1888 год
«Старочеркасск. В настоящем году прибыль воды была так велика, что река, вышед из берегов, залила низменные места и наделала не мало бед. Такого подъема воды давно уже не было, и уровень ее только немногим (около 6 вершков – 27 сантиметров) не достиг так называемой Хомутовской воды в 1849 году, самой высокой, которую только помнят местные старожилы. В особенности пострадала в настоящем году Старо-Черкасская станица, которая благодаря своему низменному топографическому положению, оказалась буквально залитой водой. По желанию его сиятельства Воскового Наказного Атамана, в пятницу, 15 апреля, управляющий пароходством гирлового комитета И. Я. Любимов отправился на катере «Адмирал Шестаков» в Старо-Черкасск с целью определить, какую помощь можно было бы оказать жителям станицы средствами гирлового комитета. Прибыв в Старо-Черкасск, И. Я Любимов беспрепятственно проплыл на катере, сидящем 4 фута (1,22 метров), по всем улицам станицы и кругом ее. Везде глубина воды оказалась не менее 8 футов (2,44 метров).
Спасаясь от воды, залившей все подвалы и большинство домов до половины вышины, их жители перебрались на чердаки и поддерживали сообщение между собой посредством лодок. А у кого их не было, то женщины и дети сидели голодные на чердаках в ожидании какой-нибудь помощи.
На другой день, 16 апреля, по распоряжению председателя комитета были отправлены в Старо-Черкасск на буксире парохода «Ростов» и катера «Адмирал Шестаков» четыре шаланды, принадлежащие Гирловому комитету, на которых сделаны были приспособления для того, чтобы приютить народ. По прибытию в тот же день в Старо-Черкасск, шаланды были расставлены в наиболее опасных местах. На них являлись жители для ночлега, опасаясь, что ночью может подняться шторм (буря) и волнением разнесет их дома. Присланный по распоряжению председателя комитета вместе с баржами печеный хлеб (до 30 пудов – около 490 кг) был роздан нуждающимся жителям станицы.
В тот же день прибыли в Старо-Черкасск пароход и баржа «Пароходства по Дону и Азовскому морю», посланные туда для оказания помощи жителям А. В. Ергомышевым, управляющим этим пароходством». (Донская Речь. От 01.05.1888 г.).
1894 год
«Ростов-на-Дону. Из Ростовской старины. Не особенно старо то, о чем я пишу: всего 20 с лишним лет назад оно произошло. Многие ростовцы помнят еще и то время, помнят и действующих лиц, а многим забывшим приятно будет воскресить в своей памяти тени прошлого. Ничего цельного, законченного я не обещаю, хронологии тоже, а просто буду списывать с того, что у меня записано, и в целом ряде воспоминаний постараюсь быть как можно более точным.
Первые воспоминания всецело посвящаю театру.
Смутно припоминаю то время, когда антрепренером нашего театра был Надлер. Также смутно помню я служившего в то время в Ростове известного в провинции артиста-комика Дрейсига, артистку Де-Морвиль и др. Мои отчетливые воспоминания начинаются со дня антрепризы Г. С. Вальяно и Д. И. Зубовича в старом театре, ныне снесенном, на том месте, где теперь фруктовые лавки, ближе к зданию реального училища. Но раньше, чем коснуться деятельности этих лиц, скажу два слова о самом здании театра.
Театр это был деревянный, бревенчатый, низкий и в то же время, когда начинаются мои воспоминания, довольно ветхий. Состоял он из зрительного зала в 22 ряда кресел, двухъярусных лож и третьего яруса галереи. От входа с улицы (Садовая), дверь вела в переднюю, направо и налево вели во второй ярус лож две лестницы, рядом с ними направо была небольшая будка «касса», где едва помещалось два человека, налево, под лестницей, вешалка. Из передней, очень тесной, прямо входили в партер, так что через наружную дверь уличный воздух свободно врывался в зрительный зал. В обе стороны от входа шли коридоры, очень узкие, где едва могли разминуться четыре человека. В двери из лож выходили в коридоры, а из них двери вели в дамское фойе, уборную и туалет. Крайние к сцене ложи первого и второго яруса назывались литерными, также как и центральная ложа над входом. Освещался театр керосином – одной подъемной круглой люстрой, состоявшей и 36 простых жестяных ламп, какие и поныне употребляются в ярморочных цирках, и подымавшиеся посредством каната сквозь отверстие в потолке. Конец каната был на сцене (в правой от зрителя кулисе), и очень часто, если вдруг начинало коптеть стекло, ламповщик давал знак на сцену, после чего среди акта люстру опускали, производя канатом душераздирающий визг. На галерею вела особая лестница с улицы (с левой стороны здания), с двумя поворотами. Она состояла из 4-х рядов скамей, расположенных амфитеатром. Духота там была всегда неимоверная. С центра, благодаря висевшей напротив люстре, на сцену ничего не было видно. Места на галерее были не нумерованными. Кто раньше пришел и занял место у барьера, то уже должен был оставаться там до конца спектакля. Если бы кто в антракте отлучился на минуту, то, вернувшись, находил свое место уже занятым другим лицом. Часто это вело к крупным недоразумениям, не обходившихся без вмешательства полиции. При окончании спектакля, даже при самой аккуратной сутолоке, если можно так выразиться, последний с галереи уходил через полчаса после первого. Там помещалось 420 человек. Сцена была и мала, и не удобна. Подполье низкое. Сзади сцены находились два яруса уборных, а проходы были до того тесны, что в антрактах там нельзя было проходить без опасности для жизни, рискуя быть ушибленным какой-нибудь рамой или решеткой. Ход за кулисы шел прямо из буфетной комнаты (сзади здания театра был еще один ход, но им почему-тоне пользовались). Помещение для оркестра было настолько тесным, что 15 человек едва могли там пометиться, причем входили туда (из подполья) в следующем порядке: прежде турецкий барабан, за ним тромбон, флейта и пр. Запоздай приходом барабанщик, из-за него первая скрипка не могла занять свое место.
Несмотря на тесноту и почти всегда полные сборы, несмотря на керосиновое освещение и чугунные печи, театр этот, чреватый событиями разного свойства, ни разу не испытал пожара.
Здание этого театра принадлежало гг. Гайрабетову и Марку Балтазаровичу Драшковичу (о последнем и семье его, интеллигентной в полном смысле слова, нынче уже не известно в Ростове, мне придется в будущем немало говорить).
Теперь приступаю к воспоминанию о первом (по моим заметкам) антрепренере театра, артисте, декораторе, переводчике и пионере оперетки в Ростове – Григории Савровиче Вальяно.
Г. С. Вальяно. Грек по происхождению, кавалерийский штаб-ротмистр в отставке, страстный любитель театра и богатый человек (его большое имение было расположено вблизи станции Морской К.-З.-Х. жел. дор.), по дороге в Таганрог, в 3-х верстах от, так называемого, старого Халибовского хутора), но, да не во гнев будь ему сказано, очень плохой актер. Г. С. Вальяно снял ростовский театр и, порвав всякие отношения с семьей, считавшей для себя унизительным это дело, всецело отдался ему. Владея в совершенстве языками французским и немецким, зная основательно музыку, владея кистью писания декораций и будучи, по свойству своего сценического таланта, комиком-буфф, он, одновременно с драмой и комедией, ставил оперетки раньше, чем где-либо появлявшиеся в Ростове и нашедшие потом себе гостеприимный приют во многих городах Российской империи. Довольно указать на тот факт, что, хотя недолго, но и петербургский Александровский театр, заразившись ростовским духом, ставил оперетки, и известная Лядова и безвременно погибший Монахов очаровали своей игрой публику приневской столицы. Это было время расцвета оперетки: кантор и регент парижской еврейской синагоги, Оффенбах, пробовал свои силы на ставших потом знаменитыми мотивах; либреттисты, талантливые Мельяк и Галеви, писали остроумные либретто, не под стать глупым и пошлым сюжетам современных опереток и даже комических опер, низводя олимпийских богов на степень простых смертных. И Вальяно, увлекшись этой новой тогда вещью, переводил сам с рукописей, для чего ежегодно, Великим Постом, ездил в Париж, сам оркестровал, рисовал костюмы, писал декорации (к этому у него был большой талант), делал бутафорские вещи; режиссировал и разучивал хоры. В каждой новой оперетке он принимал непременно участие, как главное действующее лицо, в виде буффа.
Приведу здесь на память список оперетт и феерий, шедших на ростовской сцене в течение первых пяти лет антрепризы Вальяно. Я уверен, что одну треть, если не больше, я забыл, но и приведенного будет достаточно. Не все приводимые по названию оперетки пользовались одинаковым успехом, многие из них шли по разу, по два, затем о них забывали, а постановка их стоила многих сотен, если не тысяч рублей:
1. Орфей в Аду. 2 Прекрасная Елена. 3. Птичка Певчая (Перикола). 4. Рауль, Синяя Борода. 5. Трапезонтская одалиска. 6. Остров Тюлипатант. 7. Зеленый остров. 8. Все мы жаждем любви. 9. Рыцарь Лантилот и пастушка Аммиета. 10. Дочь рынка. 11. Глухой или полный трактир. 12. Легкая кавалерия. 13. Волшебная песенка. 14. Утка о трех носах, или хотели солгать, а сказали правду. 15. Лолота Сандрильона, или три сестрицы. 16. Малабарская вдова. 17. Свадьба при фонарях. 18. Новая куколка. 19. Карнарино-Карнорини, дож Венецианский. 20. Жирофле-Жирофля. 21. Шалуны или проказы студентов. 22. Разбойники. 23. Чайный цветок. 24. Рыцарь без страха и упрека. 25. Десять невест и ни одного жениха и много других. С более или менее серьезной музыкой: 1. Мельник-колдун, обманщик и плут. 2. Аскольдова могила. 3. Галька. 4. Звезда восточная и другие. Феерии: 1. Чертовы пилюли или большой выход сатаны. 2. Иван Царевич. 3. Гибель фрегата Медузы. 4. Григорий Григорьевич Носов. 5. Кораблекрушители или страшные рыбаки Керугальские. 6. Убийство Коверлей. 7 Путешествие апраксинского купца в преисподнюю и благополучное его возвращение (поставлена была автором Владыкиным) и многие другие. К каждой оперетке, к каждой феерии требовались новые декорации, реквизит, масса участвующих (все оперетки шли с участием хоров Казанской церкви и еврейской синагоги, а для изображения войска, народа приглашались солдаты), в некоторых выводились на сцену лошади, ослы, нужно было сооружать башни, корабли, изображать пожары, поезда, полеты и пр. При размерах тогдашней сцены, это было адским трудом, который мог проделать лишь такой человек, как Вальяно, с такой страстной привязанностью к сцене, какую он имел. Правда, он был окружен дельными и энергичными помощниками, но, все-таки, развитие ростовского театра нужно всецело приписать только ему одному. Позволю себе здесь переименовать его главных помощников. Правой рукой Г. С., его режиссером и с антрепренером, в течение трех лет был талантливый актер Дмитрий Иванович Зубович. Затем следовали: дирижер оркестра Иван Иванович Виттек, его помощник (он же и первая скрипка) Яндель, жена Вальяно – Маланья Константиновна Славина, помощник режиссера и сценариус Бецкий, танцмейстер Ширяев, машинист Примаченко и парикмахер Прохоров. Нужно отдать должное Вальяно: явившись распространителем оперетки, он не забывал и драму. Ростов, благодаря ему, видел в драме лучших артистов. Вот еще одна черта его характера, о которой я с особым удовольствием вспоминаю: Вальяно, будучи сам плохим актером, был большим ценителем чужих талантов, оказывал преимущество молодежи, и много даровитых артистов обязаны своей карьерой Ростову, вообще, а ему, Вальяно, в частности. Он давал возможность каждому начинающему артисту развернуться, составить репертуар, выйти напрямую дорогу. Я знаю многих лиц, начавших у Вальяно статистами, которые, прослужив у него 2 – 3 сезона, уезжали из Ростова с именем, и в последствии становились известными в России артистами. Сосед наш, Новочеркасск, в этом отношении шел по стопам Ростова, и одни артисты, имена которых я сейчас назову, или начали свою карьеру в Ростове и продолжали ее в Новочеркасске, или наоборот. Привожу, опять-таки на память, список некоторых артистов, начавших свою карьеру, или развивших свой талант у Вальяно». Статья не полная. (Приазовский край. От 01.05.1894 г.).
1895 год
«Область войска Донского. На днях, на одном из пассажирских поездов, шедших из Ростова в Воронеж, произошел следующий курьезный случай. В вагоне III класса было очень много пассажиров. На одной из лавочек, рядом с прилично одетой дамой, сидел средних лет мужчина. Вдруг, ни с того, ни с сего, дама, вспыхнув, обращается к соседу, говоря: «Оставьте»! Сосед, не поняв в чем дело, однако, промолчал, но дама, повторив еще несколько раз: «оставьте, вам говорят», вскочила с места и наградила соседа громкой пощечиной, объясняя, что так щипаться за ногу неприлично и подло. Тогда молчавший сосед стал уверять даму, что с его стороны ничего подобного не было, и, между прочем, посоветовал даме взглянуть под лавку, где, к великому несчастью дамы, сидел в корзине с величаво вытянутой шеей гусь, который несколько раз ущипнул пассажирку. В истории, по словам газеты «Дон», приняли участие пассажиры, и когда дело разъяснилось, дама, наградившая пощечиной ни в чем неповинного пассажира, очутилась в самом неловком положении. Но пассажир был великодушен и простил ее. («Приазовский край». От 01.05.1895 г.).