27
Мать ещё немного постояла, борясь с собой, а потом ответила.
- Когда ты родился, наша соседка, мать Кветы, которая помогала мне, взяв тебя в руки, сказала, что ты принесёшь позор нашей семье, что из-за тебя наш род попадёт в немилость и может быть уничтожен. После этого твой отец хотел сбросить тебя с обрыва, но я уговорила его этого не делать, а лишь держать тебя в строгости, наказывать за любое не послушание, чтобы ты и помыслить ослушаться. А значит, навлечь беду. Твой отец согласился, ведь у нас уже были сыновья, которым он собирался оставить наш дом, но с тех пор он относился к тебе с недоверием. А теперь, когда наш первенец ушёл в мир Нави, а второй сын ранен и может навсегда остаться калекой, старшим здоровым мальчиком становишься ты. Остальные сыновья младше тебя. Тебе придётся взять на себя ответственность за меня и сестёр, до их свадебного огня, если с отцом что-то случится.
Она помолчала. Обдумывая всё сказанное.
- Сегодня тебя перенесут в дом, сёстры будут ухаживать за тобой, - продолжала мать, - но ты должен обещать мне, Карид, что никогда не опозоришь наш род!
Я кивнул, радуясь, что вновь буду жить в доме, а также тому, что нежданно для всех стал старшим сыном. Теперь ко мне точно станут относиться по-другому. Но внутри затаилась обида на то, что если бы мои братья не пострадали, то я бы навсегда остался презираемым сыном. И всему этому я был обязан взбесившемуся быку и соседской девчонке, подумал я, вспомнив слова Кветы из своего сна: «Я отомстила за нас».
Это день был одним из самых счастливых в моей жизни, несмотря на произошедшее с братьями. Отец впервые за многие годы заговорил со мной. Лишившись старшего сына и понимая серьёзность ранений у среднего, который мог навсегда остаться калекой, он обратил внимание на меня.
Родные перенесли меня в дом, где меня осмотрел приглашённый к брату лекарь. Он сказал, что моя спина почти исцелилась, и что повреждения, которые были в ней, зажили. Бабушка помыла меня, переодела в свежие одежды. Старшие сестры принесли мне похлёбку и тёплый хлеб. До этого меня кормили младшие девочки, и то они забегали украдкой, давали еду и спешили по своим делам. Теперь же рядом со мной всегда кто-то был и я быстро пошёл на поправку.
Вскоре, я уже вставал и ходил, опираясь на одну из сестёр. К тому времени мой средний брат лишился ноги. Повреждение, нанесённое ему быком, вызвало сильное воспаление и ногу пришлось отрубить, а обрубок прижечь. Его крики до сих пор звучат в моей голове. Столь не человеческой боли я больше не слышал. Но даже это не помогло ему. К следующей Луне брата не стало и я окончательно превратился в старшего сына.
Отец начал говорить со мой, посвящать в свои дела и планы, и оказалось, что у нас много общего, а я хорошо понимаю его. Мать, глядя на нас, радовалась, но в её глазах навсегда застыла боль потери старших сыновей.
Сестры теперь заискивали передо мной. Они знали, что случись что-то с отцом, их судьбу буду решать я. Так заведено у нас: когда и за кого выдать замуж, какое приданное дать, даже какой работой по дому наделить, всё это решалось старшим мужчиной в доме и от его выбора и настроения часто зависла судьба обитателей. Поэтому сестры старались угодить мне, заслужить расположение, заставить забыть обиды, которые они наносили мне в предыдущие солнца, когда я был изгоем в своей собственной семье.
И лишь та девочка, что волновала меня сильнее всего, больше не появлялась на соседнем дворе. Сквозь забор я пытался следить за тем, что происходит там, но был поймам матерью и не смог ей объяснить, что делаю. Говорить, что разыскиваю Квету было небезопасно, я опасался, что кто-то узнает, что гибель моих братьев, её рук дело.
А она на самом деле куда-то пропала и я увидел свою подругу детства лишь спустя несколько солнц, когда мы уже вошли в возраст свадебного огня. До этого времени из разговоров, что я слышал между взрослыми, я смог узнать лишь то, что Квету отправили прислуживать одной старухе. Тогда я боялся, что больше никогда её не увижу. Но в одно лето, когда в наших краях во всю зреет урожай, и селяне засылают друг к другу сватов и играют свадьбы, я вдруг услышал знакомый голос.
Работая в саду, я находился рядом со двором соседей и моё внимание привлёк разговор, происходивший за живой изгородью. Сомнений в том, что она из новлривший - Квета - не было. Всегда, когда её голос звучал в моей голове, я вздрагивал, вспоминая те дни, когда в последний раз видел Квету. Они были пропитаны болью: от гибели братьев, от своих собственных повреждений, нанесённых отцом, от боли потери, утраты общения с соседской девчонкой. Последнее несло для меня гораздо большее значение, чем я сам был готов в этом признаться.
Даже став уверенным в себе юношей, который руководил большим хозяйством вместе с отцом и пользовался уважением своей семьи и соседей, я робел и затихал, вспоминая взгляд той девочки, что смотрела на меня когда-то из-за забора, и тогда, в тёмном сарае, где я ждал самого худшего.
И вот теперь я слышал её голос совсем рядом. Квета не видела меня, так как нас разделяли плотные кусты. Мне жутко захотелось её увидеть, я хотел посмотреть в глаза той, о ком думал многие Луны. Мне уже присматривали невесту, и как наследнику богатого селянина, многие наши соседи были готовы отдать за меня своих дочерей, но никто из девиц не интересовал меня. Образ Кветы был запечатлён в моем сердце. А ещё я хорошо понимал, что если бы не она, то не стать мне никогда старшим сыном и не быть наследником отца.
С тем пор я начал искать встречи. Из перешёптываний матери со старшей сестрой, я понял, что Квета теперь не просто селянка, она стала ученицей сильной ведьмы, к ней её устроила старуха, которой девочка прислуживала. Это многое меняло. Колдуньи и их ученицы очень уважались у нас. Во-первых их боялись, во-вторых, они имели возможность попасть во дворец и служить самому князю, а значит, иметь деньги, влияние и уважение. И Квета, судя по разговорам и завистливым взглядами моих сестёр, подавала надежды в этом направлении и многое умела.
Долгое время у меня не получалось с ней встретиться. Я даже боялся, что она уедет раньше, чем подвернётся возможность с ней поговорить. Зайти в гости к соседям я не мог. У наших семей была давняя вражда, и я не мог нарушить правило не общения с ними.