Теперь (наверное, это следовало сделать раньше) коротко ввожу в курс дела тех, кто не читал, или читал, но позабыл: молодой преуспевающий англичанин, Чарльз Мейсон, после года скучной работы в конторе отца, отправляется на заслуженный отдых в Париж, где собирается провести рождественские каникулы, походить по музеям, встретиться со старым другом Саймоном, и, при возможности, слегка покуролесить. Счастливое чувство ожидания приятных и неожиданных (Париж ведь!) событий и встреч переполняет его.
В реальности происходит совсем другое.
Саймон холоден к старому другу, их встречи в Париже редки и скоротечны и заканчиваются полным разрывом; Саймон и прежде не был подарком, а за два года разлуки сильно изменился не в лучшую сторону; теперь он мечтает оседлать революционную волну, которая несется из России и вот-вот накроет всю Европу; по обывательски простодушный и добропорядочный Чарльз стал ему неинтересен, а, возможно, причина разрыва лежит несколько глубже. Возможно, Чарльз своим появлением напомнил ему, что существует и другая жизнь, размеренная, обеспеченная, благополучная, корректная, которая неминуемо будет уничтожена революцией вместе с Чарльзом и другими пользователями. Для начала, чтобы по возможности отстраниться духовно от этой жизни, пришлось дать в зубы Чарльзу, своему единственному другу, и разорвать с ним, невинным, отношения. Возможно, в душу Саймона при виде благополучного и добродушного друга закралась крамольная мысль: «А не плохо было бы и мне…»; пришлось вырвать эту мысль с корнем. Революционным, так сказать, способом.
Посещения музеев и концертов, их и было-то всего два, происходят в странной обстановке, как бы случайно, и приносят совсем не те ощущения, которых он, неплохой музыкант-любитель и несостоявшийся художник, привычно от них ожидал. Хотя и музыка в церкви на Рождественском богослужении, и картина в Лувре, прежде неоднократно виденная (оба мероприятия прошли в обществе Лидии), по-настоящему и по-новому его тронули. Виной этому была, конечно, Лидия, которая в церкви во время мессы чисто по-русски (так подумал ее спутник) и самым неприличным образом безутешно разрыдалась, а потом и вовсе упала на колени, привлекая тем самым внимание общества, пришедшего просто послушать хорошую музыку и пение, и смущая таким образом своего спутника; а во время посещения Лувра, быстренько пробежав по залам, долго стояла перед небольшой скромной картиной, изображавшей ковригу хлеба и бутыль вина, после чего без промедления покинула музей, увлекая за собой неудовлетворенного Чарльза.
Успев, правда, дать ему такой урок искусствоведения, что он (он то, который учился живописи и считал, что разбирается в ней) почувствовал себя бесчувственным профаном. «Это не просто каравай хлеба и бутыль вина, это хлеб жизни и кровь Христова. Это ежедневная пища страждущих. Эта картина такая скромная, безыскусственная, человечная, исполненная сочувствия. Это вино и хлеб бедняков… Этот хлеб и вино – символы радостей и горестей смиренных и кротких…» и проч.
Оказывается, есть и такая жизнь, полная нужды, лишений и скорби. С редкими проблесками счастья и надежды.
Отношения с другом оставляют желать лучшего, зато, как вы уже поняли, происходит многообещающая встреча с русской девушкой Лидией, которая служит проституткой в знаменитом на весь Париж публичном доме «Сераль». Здесь они познакомились и на протяжении рождественской недели почти не расставались, даже жили вместе в гостиничном номере Чарльза, не связывая друг друга никакими отношениями и никакими обязательствами, постепенно узнавая что-то друг о друге. Этот обмен знаниями носил, в сущности, односторонний характер.
Лидия, конечно, чем-то искренне интересовалась. Например, ей было любопытно узнать от Чарли, чем и как живет буржуазное обеспеченное лондонское общество, так как ее семья во время скитаний по Европе влачила самое жалкое существование в эмигрантских трущобах Лондона, и Лидия не имела возможности наблюдать эту жизнь даже издалека. Но в этом знании не было никакой драмы, тогда как в том знании жизни, которым поделилась Лидия с Чарли, только драма и была, начиная с бегства из Советской России, продолжая эмигрантскими скитаниями по чужбинам, замужеством по любви за французом-убийцей и заканчивая «работой» в публичном доме. Эта сторона жизни была до сих пор для добропорядочного англичанина из хорошей семьи закрыта. То есть обещания от этой встречи, можно сказать, сбылись, но совсем не те, на которые Чарли рассчитывал изначально.
Подобный обмен знаниями как будто не предполагал сближения.
Более того, Чарли видел иногда в Лидии, в ее любви к мужу-преступнику, «…что-то жуткое, отталкивающее, и, несмотря на высокие каблучки и шелковые чулки, жакет и юбку, Лидия казалась не современной женщиной, а дикаркой с первобытными инстинктами, в темных глубинах ее души затаилось обезьяноподобное существо, пращур человека».
Чарльзу стало известно, что отец Лидии, в прошлой жизни профессор экономики, социалист по убеждениям, бежал после революции вместе с семьей из Советской России; потом, не выдержав тягот эмигрантской жизни и соскучившись по Родине, поддался на уговоры Советов, вернулся в Россию, где был немедленно арестован агентами ЧК, с пристрастием допрошен, после чего выброшен ими же из окна (?) тюремной камеры, расположенной на четвертом этаже. «А сказали, что он покончил с собой». Кто сказал? Кому? Пресс-секретарь Дзержинского эмигрантской общественности доложил? Мы понимаем, что агенты ЧК не серафимы, и они, пожалуй, могут и выбросить человека с высоты четвертого этажа. Но почему «из окна»? Решетку они собственноручно спилили?
Допускаю, впрочем, что так все и произошло с неким русским профессором, но как об этом стало известно автору? Очень похоже на какое-то клише. Доверия эта история не вызывает.
От Лидии же мы узнаем, что ее знакомый Алексей был арестован ЧК за контрреволюционную деятельность и сослан на три года в Александровск. Если не ошибаюсь, Александровск – это прежнее название Запорожья: подходящее место для ссылки политического преступника. Лучше бы его прямо сослали в Судак, или в Феодосию. Напрашивается мысль, что название города просто придумано автором. Хотя для выбора подходящего места достаточно просто бросить взгляд на карту России-матушки направо от Уральского хребта.
Она же сообщает Чарли, а, соответственно, и нам, что «Дзержинский был чудовищно жесток, он посадил в тюрьму, пытал и убил тысячи и тысячи людей».
Прямо скажу, меня все эти истории о Советской России не впечатлили. Дело даже не в том, соответствуют ли они действительности, или нет. Дело в том, что они изложены так схематично и безжизненно, что не вызывают доверия. «Один день Ивана Денисовича» в этом отношении гораздо круче.