Как-то раз днём она увидела входящий с незнакомого номера, взяла трубку и услышала голос Юльки-Аварии:
– Светик, привет! Еле разыскала твой телефон, аж через твоих родителей! Я в Москве сейчас нахожусь, недавно приехала. Слушай, хотела предложить встретиться, я здесь по очень срочному делу. Да, касается Когтя...
Все части повести здесь
Сверху лежал простой тетрадный листок в клеточку, сложенный вдвое. Она развернула его и сразу узнала каллиграфический, забористый почерк Когтя.
«Светлячок! – писал он – если ты читаешь это письмо, то скорее всего, я уже нахожусь там, где мне и положено быть – рядом с моим отцом, перед которым я страшно виноват. И конечно, я нахожусь там по собственной вине – наконец я сыграл сам с собой плохую шутку, что привело к захлопнувшейся сверху крышке гроба (неплохая фраза для новой песни, не находишь?).
Знаешь, все, кто меня хоть немного знал, считали меня полным г... И наверное, это так и было. Ну, что уж теперь... К сожалению, нельзя прожить жизнь сначала словно в черновик, а потом набело. Я всё думал, что у меня ещё есть время, а оказалось, что его совсем не осталось. Ну, я хотя бы успел сказать тебе то, что никогда бы не сказал в глаза. Я очень редко баловал тебя, хотя любил... по своему... Я знаю, что так не любят... Когда любят – заботятся и не причиняют боль, а для меня любовь к тебе была чем-то другим, необъяснимым и странным. Жаль, что всё кончилось именно так. Надеюсь, ты не будешь сердиться на меня, и будешь вспоминать обо мне хорошее – ведь оно было у нас, и немало. Мне нужно было больше беречь тебя, ведь ты мне доверилась, ушла со мной, а я... Но вспомни, я с самого начала говорил тебе о том, что я подонок, каких мало... Правда? И когда ты доверилась мне, я не мог... Не мог просто так от тебя отказаться. Мне нужно было уехать тогда сразу, сбежать – и возможно, твоя жизнь пошла бы по совершенно иной дороге. Не смог... За это, вероятно, я попаду в ад, если он есть, конечно.
Я тут оставил тебе свои самые дорогие вещи, очень хотелось бы, чтобы они хранились у тебя, но как ими распорядиться – твоё дело, можешь вообще выбросить, если воспоминания обо мне тебе неприятны. Теперь они твои.
Что касается двух золотых цепочек с два пальца толщиной – они стоят целое состояние. Одну я купил ещё при тебе – тогда была такая мода, я помню, как она тебе не нравилась. Вторую приобрёл после того, как ты ушла. Я бы советовал тебе продать их, они действительно очень дорогие, одна из них из белого золота. Если обе их продать, тебе хватит на маленькую квартирку в Москве, тем более, золото ещё долгое время будет в цене. Я перестал их носить, оставил здесь специально для тебя. Наверное, именно потому, что мало для тебя делал в этой жизни.
Кроме того, я оставляю тебе диск с моими песнями, которые ещё никто не слышал. Я их написал, – слова и музыку – а наигрывал и пел на гитаре по договорённости с одной из студий, тайно. Потому об этих песнях пока никто ничего не знает. Ты можешь обнародовать их – получишь большие деньги. Или оставить только для себя...
Не знаю, сможешь ли ты простить меня когда-нибудь, хотя теперь, конечно, мне, вероятно, уже всё равно. Но я очень надеюсь, что ты не скоро окажешься там, где сейчас нахожусь я. ты заслуживаешь быть счастливой. Потому должна пообещать мне, что обязательно будешь. Давай, пока! Очень надеюсь, что ты быстро забудешь меня и не станешь горевать.»
Письмо выпало из руки, а Светка всё сидела на диване перед шкатулкой, думая о том, что Коготь, пожалуй, доверил ей самое ценное, что у него было. В шкатулке, сверху, лежало так любимое им украшение – настоящий коготь птицы на шнурке, Светка помнила его, когда Орловский только начинал свою карьеру, постоянно носил его на шее, словно талисман. Там же лежала маленькая серебряная пепельница в виде когтя и золотой перстень подобной же формы. Светка внимательно рассматривала все эти вещи, перебирая их в руках, словно хотела почувствовать энергию того человека, который держал их до этого в своих пальцах. Она закрыла глаза и не сразу поняла, что плачет.
Вот ведь как – крепилась и тогда. когда узнала о его смерти, и все похороны, а сейчас дала волю слезам. Сколько дней его уже нет? Впрочем, и до этого он уже отсутствовал в Светкиной жизни, но она хотя бы знала, что он жив. А сейчас... Сейчас крышка гроба, как говорится, захлопнулась, и исправить ничего уже нельзя.
Коготь жил нелепо и умер нелепо. Волк-одиночка, одинокий орёл в небе, он дарил всего себя поклонникам и публике, но при этом так и оставался одиноким. С ним были только его ошибки из-за которых пострадали его близкие люди и страдал он сам. Светка вспомнила, как он рассказывал ей об отце... Будучи человеком, старающимся не проявлять эмоций в таких вот откровенных разговорах, в этом разговоре он отводил глаза и словно бы прятал, толкал внутрь насильно свою боль. Так и ушёл с этой болью, с неразрешимой проблемой, которая мучила его весь этот короткий срок. Потому и тексты его песен были пронизаны этой агрессивной болью...
Она не старалась оправдать его, но ныло тоненько сердце, когда думала о том, какие они были дураки тогда. А мать? Разве эта холёная, рафинированная женщина не видела, что тяжко у него на душе, что мучит что-то? Почему не помогла. не поддержала? Много оставалось вопросов, но не было толка искать на них ответы. Главного героя не было в живых, на сцене погасли софиты, и больше никогда Светке не увидеть тёмный силуэт, медленно выходящий на середину и сжимающий в руках микрофон.
Она вставила диск и включила музыку. Никогда она не слышала от Когтя ничего подобного – это были грустные песни о любви и боли... На публику Коготь такое не пел...
Наконец, на дне шкатулки она обнаружила две толстые золотые цепочки. Она взяла в руки одну из них – когда только пошла мода, Коготь приобрёл её за бешеные деньги, она плотно охватывала его шею и совсем не нравилась Светке. Вторая – белого золота, тоже толстая, но тяжелее первой, была свита в причудливый плотный узор. Её он приобрёл уже позже, тогда, когда она ушла от него. Обе вещи были холодными и чужими ей, она не чувствовала того тепла, которое чувствовала от предыдущих.
Светка немного подумала – в письме он пишет о том, чтобы она продала две эти цепи. Это его воля, она должна исполнить её. Но не сейчас, пусть пройдёт время. А пока...
Светка собрала всё обратно в шкатулку, убрала её в шкаф, а фоторамку проложила между слоями газет и спрятала в диван, туда, куда складывала спальные принадлежности.
Она настолько устала от эмоций этих дней, что заснула прямо на неразобранном диване, укрывшись пледом.
Когда на следующий день Стрелок приехал в автосервис, он увидел Светку, которая как ни в чём не бывало работала над очередным заказом. Глядя на неё из-за стеклянной двери, подивился про себя – она была необычно спокойной, лицо не опухшим от слёз, как он ожидал, взгляд сосредоточенный.
Немного помедлив, подошёл к ней, она увидела его, улыбнулась:
– Привет!
– Привет! Ну, и как всё прошло?
– Да что тут рассказывать? Обычные похороны. Конечно, народу было много, поклонницы плакали...
В разговоре за делом Светка гораздо больше рассказала Глебу о встрече с родителями и с учительницей, чем о самих похоронах. Стрелка озадачила эта её сдержанность, и он подумал про себя – это смирение или принятие неотвратимого? Впрочем, в данной ситуации это было одним и тем же.
Но он был рад, что у неё нет депрессии, что она не страдает, не мучается, и, что всего хуже – не винит себя.
О шкатулке Светка ему пока не сказала, ей самой нужно было время, чтобы привыкнуть к мысли о том, что от Когтя ей осталась какая-то память, ценные вещи, которые были ему так дороги.
На выходных она встретилась с Ниной, пригласила её к себе. Был день рождения Мышки, Нина принесла вино – почтить память сестры и подруги. Они уселись на кухне, сообразив нехитрую закуску – фрукты, сыр, орехи.
– Не жил, как человек, и умер также – бубнила Нина – Светка, ты меня прости, не хорошо так говорить, но поневоле заматеришься. Ну в самом деле – какой от него был толк? Песни-то и те были какие-то... ненормальные, прости Господи! Я понимаю, что о покойном либо хорошо, либо никак, но с Когтем это не работает.
– Ниночка, но ведь ты же его совсем-совсем не знала!
– Мне достаточно того, что я могу судить о нём по его поступкам, Светка!
– Ты зануда самая настоящая! Хотя, тут все правы – он был далеко не идеален.
– Не идеален! Да он был самой отвратной личностью, о которой я только слышала. Не понимаю, чего так убиваются – вся Москва, прям, в трауре!
– Нина, ну, не вся Москва, ты преувеличиваешь...
– И подумать только – продолжала подруга, совсем не слушая Светку – не думать о своём ребёнке, не навещать его! Это ж каким надо быть горе-папашей! И даже не смочь определиться с тем, на ком из вас жениться! Слушай, мне кажется, что если бы он остался жив, то не решился бы на это ни с тобой, ни с ней!
– Может, ты и права. Но ключевая фраза тут не эта, а другая – «если бы он остался жив». Нин, лучше бы он жил, правда. По крайней мере, я бы знала, что он живой. У него, между прочим, мать осталась одна... Представляешь, каково ей...
– Ну, ты говорила. она вроде с этой Аварией в неплохих отношениях? И внук у неё теперь – всё какая-то память о сыне...
Они ещё долго разговаривали о Когте, пока наконец Нина не перевела разговор на свою личную жизнь.
– Ты знаешь – загадочно улыбаясь, сказала она – у меня тут кавалер наметился... Пришёл к нам новый проводник. Сразу перешёл к решительным действиям. Неженат, детей нет...
– Нин, так это же замечательно!
– Чего хорошего, Светка? Лет скоро под сорокет, а он не женился ни разу! О чём это говорит?
– О чём?
– Значит, что-то не в порядке с ним!
- Ну так и спросила бы у него прямо – почему он один до сих пор!
– Ну. ты тоже скажешь! Я кто, чтобы такие вопросы задавать?
– Ну, конечно, будем мучиться от неизвестности, но ни за что не спросим, да? И вообще – ничего это не значит. Вон, Стрелок тоже женат не был ни разу, а парень хороший.
– Ну, мы-то с с тобой знаем, кто виноват в том, что он ни разу ещё не женился, правда?
– На меня намекаешь?
– А что – правда глаза колет?! Не о этом ненормальном певце надо было думать, а о Стрелке, который до сих пор по тебе сохнет!
В один из вечером, когда Стрелок вернулся домой после автосервиса – а он довольно часто задерживался там дольше остальных – его позвал к себе Князь. Впрочем, он даже попросил домработницу накрыть ужин им в кабинете, на двоих, предупредив Виолетту, чтобы она ужинала одна.
Когда они устроились за небольшим журнальным столиком, и перед ними поставили дымящееся овощное рагу с грибами, горячие бутерброды и чай, Князь, немного понаблюдав за сыном, спросил:
– Я так понимаю, Глеб, что твой путь теперь свободен?
– Ты о чём, отец? – ответил тот вопросом на вопрос.
Князь потряс газетой.
– Этот певец, пишут, по дороге из Екатеринбурга скончался?
– Так оно и есть.
– Так может быть, пора перейти к решительным мерам?
– Ты о чём?
– Не о чём, а о ком... О Свете.
– Пап, прошло слишком мало времени. Как это будет выглядеть, по-твоему?
– А чего тянуть, я не понимаю? Она что – так сильно горюет?
– Да нет, по ней вообще не видно, что она горюет.
– Тогда в чём дело? Почему ты тянешь резину? Боишься, что ли?
– Я всего лишь хочу, чтобы она свыклась с мыслью, что его больше никогда не будет в её жизни.
– Пока ты будешь, как говорится, свыкаться, её уведут из-под твоего носа!
– Я так не думаю, отец. Она, кажется, совсем не желает заниматься личной жизнью.
– Так сделай так. чтобы она этого захотела!
– Пап, почему ты меня торопишь?
– Глеб, ты себя слышишь? «Торопишь»! Вы много лет дружны и никаких сдвигов! Ты хочешь состариться в одиночестве? Так вот я этого не хочу! Я уже, как всякий нормальный семьянин, мечтаю о внуках, но видимо, мы с тобой тут каши не сварим – так и умру, не дождавшись их.
– Послушай, отец, я обязательно подумаю над твоими словами, но очень прошу – не дави на меня.
Оставшаяся часть ужина прошла в молчании – каждый из них думал о своём.
Когда Стрелок вышел из кабинета, туда вошла жена Князя. Она обняла мужа за плечи и стала массировать их.
– Ты чем-то встревожен? – спросила его.
Он погладил её руку и ответил:
– Я боюсь, он никогда не решится.
– Дай ему время. милый.
– Думаю, он его уже упустил. У моего сына мало опыта с женщинами, сейчас он совершает большую ошибку. И без него найдутся утешители и опять уведут девчонку.
Но Князь ошибался – Глеб всё-таки думал о том, как же ему сказать Светке о своих намерениях. Ему хотелось решительных действий – он хотел, минуя разные подростковые «штучки» перейти сразу к предложению руки и сердца, но мялся и откладывал, не зная, как отреагирует на это Светка.
Ему казалось, что горевать по Когтю она начнёт позже – сейчас она просто не осознавала до конца, что произошло. Так бывает – человек теряет только через некоторое время, и, понимая это, начинает заболевать, горюет и плачет. Вероятно, это самое и было у Светки – синдром отложенной потери. Но прошло три недели со дня гибели Когтя, а она по-прежнему оставалась спокойной и никакие эмоции не отражались на её лице. Она продолжала также работать в полную силу, обсуждать с Глебом иномарки, поступающие на ремонт, рыться в «сердцах» машин, оставаясь в автосервисе порой до самого вечера и жить такой жизнью, словно горе от потери её совсем не затронуло.
Но Глеб не знал, что иногда она приходила домой, доставала фото Когтя и смотрела на него с улыбкой, вспоминая с лёгкой грустью свою такую горькую первую любовь.
Вскоре Светке позвонила Лайма.
– Светуль, сможем увидеться? Есть кое-что для тебя...
Светка согласилась встретиться с ней на следующий день вечером. В сквер она пришла чуть с опозданием – Лайма уже сидела за пластиковым столиком кафе под открытым небом и с нетерпением высматривала Светку.
Они обнялись, как старые добрые друзья. Светка заказала себе кофе, Лайма – сок.
– Ну, как вы? Вы в Москву вернулись? Как ребята?
Девушка пожала плечами:
– Сейчас ищем солиста. Но вряд ли найдём такого, как Орловский. Столько прослушиваний уже было. Всё-таки Лёха был эпатажной личностью. Думаю, никто не сможет его повторить.
– Да уж, и не говори.
– Все просто обескуражены тем. что произошло. Не знаю, долго ли группа ещё протянет.
– Ты сказала, у тебя что-то важное?
– Да – Лайма полезла в сумочку и достала маленькую коробочку – я полагаю, это твоё.
В коробочке лежало то самое кольцо, которое было на фото в сообщении Когтя.
– Оно сначала пропало, в этой суматохе никто не обратил на это внимание, хотя парни помнили, что он купил его и фотал для тебя, чтобы отправить сообщение. А при уборке, когда всё уже было кончено, его нашла проводница. Пока искала наши телефоны, хоть кого-то, через милицию, пока суть да дело, потом в поездку уехала... И вот, только на днях передала его мне. Мы с ребятами решили отдать его тебе – оно же для тебя было куплено.
Светка взяла коробочку в руку.
– Спасибо, Лайма. И ребят поблагодари от меня. Вы долго в Москве пробудете?
– Пока не знаем. Как пойдёт. если найдём солиста, то будем продолжать писать и выступать, если нет – тогда не знаю, скорее всего, группа развалится.
– Что же – Светка встала – я желаю вам удачи.
– И тебе тоже. Ты не теряйся, звони. Всё-таки, мы не совсем чтобы уж чужие люди – Коготь умел крепко связывать народ вокруг себя.
Они тепло попрощались, и Светка отправилась домой.
Дома она померила его – что же, Коготь идеально подобрал размер, хотя давно и не видел Светку. Такой вот он был – умел угадывать даже в мелочах...
Немного полюбовавшись изделием, она убрала его в коробочку, а коробочку – в шкатулку, где хранилось всё остальное, завещанное Когтем.
Теперь она будет хранить всё это. А потом? Что будет потом с этими вещами? Наверное, передаст их своим детям или внукам, если они у неё будут. Хотя... Какая из неё, Светки, мать? Вероятно, никакая. Да и жена... так себе. Сколько за этот срок скопилось всего в голове! Она, кажется, устала от всех этих мыслей и эмоций, от этого багажа ошибок и раскаяний. А самое горькое то, что поздно что-то менять.
Прошло ещё пять месяцев со дня смерти Орловского. Светка всё реже и реже доставала его шкатулку – лишь иногда. чтобы протереть пыль внутри и снаружи, в очередной раз подержать в руках содержимое, да послушать песни, которые никогда не услышит мир. Также иногда доставала и его фотографию в рамке, протирала, всматривалась в знакомое лицо и убирала на место.
Как-то раз днём она увидела входящий с незнакомого номера, взяла трубку и услышала голос Юльки-Аварии:
– Светик, привет! Еле разыскала твой телефон, аж через твоих родителей! Я в Москве сейчас нахожусь, недавно приехала. Слушай, хотела предложить встретиться, я здесь по очень срочному делу. Да, касается Когтя...
– А ты с ребёнком? Где остановилась?
– Нет, Руська с родителями остался, я одна приехала. И ещё пока нигде не остановилась.
– Может, у меня остановишься? У меня в принципе, есть место.
– Я бы с радостью. В Москве в первый раз, не знаю, где здесь и что. Давай, при встрече объясню всё!
Продолжение здесь
Спасибо за то, что Вы рядом со мной и моими героями! Остаюсь всегда Ваша. Муза на Парнасе.