. Это было так интересно! Там был парень с очень серьезным врожденным дефектом ног и он танцевал! Он, конечно, не все мог делать, но многое. Я подумал, если он может, то я и подавно. Начал заниматься, потом пошел в секцию, чтобы академ подтянуть...
-Ваш отец не был против? - спросила девушка.
Она знала, что Андрей Алексеевич - человек довольно суровый, и хотя вслух они с Вовой это не обсуждали, по его косвенным намекам, она поняла, что танцы были причиной семейного конфликта.
-Да, но потом он увидел, как я танцую, - Глеб смущенно улыбнулся.
Надя невольно залюбовалась им, у него вообще была приятная внешность - греческий профиль, вьющиеся блестящие русые волосы, очень рельефная фигура. Девушка чувствовала, что когда Глеб хочет нравиться, то он очень это умеет. Непонятно только было, для чего он хочет ей понравиться. По чистоте своей, она никогда не подозревала в людях дурного, при этом сама себя считала чуть ли не хуже любого встречного, потому только, что не знала его. Ей казалось, что такой яркий молодой человек никогда не обратил бы на нее внимания - слишком уж она обычная, к тому же она ведь принадлежит Вове, а заподозрить в нем желание досадить брату она в принципе не могла.
-Танцуешь ты, конечно, потрясающе, - согласилась Надя и тоже покраснела, - извини, я мало восторга выразила тогда в клубе - я очень боюсь ранить Вову. Если бы он не был...
-Я понимаю, - перебил ее Глеб, - тебе вовсе не нужно извиняться. Во-первых, ты не обязана выражать восхищение, а во-вторых, я и сам знаю, как я хорош.
Они оба звонко засмеялись. В этот момент в кухню вошел Вова. Надя обмерла - хотя она не сказала ничего дурного, ей было стыдно за этот разговор, и она запомнила на будущее, что в квартире Евдокимовых очень тихая наружная дверь, а потому там нельзя говорить ничего, что даже отдаленно кажется оскорбительным. Взгляд Вовы, которым он окинул присутствующих, был просто убийственным.
-Привет, - сказал он очень напряженно.
-Здорово! - откликнулся Глеб, как ни в чем не бывало, и отхлебнул чай из кружки.
Надя молча встала и поцеловала Вову в щеку - ей казалось неприличным проявлять к нему больше чувств на глазах у кого бы то ни было. Юноша обнял ее за талию и увел в свою комнату. Девушка очень боялась, что он обижен на нее - она не знала, как много он слышал из их с Глебом разговора, но даже финальный смех при желании можно было истолковать негативно. Однако ее опасения не подтвердились - как только они остались наедине, Вова усадил ее к себе на колени и осыпал ласками. Надя с таким облегчением прижалась к нему, что решила никогда в жизни больше не говорить ни слова о нем с его братом, а то и вовсе не разговаривать с Глебом. И все-таки он казался странно задумчивым, немного обеспокоенным. Надя постаралась выудить у него, что произошло, но он только отнекивался и уверял, что все в порядке. Надя достала свои рисунки - отчего-то Никита всегда приходил в неописуемый восторг даже от самого заурядного из них и всегда требовал принести еще. Однажды он уговорил ее нарисовать его портрет, и хотя, по ее мнению, получилось совсем не похоже и вообще ужасно, он был восхищен и повесил картину в рамке на стену. Правда, у него висело полно и других ее работ - какие-то в рамках, а какие-то даже просто на скотче, особенно Вова любил декоративно-прикладные композиции с этническими мотивами и еще что-нибудь фантазийное, вроде девушки в красном платье, летящей навстречу радужному солнцу.
Надя тратила на учебу очень много времени - у нее был длинный учебный день, а потом еще куча домашней работы по рисованию, которую тоже часто приходилось делать в универе. Поначалу Вова страдал из-за этого - он-то думал, что когда она переедет в Москву, он сможет видеть ее каждый день, но потом он придумал найти работу и для начала принялся решать контрольные заочникам - тратил он на них считанные минуты, а деньги за них платили вполне приличные, и, в качестве компенсации за одинокие будни, юноша забирал себе все ее выходные — половину субботы и все воскресенье, и водил ее по кафе, кино и магазинам, где покупал ей одежду и украшения. Надя долго сопротивлялась, не желая менять стиль одежды, потому что чувствовала себя уютно в своих вечных джинсах, но Вова - хоть и боялся давить сильно и действовал осторожно, все же переборол ее упрямство и купил ей несколько красивых платьев, потом к платьям понадобились сапожки и женственное пальто. Надя приходила в ужас от ценников, но потихоньку смирилась и сдалась.
Продолжение.