В последние дни уходящего, 1985 года, события стали развиваться стремительно. Пока всё наше непосредственное начальство и более высокое командование занимались организацией первого железнодорожного эшелона для официального открытия движения по участку, а также для нашей передислокации, весь личный состав активно готовился к встрече Нового, 1986-го года. Из ближайшего гражданского посёлка по временной притрассовой дороге на машине привезли и выдали всем поровну мандарины и конфеты. Никаких спиртных напитков нам было не положено. И вообще, вся трасса Восточного БАМа официально была объявлена «зоной трезвости» (и это ещё задолго до объявления М.С. Горбачёвым памятной и поныне антиалкогольной компании). В посёлке Воспорухан, рядом с последним мостом, на котором мы ещё недавно стреляли по ночам из дыропробойника (см. предыдущую статью № 44), в магазине я наконец-то купил себе гитару, взамен той, что оставил «на гражданке». Внутри на гитаре была наклейка «Большемуртинская мебельная фабрика. Посёлок Большая Мурта, Красноярский край». Тогда я не придал этому никакого значения, только спустя много лет я узнал, что в посёлке Большая Мурта располагалась центральная контора печально известного Мурталага, одной из многих частей сталинской репрессивной системы.
За предновогодними хлопотами незаметно для меня оказалось, что почти все военнослужащие нашего полевого городка уже переехали на станцию Этыркэн, где находился основной военный городок, и откуда должны были отправляться эшелоны. Наш полевой городок практически опустел. Всё, что не могло вместиться в эшелон, было просто брошено на произвол судьбы. Из нас, оставшихся, была сформирована «эвакуационная команда»: два лейтенанта - «двухгодичника» и 10 солдат-срочников.
До сих пор перед глазами возникают образы тех пейзажей из далёкого прошлого. Невысокая насыпь, поверху – слегка припорошенный снегом железнодорожный путь, уходящий в обе стороны в сибирско-дальневосточную бесконечность. Рядом, параллельно ему – временная притрассовая дорога для автомобильной техники, на подсыпке из местных материалов. От этой дороги – ответвление в сторону, где-то метров 800, заканчивающееся хорошо накатанным разворотом для машин. Рядом с этим разворотом сложено множество зелёных деревянных ящиков с различным имуществом. Два жилых вагончика, один – «солдатский», другой – «лейтенантский». Речка Туюн, уже покрытая льдом. А вокруг – брошенный полевой городок. А дальше, насколько хватает глаз – только пни, мелкие кустики и сухая трава, торчащие из-под снега.
Периодически к нам приезжает грузовик с полуприцепом - «трейлером». Мы грузим на полуприцеп очередную порцию ящиков – и машина уезжает. Наконец, остаётся только 7 или 8 ящиков, и мы, 12 человек. Это – для последнего рейса машины. Рейсу не суждено состояться, но мы ещё об этом не знаем. Мы периодически греемся в наших вагончиках. Ждём. Что-то долго нет машины. Вскоре на нас опускается тёмная ночь. Мы начинаем догадываться, что где-то там, в этой ночи, за много километров от нас, что-то случилось. От нашего городка до станции Этыркэн по притрассовой дороге примерно 20 километров. А эшелон со станции отправится в другую сторону, не мимо нас. Нам остаётся только ждать «нашего» рейса.
Между тем, заканчивается уже следующий день, 31 декабря 1985 года. Нам становится ясно, что эшелон уже ушёл, и почему-то ушёл без нас. Теперь мы проводим небольшую ревизию того, чем мы располагаем для нашего выживания. Дров у нас много: разбирай брошенные строения и топи печки. До весны хватит. Воды у нас вообще запас неисчерпаемый – речка течёт. И прорубь имеется. А вот с продуктами – проблема. У нас при себе только праздничные, новогодние мандарины и конфеты. В бывшем продуктовом складе валяются в больших количествах: лавровый лист, перец чёрный горошком и горчичный порошок.
И тут я вспоминаю, как ещё недавно стреляли из порохового дыропробойника мороженой свеклой. Мы идём искать – и вытаскиваем из под снега эту свеклу. Её где-то половина мешка. Если оттаять и сварить – будет хорошее подспорье к мандаринам и конфетам. Их ведь немного, долго не протянешь. Только чтобы Новый Год встретить – и всё. А дальше свекла, одна свекла. Кормилица наша…
Для обустройства хотелось бы ещё какое-нибудь освещение в вагончиках, всё-таки ночи зимой длинные. Тут мы пошли разными путями. Мы, двое лейтенантов, для освещения применили лучину. Я наколол из сухих поленьев длинных, ровных сосновых щепочек. А мой невольный коллега по службе закрепил держатель сварочного электрода на странной конструкции из проволоки и подставил снизу тазик с водой. Свет от лучины получился приятный, достаточно яркий. И практически никакой копоти. Один лишь недостаток: очень быстро горит лучина, то и дело приходится менять на новую.
В солдатском вагончике проблему с освещением решили иначе. Они где-то среди брошенного имущества нашли бочку с остатками солярки, а затем, «на скорую руку», смастерили себе коптилку.
Вот так, в экстремальных условиях, мы и встретили новый 1986 год. На следующий день, 1 января, стали решать, как нам быть дальше. На «большой земле» о нас вспомнят ещё не скоро: пока разберутся, что нас нет ни в эшелоне, ни в основном городке, пройдёт примерно неделя. Ведь эшелон с личным составом из основного городка к месту постоянной дислокации, под Тынду, отправлен кружным путём, через Транссиб. И совершенно правильно, нечего людьми понапрасну рисковать. Новый участок, где, наконец-то, во исполнение решения пленума ЦК КПСС, открыто «сквозное движение» пока ненадёжен. Ещё «не устоялось», не стабилизировалось земляное полотно. Это – законы физики, им пленум не указ.
Решили завтра, 2 января, отправить двух человек пешком, по притрассовой дороге (пока её ещё не совсем замело снегом), за 20 километров, в основной городок, в Этыркэн. За день должны дойти.
Но только этому нашему плану не дано было осуществиться. Второго января, рано утром, мы услышали звук автомобильного мотора. Это оказалась «кинопередвижка» из политотдела. Майору, старшему по машине, этот день, должно быть, тоже запомнился надолго. Эшелон с имуществом участок «открытого сквозного движения» преодолел в положенный срок, однако пришёл к месту назначения с некоторыми потерями. Где-то на протяжении этих 200 километров, в зимнюю заснеженную безлюдную тайгу выпала откатная дверь одного из вагонов. Вместе с этой дверью могли выпасть и несколько ящиков. И тут же выяснилось, что нигде нет звукового усилителя, который использовался политотделом во время агитационных мероприятий. И этот самый майор был немедленно отправлен на поиски.
В общем, в итоге, все оказались счастливы. И майор из политотдела, который нашёл свою пропажу в одном из тех ящиков, что забыли в тайге вместе с нами. И командование, которое не только отчиталось за своевременное открытие «сквозного движения», но и предотвратило внезапную убыль личного состава. И, конечно же, все мы, так неожиданно спасённые посреди зимнего безлюдья. И не хватало лишь фотографа-документалиста, чтобы запечатлеть для истории наши счастливые лица. И чумазые физиономии из вагончика с «коптилкой», и просветлённые, но прищуренные от яркого дневного света после долгого общения с «лучиной». И целую гамму чувств на лице майора из политотдела – от удивления до радости.
Как выяснилось позже, один зелёный ящик из того злополучного вагона всё же выпал в тайгу вместе с откатной дверью. Методом исключения выяснили, что в том ящике были комсомольские документы части. Но к тому времени притрассовую дорогу уже замело снегом, к тому же Горбачёв с экранов телевизоров уже вовсю говорил про перестройку. Так что никто этот ящик искать не стал. Так получилось, что все мы, комсомольцы, дружно вышли из ВЛКСМ.
А пока что майор доставил нас в основной городок, в Этыркэн. И тут события вновь завертелись в бешеном темпе. Нас вызвали в тамошний штаб и сообщили, что мы уезжаем следующим эшелоном, примерно через неделю («вы только снова не потеряйтесь»). А нас, меня и второго лейтенанта, тут же ещё и отругали за то, что мы целых два с половиной месяца не получали полевой продуктовый дополнительный паёк. А как мы могли его получать, если всё это время трудились без выходных на трассе? Уезжать нам через неделю, с собой в эшелон много не возьмёшь.… Договорились, что весь доп. паёк нам выдадут мясом. Тогда все военнослужащие на БАМе снабжались мороженым мясом в полутушах, на которых большими сизыми штампами было оттиснуто «Склад Н.З. МО СССР» (то есть, неприкосновенный запас Министерства Обороны), указан год укладки на хранение в морозильную камеру. Иногда я видел штамп от 1956 года, иногда – от 1953-го. Однажды мясо оказалось жестковатым – оказалось, на штампе значился 1948 год!
Вот так мы с моим сослуживцем, после двух дней питания мороженой свеклой, затем целую неделю питались исключительно жареным мясом. БАМ – территория контрастов.
Через неделю мы отправились с очередным эшелоном кружным путём через Транссиб, в постоянное расположение нашей воинской части, в нескольких километрах к востоку от столицы БАМа, города Тында. Так я впервые с начала своей службы оказался в расположении своей воинской части (мы же были откомандированы на пусковой участок, и именно туда я первоначально и прибыл, а вовсе не под Тынду).
В части мне выдали денежное довольствие трёхрублёвыми купюрами (какие остались в кассе) и любезно дали сумку-пакет и пару старых газет, чтобы я мог всё это донести до своего барака. Со стороны я, человек с большим свёртком в пакете, не вызывал никаких подозрений: похоже было, что я просто иду из бани. Раскрасневшееся, счастливое лицо дополняло этот образ. Наконец-то, спустя почти четыре месяца, я прибыл в свою «родную» воинскую часть, теперь служба пойдёт по-другому, куда как лучше прежнего. Но в реальности всё оказалось, разумеется, не совсем так.
Продолжение следует.