Петровск Саратовский. От рядового до генерала.
Сегодня накануне праздника Победы у меня появилась уникальная возможность поделиться историей жизни одного из петровчан героев Великой Отечественной войны Коробкове Александре Андреевиче. К сожалению, о генерал-майоре Коробкове до последнего времени мало что было известно, а его судьба настолько трагична, что даже после его реабилитации 1956 года ни в одной советской энциклопедии о генерале Коробкове не было ни слова. Как говорится, «был генерал да канул в Лету. Осталось лишь одно фото, да и то в книге генерала Сандалова, предназначенной для служебного пользования».
Следуя названию сегодняшней темы, предлагаю пройти жизненный путь Александра Андреевича, попытаться узнать для себя что-то новое о нашем легендарном земляке, постараться осмыслить такие понятия, как воинский долг и воинская ответственность перед своей Родиной.
Материал об Александре Андреевиче Коробкове подготовлен на основе воспоминаний его дочерей Нины Александровны и Сузанны Александровны. Статья Николая Черкашина была опубликована 22.06.2010 года в интернет-газете «Столетие».
Итак..., в семье крепкого, зажиточного крестьянина (владельца собственной мельницы) Андрея Коробкова, перебравшегося в город Петровск Саратовской губернии, росли три сына и дочь. Только старшему Александру (он родился в 1898 году) – единственному из всех братьев - удалось получить сносное начальное образование в 4-х классном городском училище.
Но тут начинается Первая мировая война, и Саша Коробков уходит в действующую армию вольноопределяющимся. Через год он оканчивает Оренбургское юнкерское училище и выпускается прапорщиком в 134-й запасной стрелковый полк. В нём он пробыл до Февральской революции. Во время Февраля активно участвовал в арестах полиции и был назначен помощником начальника милиции в Петровске.
Во время проведения реквизиции оружия у помещиков Петровского уезда, крестьяне пожаловались Коробкову на своего помещика и тот, без ведома кого-либо, отдал им 1823 десятины помещичьей земли. За эту экспроприацию Коробков был арестован властями Керенского, а затем выслан на Юго-Западный фронт с маршевой ротой 432-го Валдайского пехотного полка.
Затем Александр активно участвовал вместе с полковым комитетом в борьбе против политики Керенского, "войны до победного конца". Комитетчики заменили командование части. В дальнейшем 432-й Валдайский полк почти в полном составе вступает в Красную Армию.
1918 год… Бои под Вольском, Хвалынском, Самарой и Сызранью – против восставших чехословаков и белогвардейских формирований. Под Сызранью в октябре 18-го командир роты Коробков был ранен в правую ногу навылет и попал в плен. Офицер-белогвардеец в селе Покровском приказал его расстрелять, но от казни спас санитар-чех. В госпитале в Уфе Коробков назвался обозником, что весьма облегчило ему в дальнейшем побег. Опираясь на клюшку, он забрался в «скотский» вагон – помог сочувствующий железнодорожник – и уехал из белой Уфы в Бугуруслан, куда вскоре вошли части Красной армии.
За мужество и отвагу на фронтах гражданской войны краском Коробков был представлен к ордену Боевого Красного Знамени, награжден именным пистолетом и почетной грамотой.
(Из воспоминаний жены генерала Лидии Михайловны).
Из воспоминаний старшей дочери генерала Нины Александровны:
Папа с мамой обвенчались в 1917 году. Маме было шестнадцать, она была младше отца на 8 лет. Очень красивая, светловолосая, папа же – жгучий брюнет. Они очень хотели сына, но Бог подарил им двух дочерей: меня и Сузанну…
Папу после окончания военной академии – а это был всего второй выпуск под началом Тухачевского - перевели служить в Новочеркасск, назначив командиром 25-го стрелкового полка 9-й Донской дивизии Северо-Кавказского военного округа. Нас поселили в особнячке какого-то казачьего атамана. Там жила только его вдова. И мы втроем. А кроме нас еще начальник штаба папиного полка и семья комиссара Гатина. Потом в Новочеркасск перевели корпус генерала Ковтюха (героя романа Серафимовича «Железный поток»). Он, конечно, всех нас выселил – в один день. Ведь папа был тогда всего-навсего комполка.
Новочеркасск помнится, как сказка! Мы папу боготворили, и он нас очень любил. Никаких вторых жен, побочных детей, как у многих в те времена. Никакой корысти, наживы! Честность превыше всего, поэтому и солдаты его тоже любили. Уважали.
Любил он лес, рыбалку, но не охоту – зверей убивать. Играл на гитаре, неплохо пел. Любил танцевать. Меня учил. Занка, его любимица, была отчаянная девчонка. Отец воспитывал ее по-воински: с четырех лет сидела в седле, стреляла из нагана, из винтовки, пока однажды не выстрелила дома…
- Перед войной папа с мамой находились в Каунасе, продолжает свой рассказ Нина Александровна, - Зана тоже училась там. А меня оставили в Минске заканчивать химфак белорусского университета. За мной папа поручил следить одному офицеру НКВД, чтобы кавалеры не очень за мной ухаживали. Один молодой человек все время меня приглашал на танцы. Больше никого, только меня. Потом я увидела его в форме НКВД и поняла, что именно ему поручили меня опекать.
Осенью 1939 года генералу Коробкову было поручено командовать непростой операцией – вводом войск в буржуазную Литву. Операция прошла образцово – без единого выстрела, без единой жертвы.
Папа оказался неплохим дипломатом и умел находить общий язык с литовскими властями. Более того, именно ему удалось остановить литовские погромы поляков в Вильно. Тем не менее, литовцы отзывались о нем с большим уважением. За эту операцию папа в феврале 1941 года был награжден орденом Красного Знамени.
- А в мае его назначили командармом 4-й армии. За месяц до войны… ему выпала доля сменить на этом посту генерала Чуйкова…
Весной 1941-го семья генерала Коробкова переехала из Каунаса в Кобрин, небольшой городок восточнее Бреста, где располагался штаб 4-й армии…
- Немцы хорошо знали, где находится штаб армии, и в первые же часы войны подвергли его жестокой бомбежке. Когда раздались первые взрывы, 13-летняя Сузанна побежала спасать раненых. Налетели самолеты, она спряталась в кустах, а сын начальника связи 4-й армии полковника Семенова побежал, летчик прошелся по нему очередью прицельно. Паренек был весь изранен, и Сузанна притащила его на перевязочный пункт, а потом уехала вместе с ранеными в Березу Картузскую, где был госпиталь. Там ее и нашла обезумевшая от страха за исчезнувшую дочь мама. Отлупила, как следует. Вместе на попутках двинулись в Минск. Добрались до нашего дома.
Мама первые дни даже говорить не могла. Перед глазами стояли взрывы – убитые дети, раненые… А у меня 23 июня – последний экзамен, и я пошла сдавать. И тут налетели немецкие самолеты. Это была самая мощная бомбежка Минска: вокзал бомбили, центр, нашу улицу Кирова. Мама от страха за меня снова чуть не сошла с ума. Я же ушла в университет, а вокруг все грохочет и полыхает. Светопреставление! Чудом вернулась домой.
Но самое главное - нам удалось сесть в кузов военного грузовика вместе с другими беженцами. Добрались до Смоленска, а оттуда по можайскому шоссе – до Москвы. Там у нас было много знакомых. Повидались, сели на саратовский поезд и поехали к бабушке в Петровск. Вот там нас в конце июля и арестовали. На маму был ордер, а на меня нет. Но поскольку я носила фамилию отца, меня тоже арестовали. Сестре было 13 лет, ее не тронули. Забрали все фотографии даже у моей бабушки Екатерины Ивановны. Мы с мамой стали СОЭ – социально опасными элементами. Была бы я замужем, носила другую фамилию, меня бы не арестовали. Но папа так хотел, чтобы я закончила университет…
Младшую дочь опального генерала хотели забрать в спецдетдом, но бабушка не отдала. Сузанна уехала к тетке в Одессу. Ее звали Ирина, брат-генерал помогал ей по жизни. Но и в Одессе девочке с опальной фамилией Коробкова оставаться было небезопасно. Тогда Сузанна уехала в неведомый и далекий Самарканд, где никому не было до нее дела, и там закончила институт советской торговли. А оттуда – по распределению – на Сахалин.
Именно дочери ходатайствовали за отца перед Комиссией по реабилитации жертв внесудебных расправ. В этой Комиссии работал К. Ворошилов, который сказал свое веское слово в защиту командарма 4-й армии. Много сил и душевной энергии положил на это благое дело и генерал-полковник Леонид Михайлович Сандалов. Пройдя всю войну с блестящими аттестациями, как, собственно мог закончить ее и Александр Коробков, он, уже в мирное время, попал в авиакатастрофу. Остаток жизни провел в инвалидном кресле. Но не сдался на милость врачей и судьбы, ездил в архивы, собирал материалы для книги.
Летом 1956 года генерал-полковник Л. Сандалов отправил на имя генерала армии В.В. Курасова письмо, в котором назвал все вещи своими именами:
«Почему был арестован и предан суду именно командующий 4А Коробков, армия которого, хотя и понесла громадные потери, но все же продолжала существовать и не теряла связи со штабом Западного фронта? К концу июня 1941 года был предназначен по разверстке для предания суду от Западного фронта один командарм, а налицо был только командарм-4. Командующие 3-й и 10-й армиями находились в эти дни неизвестно где и с ними связи не было. Это и определило судьбу Коробкова. В лице генерала Коробкова мы потеряли тогда хорошего командарма, который, я полагаю, стал бы впоследствии в шеренгу лучших командармов Красной армии. Генерала Коробкова реабилитировать следует в первую очередь».
И закончить сегодняшнюю историю мне бы хотелось словами Николая Черкашина:
- Если бы я был скульптором, я бы поставил памятник генералам 41-го года в виде черного куста, каким встает выброшенная бомбой земля, а в нем – по четырем сторонам света - четыре судьбы, четыре генерала, накрытые этим взрывом: Коробков, Карбышев, Лукин, которому посчастливилось вернуться домой из плена живым, и Кузнецов, командующий 3-й армии, которая, несмотря на трагедию 41-го года с боями дошла до Берлина и штурмовала рейхстаг.
Москва-Брест-Караганда Специально для Столетия
«Хоть кто-то вспомнил...» / Территория истории
stoletie.ru›Территория истории
