Поле
О войне написано много и разного. Пишут и сейчас. Зачем мы пишем о войне? Для меня это отдушина, считайте психологическая процедура облегчения своего сознания. О войне писали и пишут по-разному. С кишками и кровью. С чернухой, предательством и трусостью. С рассказами о любви и дружбе. С героизмом и подвигом. Каждый пытается передать свою эмоцию, самое яркое и то, что болит. Есть ли смысл передавать боль? Не знаю. Психологию человека на войне и после для меня ярче всего передал Ремарк в своем "На Западном фронте без перемен", прочтите, там правда. Правда и то, что будет с теми, кто вернется. Так почти не было после Великой Отечественной. Была другая идеология и совсем другая страна. Но сейчас будет именно так, как у Ремарка. Писать о войне, которую видел и видишь сам, больно, а не писать ещё больнее. Бессмысленно, наверное, человеку, который сидит по ту сторону экрана или книги, пытаться передать всю ту бурю эмоций, чувств или тупое отсутствие этих чувств, которые испытывает человек здесь. Передать через что? Ответ тоже не знаю. Самое, наверное, простое и понятное - передать через образы. Простые и понятные каждому. Ну или попробовать передать. Меня часто спрашивают, почему так мало фотографий? Я не знаю зачем мне хранить эти фотографии разрушенных домов, погибших людей, сгоревших машин и деревень. У меня в голове это выбито так, что иногда, проезжая мимо, я закрываю глаза, потому что один вид порождает тысячи воспоминаний.
Самое яркое и страшное для меня - это поле боя. Я видел сотни таких полей после войны с тишиной и вновь выросшим лесом. С глубокой тишиной сосновых боров, берёзовых рощ и неторопливых лесных речушек. Видел вековые изумрудные болота и скалы, и везде царила тишина, и я будто своим воображением войну и представлял, разрывы снарядов и бушующие раскаленной сталью вихри смерти. И вот теперь я вижу это вживую. Вижу, как в кривом зеркале, наоборот.
Раньше здесь был тихий сосновый бор. А теперь?
Недалеко постоянно и нудно долбит артиллерия. Выходы, выходы, прилет. Россыпью фейерверков, треском рвущегося полотна кассеты. Воем и шелестом выходят пакеты градов и ураганов. Осевшая после боёв пыль периодически поднимает наиболее мощный разрыв. Кругом развороченная, вывернутая наизнанку земля. Редкие пятна травы засыпаны землёй и песком. Всё до горизонта почти одного выжжено песчаного цвета. Обрубленные на разную высоту, голые стволы деревьев, запах свежей смолы смешивается с мерзким запахом гниющих человеческих тел, горелого метала, резины и пластика. Кривые, местами полузасыпанные траншеи. Воронки оскаленные, белеющими, вырванными брёвнами накатов блиндажей. Берег ручья, изгрызенный ячейками, норами, выбит и частично осыпался от снарядов танков, выпущенных прямой наводкой. Осыпи сползли в русло, местами его перекрыв, и вода, огибая новые преграды, нашла себе дорогу в обход их, затопив часть низины. Вода тоже здесь бурого, будто выгоревшего цвета, наполнена грязью и песком. Течение прибило к берегу чей-то шлем. Качаясь на воде, он боком трётся о пустую трубу гранатомёта и булькает, издавая самый громкий здесь кроме канонады звук.
Буль, буль, буль, буль....
У торчащих из мутной воды ребрами погибшего исполина опор взорванного моста рыжий от огня корпус сгоревшего БМП, завалившийся на бок. Внутри воронки бурых водоворотов и чернота. Гильзы и осколки шумят под ногами, шелестом металлических листьев. Идти можно только по помеченным тропам. Нет природы. Обгрызенные деревья, мутная, мертвая вода, развороченная адской силой огня земля и железо.
Природа справится, я знаю. Не за год, не за пять, не за десять, но справится. И опять здесь будет шуметь сосновый бор, и тихо шелестеть прозрачной водой ручей. А люди? Справятся ли они? Смогут ли вернуться, забыв грохот и смерть?
Ради каких амбиций, каких Западных ценностей они готовы свою землю превратить в иллюстрацию книги об апокалипсисе? Не думают ли иностранные соседи превратить всю планету в мертвую землю поля боя? Почему наша земля каждое столетие впитывает в себя тонны французского, немецкого, английского и американского металла? Думают ли они о том, что
мертвая земля будет и у них дома? В их городах, полях и лесах. Если не остановить игру в политику, доминирование и высшие расы, это поле будет везде. Здесь страшно. Страшнее чем там, где идёт бой. Потому что там нет мертвой тишины и некогда думать об отвлечённом. Но здесь понимаешь и другое. Нельзя дать слабину, чтобы не стать рабом, чтобы твою землю не превратили в мертвое поле боя, которое не смогут оживить и сделать прекрасным лесом твои потомки.
С.Мачинский