XXI.
Иного рода мастерами,
Они являлись в мире сём.
Другими "славились" делами.
Какими? Приуспели в чём?
В чём были истинно удалы,
Почти, как профессионалы?!
Да, вот в чём! В выпивке спиртного!
Какого? В общем-то любого!
Есть у писателей девиз,
Вобравший все их заморочки:
Пока ты жив - ни дня без строчки!
Такой вот у творцов каприз.
Друзья ж, сорвав с бутылок пробки,
Не мыслили ни дня без стопки!
XXII.
Кирюшу с Васею и Веней,
Не посетил научный дар;
Да, и литературный гений,
Им не дал творческий нектар.
В одном лишь толк Кирюша знал:
Шары отменно заливал.
Он с другом Васею привык ,
Закладывать за воротник,
И напиваться средь друзей,
Откушав вместе с Веней водки,
И, закусив хвостом селёдки,
До синих, что ни есть, соплей.
Никто из них не стал пройдохой,
А был лишь добрым выпивохой.
XXIII.
Но, как бы там ни получалось,
Мы от сюжета отвлеклись.
Что далее с друзьями сталось,
Когда о них вещать взялись?
Продолжим с мыслями собравшись.
Итак, в то утро повстречавшись,
Они в пять сек (довольно скоро!),
Как те четыре мушкетёра,
Имея общую проблему,
Договорились, как им быть.
Успев, что нужно, прикупить,
Решали вчетвером дилемму:
Где лучше им расположиться,
Чтоб выпить и опохмелиться.
XXIV.
Они в процессе уговоров,
Консенсус всё-таки нашли.
За чередой недолгих споров,
Гуськом в соседний двор прошли.
Им нужно было где-нибудь,
Принять по стопарю на грудь,
И, что там говорить, буквально,
Соседний дворик идеально,
Для этой цели подходил:
Там вкруг домов была брусчатка,
А в центре детская площадка.
Любой то место б полюбил.
Ведь рядом деревца имелись.
Чуть дальше гаражи виднелись.
XXV.
Друзья воспользовавшись тем,
Что ранним утром в воскресенье,
Уютный двор был пуст совсем;
Да, и к тому ж, на удивленье,
Денёк воскресный в этот раз,
Погожим был, как на заказ!
Беспечно бабочки летали,
И птахи в небе щебетали,
Пархая, весело кружась.
Дерев зелёная листва,
Смиренно шелестя, едва,
Казалось, на ветвях держась,
Слух человека ублажала;
Благие мысли навевала.
XXVI.
Достав из красочных пакетов,
Прикупленную ныне снедь:
Вчерашних парочку багетов,
Уже успевших зачерстветь;
Да колбасы копчёной палку;
Блок сигарет и зажигалку;
Большую баночку тушёнки;
Тяжинской баночку сгущёнки;
В томате кильку, белый хлеб;
Зелёный перьевой лучок;
Укроп, петрушку, чесночёк;
Да хренодёр, что был свиреп;
А также в тюбике паштет;
С десяток жареных котлет;
XXVII.
Солёных банку огурцов;
Да помидор солёных банку;
К ним маринованных грибов;
Да хлеба чёрного буханку;
Да с чёрным перцем сала шмат,
Что радовал игриво взгляд;
Вдобавок пряную селёдку;
И всех закупок их итог,
Конечно, плавленный сырок;
А также непременно водку;
И для начала, для рывка,
Четыре баночки пивка.
XXVIII.
Для пира, выделив делянку,
У трёх разросшихся дерев,
Напоминавшую полянку;
На ней разложить всё успев,
Покуда вдрызг не напились,
Вокруг на траву улеглись.
Беседа шла вначале вяло,
Ведь каждый выглядел устало.
Все думали, что зря сошлись.
Когда по первой наливали,
Буквально, морщась, выпивали.
По-новой разливать взялись.
Сказать по-правде, до сих пор,
Не клеился их разговор.
XXIX.
Но стоило им захмелеть,
Как разговор их оживился.
Успели все повеселеть.
Кирюша вдруг загоношился:
Стал то колбаску нарезать,
То по четвёртой разливать.
Вмиг языки их расплелись.
Рекою тосты полились.
Васёк взялся во всю шутить.
Предавшись этому занятью,
Он веселил всю шатью-братью.
Но вскоре Вене перебить,
Его пришлось. Ведь подпитой,
Делился мыслью он простой.
XXX.
Вениамин - алкаш бывалый,
О днях хмельного пития,
Имевший опыт и ни малый,
Блуждая в дебрях бытия,
Став, как философ умудрённый,
Большою тайной наделённый,
Друзей не смея утруждать,
В процессе начал рассуждать,
К сей речи привлекая чувство,
О том, что правил пития,
Не знают люди ни ... (абсолютно);
Что питие вина - искусство!
Он дале молвил в речи той,
Всех удивляя прямотой:
XXXI.
"Любой, кто водку запивает,
Иль газированной водой,
Иль соком, заповедь не знает,
Что покоряет простотой -
Запивка пагубно влияет,
И печень даром напрягает;
А, кто закусывать спешит,
Тот всё испортить норовит:
Закуска (важно знать!) любая,
У водки градусы крадёт,
И к протрезвлению ведёт.
Тот, кто основ простых не зная,
Пьёт под закуску, абы как,
Вестимо, неуч иль дурак!"
XXXII.
Чреду тех умозаключений,
Что Веня нынче излагал,
Друзья-пьянчуги без сомнений,
Как некий бы пиит сказал,
Не сомневаясь, поддержали.
Они неспешно продолжали,
За рюмкой рюмку наливать;
Хмелея, дальше выпивать,
Закусывая тем и этим,
Что бог сегодня им послал,
И щедростью своей воздал,
Как мы услужливо заметим,
"Трудам" их, в Жорином лице,
К ним милость проявив в конце!
XXXIII.
Хоть подлинный "философ-гений",
Бывал в хмелю Вениамин,
И ряд житейских наблюдений,
Которые ни он один,
За бренным миром наблюдая,
И, как Сократ, их созерцая,
Оценивал своим умом,
"Незамутнённым" и потом,
Представ в величьи бесподобном,
Вываливал, как талый снег,
Он на прибуханных коллег,
При всяком случае удобном,
Не маясь никогда в глуши,
Терзанием своей души.
XXXIV.
Он, их с другими разделяя,
Глаголом вскрыв их истый смысл,
Осведомлённость проявляя,
Как легендарный Гостомысл;
Уставши, как источник литься,
Принужден был остановиться;
И, некий подведя итог,
Заумный страстный монолог,
Умеривши словесный пыл,
Который, вправду, коль сказать,
Всем начинал надоедать,
Закончить, явно, должен был;
(Хоть он и Гегеля читал),
Вениамин наш замолчал.
XXXV.
На некий миг установилась,
Средь пьющих водку, тишина,
И, словно бы волной разлилась,
Вдруг, паузу создав она.
Из них, всяк дань воздав надежде,
Уж, каждый высказался прежде.
Теперь степенно выпивал.
Лишь Жорик до сих пор молчал.
Но вот и он, уж, захмелев,
Не в силах более таиться,
Решил с друзьями поделиться,
От выпитого осмелев,
Не тяготясь теперь признаньем,
Своим единственным желаньем.