Близнецы Освенцима. Правдивая история близнецов доктора Менгеле.
Ева Мозес Кор
Ева и Мириам Мозес родились 31 января 1934 года в Румынии в деревне Порт. Девочки были близнецами, младшими из четырех сестер. Мама уделяла внешнему виду близнецов особое внимание, за что ее часто укорял отец. Еве и Мириам на заказ шили абсолютно одинаковую одежду: платья бордового, розового или бледно-голубого цвета. Мать, нарядив девочек и завязав им, красивые банты, усаживала на подоконник, и иногда прохожие думали, что это красивые куклы, а не дети.
Девочки были настолько похожи, что им приходилось носить таблички с именами, но папа всегда различал дочерей по их движениям, манере разговора и характерам. Евы была более бойкой, никогда не стеснялась высказываться, любила спорить, настаивать на своем. В детстве девочка не понимала, почему отец всегда прав - потому что он мужчина, потому что он глава семьи? Позднее Ева поняла, что споры с отцом научили ее главному – быть умнее того, кто имеет над ней власть.
Мама была очень образованной для того времени. И ее дочери умели считать, читать, писать, знали основы истории, но главное чему научила их мама, это заботится о других, быть поддержкой тем, кому в жизни повезло меньше. Сама она часто помогала соседям, особенно беременным девушкам, готовила для них, помогала убираться, подсказывала как воспитывать детей.
Семья Мозес
Александр Мозес – отец
Яффа Мозес – мать
Эдит Мозес – старшая сестра
Алис Мозес – средняя сестра
Ева и Мириам Мозес – сестры близнецы
Семья Мозес была единственной еврейской в деревне. Жили они зажиточно. У них был большой дом на богатой ферме. Мозес владели тысячами акров земли, на которых выращивали пшеницу, картофель, кукурузу. У семьи был большой виноградник и сад, где росли яблоки, вишни, сливы. Держали коров, овец, кур, гусей, делали вино, сыры. В деревне к ним все относились хорошо. Пока еще никто не говорил об антисемитизме.
В 1935 году отца Евы и его брата Аарона арестовали и посадили в тюрьму по вымышленному обвинению - неуплату налогов. Когда братьев выпустили, они уехали в Палестину, пробыв там пять месяцев, вернулись в Румынию, за своими семьями. Арон быстро продал все имущество и уехал. Но, мама Евы наотрез отказалась иммигрировать, заявив, что ей нечего делать в пустыне, не может она вот так взять и уехать с четырьмя маленькими детьми. Александр пытался ей доказать, что уезжать надо как можно быстрее, уже начались гонения евреев, не только в Румынии, но уже по всей Европе. Яффа не могла бросить бабушку Герш, она была единственной дочерью, и ее мать нуждалась в помощи.
Я как-то уже писала, что ненависть к евреям часто была вызвана завистью к их благосостоянию и их обособленностью. Не верится мне, что деревенский житель, вряд ли умеющий читать и писать, будет испытывать неприязнь к соседям из-за их национальности. Мозес жили недалеко от границы с Венгрией; предполагаю, что в их местности жили не только румыны, но и другие национальности. У семьи было много земли. Должен же кто-то был ее обрабатывать, ходить за скотиной? Значит, были и наемные работники.
В Порте жило около ста семей, в основном христианские. Близнецы дружили с дочерью деревенского священника Люси, и, втихаря от папы, помогали ей украшать елку на Новый год.
Так было до 1940 года, пока венгерская армия не вторглась в Румынию. Антисемитизм стал стремительно распространяться, но мама все равно не верила, что им что-то угрожает. Даже тогда, когда через Порт прошли евреи из будапештского гетто, которых венгерское правительство использовало на тяжелой работе – строительство железной дороги, Яффа не испытала сильной тревоги, продолжала считать, что в Порте Мозес в безопасности.
Мужчинам из гетто негде было ночевать, и Мозес пускали их на ночевку в хлев. Когда к пленникам приезжали жены, то они тоже останавливались у Мозес, в благодарность, привозя, девочкам игрушки и книги.
Вековая смиренность. Покорность. Беспомощность
Летом 1940 года Гитлер передал север Трансильвании Венгрии. В Порте не было венгров, но по деревне стали распространяться слухи, что венгерская армия придет и сожжет деревню, сначала убив всех евреев, потом румын.
Мириам видела на лице Евы беспокойство. Она была более тихая и никогда не жаловалась. Когда по радио Гитлер кричал, что евреев надо как жуков истребить, родители вымученно улыбались, и девочкам становилось еще тревожней.
Осенью 1940 года близнецы пошли в школу, вскоре нацисты прислали двух новых учителей-венгров, которые принесли в класс карикатурные книжки, в которых евреев изображали с огромными носами, показывали ученикам короткометражный пропагандистские фильмы «Как поймать и убить еврея», на уроке математики задавали задачи из категории: «Если у тебя было пять евреев, троих ты убил, сколько евреев у тебя осталось?". Одноклассники стали обзывать Еву и Мириам грязными, вонючими еврейками, плевать в них, бить, толкать в грязь.
Когда девочки приходили домой грязными, побитые и в слезах, мама говорила им, что ей очень жаль, но они евреи, они ничего поделать не могут, они бессильны. Дочери не должны волноваться, надо просто вести себя хорошо, не забывать молиться, убираться по дому и делать уроки. Еву это злило, она хотела бы кого-то ударить, сделать так же больно, как и им.
Папа реагировал так же, как и мама. Говорил, что евреи две тысячи лет верили, что если они будут жить в мире и дружбе со всеми, то смогут выжить. Девочкам тоже нужно постараться со всеми ладить, жить по традиции. Когда подростки, примкнувшие к нацисткой венгерской партии, стали приходить к дому Мозес, кидать камни, разбивать окна, выкрикивать угрозы и оскорбления, что по три дня никто из дома выйти не мог, отец реагировал по прежнему - сделать ничего не можем, надо смириться.
Ева так хотела, чтобы он хоть что-то сделал, тогда она еще не знала, что это не было малодушием с их стороны, родители боялись быть разлученными с детьми, если что – то ответят обидчикам их могут арестовать.
В июне 1941 года Венгрия вступила во Вторую мировую войну на стороне фашисткой Германии. Во многих странах евреев обязали носить желтые звезды, до Порта волна узаконенного геноцида пока еще не докатилась, но в деревне и так все знали Мозес евреи, постепенно семья становилась изгоем. Девочка еще разрешали ходить в школу вмести с нееврейскими детьми, но издевательства над ними с каждым днем становились все изощренней.
Последний шанс на спасение
Как-то ночью, в сентябре 1943 года, отец разбудил дочерей ,сказал им быстро одеть все теплое, куртки, сапоги, не зажигая свечей и очень тихо. Потом отец собрал всю семью на кухне и прошептал, что пришло время уходить. Они попробуют перейти границу, чтобы оказаться в безопасной части Румынии, там, где венгры не правят. Семья Мозес гуськом, папа во главе, мама в конце, без звука, подошли к воротам, когда отец их слегка приоткрыл, раздался голос:
-Стоять, не с места. Еще шаг и мы стреляем. Группа венгерских подростков-националистов, со свастикой на предплечьях, направляла пистолеты на семью Мозес. Сколько они уже караулили ферму Мозес, никто не знал. Последний шанс на спасение был упущен
31 января 1944 года Мириам и Еве исполнилось десять лет, отметить юбилей у девочек не получилось. Мама, с той самой ночи, когда молодые нацисты, помешали их побегу, слегла с брюшным тифом и провела всю зиму в постели. Лекарств не было, никто не знал, выздоровеет ли мама. Из соседней деревни приехала еврейка ухаживать за мамой и помогать по дому. Дети, теперь работали на ферме в два раза больше. Домашнего ареста не было, девочки даже в школу ходили, но венгерские власти следили за семьей Мозес.
В марте 1944 года даже такой свободе пришел конец. Пришли два венгерских полицейских и приказали живо собирать вещи, семью Мозес отвезут в сборный пункт. Мама еле смогла встать с постели. Ева и Мириам надели свои любимые платья, отец и старшие сестры собрали еду, одежду, все самое необходимое, что в тот момент смогли вспомнить.
Соседи, одноклассники, друзья вышли на улицу, выстроились на обочине и смотрели как полицейские уводят Мозес. Никто не пытался остановить полицейских, никто ничего не сказал в защиту семьи. Люси, лучшая подруга Евы и Мириам, не попрощалась, не выразила огорчения, просто стояла неподвижно, не глядя девочкам в глаза. Родной дом семья Мозес покинули в мрачной тишине.
В каждой истории прочитанной мной есть момент, когда евреев отправляют в гетто, потом в лагеря смерти с молчаливого согласия соседей. Все молчат.
Гетто Шимлеу-Сильвании
Мозес отвезли в крытой телеге в город Шимлеу-Сильвании, и поместили в гетто. Девочки были ошеломлены, никогда не видели столько народу, в гетто проживало около семи тысяч евреев, находилось оно в поле и было огорожено наспех натянутой проволокой. Единственным зданием на территории гетто была заброшенная кирпичная фабрика, которая стала штаб-квартирой для коменданта. Других построек не было. Евреи из подручных материалов строили «палатки», что бы можно было укрыться. Отец, Ева и Мириам построили палатку из простыней и одеял, ютились все вместе, но все равно было очень холодно. Еще и комендант издевался, как-то только собирался дождь он приказывал разбирать палатки и переносить их в другое место. Пока палатки разбирали, переносили, ставили заново, все промокали до нитки. Больше всего девочки переживали за маму, она была еще слаба, а в таких условиях ей становилось еще хуже.
Отца увели немецкие солдаты на допрос в штаб-квартиру. Нацисты, считали, что он спрятал у себя на ферме золото и серебро, когда папа ответил, что он простой фермер и все его богатство это земля и урожай, его избили. Несколько часов спустя отца Александра Мозеса принесли в палатку на носилках, всего в крови от ударов хлыстом, с сожженными свечками руками и ногами. Близнецы чувствовали себя беспомощными. Ева и Мириам жаловались, что им холодно спать на сырой земле, что у них болят животы. Детей должны защищать родители, но они не могли. Младшие дочери были не способны помочь родителям. Старшая сестра Эдит готовила для всей семьи, хорошо, что мама сказала, брать всю еду, которую они смогли бы унести, а не на две недели, как приказывали полицейские. Иногда на окраину гетто приходили неевреи и перекидывали еду, вещи. Ева не помнит, доставалось ли их семье что-то.
Яффа наконец поняла, насколько все страшно и безысходно. Ее угнетало, что из-за ее упрямства, семья не уехала в Палестину, когда еще была возможность. Она все больше мрачнела и замыкалась в себе, обычно молча, сидела на земле и качала головой.
В майе 1944 года немцы объявили, что евреев из гетто переводят трудовые лагеря в Венгрии. Кто будет работать - тот будет жить, и семья не разлучат. Сказали ничего не брать, в лагере есть все самое необходимое. Ева и Мириам надели бордовые платья, отец взял с собой молитвенник, мать и старшие сестры кое-что из продовольствия.
Вагоны для скота.
Евреев затолкали в вагоны для скота, по сотне в каждый, захлопнули двери и заперли ломом. Было так тесно, что можно было только стоять, тесно прижавшись ,друг к другу. В вагоне было всего четыре маленьких окна, затянутых колючей проволокой. Кроме того, что невозможно было ни сесть, ни лечь, в вагоне не было туалета. Еве же очень хотелось есть, пить, во рту пересохло. Когда поезд остановился для дозаправки, Александр Мозес, попросил у охранников воды, те взамен потребовали пять золотых часов. Взрослые сняли с себя часы и отдали охране, те принесли воды и выплеснули его в окно вагона. Никому не удалось даже глотка сделать. На следующий день история повторилась.
Я часто думаю, на Нюрнбергском трибунале судили высокопоставленных нацистов, а вот такие охранники, что с ними стало, как они жили? Как можно было видеть мучения живых людей и не пытаться помочь, хоть как-то облегчить их участь. Так мало того, что они стяжательством занимались, так они еще и изощренно издевались. Взяли часы, отдайте воду.
На третий вечер, когда поезд остановился Александр Мозес, на венгерском попросил воды, ему ответили на немецком языке. Если раньше кто-то верил, что их оставят в Венгрии работать в трудовых лагерях, то услышав немецкую речь - надежды ни у кого не осталось. Все знали, что в Германии евреев ждет смерть.
На четвертый день поезд остановился. На рассвете Александр Мозес начал читать утреннюю молитву. Ева удивилась, как в такое время отец может молиться. Их обманули, они не знают где они, но точно это не трудовой лагерь. Отец сказал, что надо молиться и просить Бога о пощаде. И впервые, заговорил с дочерьми как с взрослыми, просил дать обещание, что если кто-то переживет эту ужасную войну, то отправится в Палестину к дяде Арону. Дочери мрачно кивнули.
Двери вагона открылись, отовсюду доносился лай собак и приказы на немецком. Ева увидела высокий забор из колючей проволоки и смотровые вышки, откуда на них были направлены дула автоматов.
Две напуганные девочки - близнецы, в одинаковых бардовых платьях стояли на платформе Освенцим.
Отчаяния. Смятение. Боль
Евреев выстроили в ряд на платформе. Густой воздух, отвратительный и незнакомый, немного напоминавший запах жженых перьев. Яффа схватила близнецов за руки. Люди кричали, плакали, у родителей отняли детей.
«Плач и крики сливались в симфонию абсолютной, невыносимой боли человеческих потерь, скорби, страдания».
Эсэсовцы прочесывали строй, выкрикивая:
- Близнецы! Близнецы!
Ева мертвой хваткой вцепилась в Мириам и маму, в отчаянии вертя головой, пытаясь найти отца и старших сестер, они внезапно исчезли. Больше Ева их никогда не увидела. Мимо них пробежал офицер, вдруг он резко остановился, осмотрел Еву и Мириам, спросил у Яффы близнецы ли они. Мама медлила, потом спросила, хорошо ли это? Эсэсовец ответил, что да, мама ответила – они близнецы. Девочек оторвали от матери, они кричали, умоляли оставить их с матерью, немецкий солдат, молча, тащил их через железную дорогу. Оглянувшись, Ева увидела рыдающую мать, протягивающую к ним руки, потом эсэсовец схватил и сбросил ее с платформы. Мама осчезла навсегда.
Мириам и Еву привели к группе детей, приехавших на том же поезде. Тринадцать пар близнецов. Двадцать шесть испуганных и растерянных детей. К детям подвели женщину. Ева узнала ее. Мадам Ченгери, мама восьмилетних близняшек из Шимлеу-Силвании, хозяйка магазина, куда Мозес часто захаживали и две мамы обсуждали, как трудно воспитывать близнецов.
Детей отвели в здание у колючей проволоки, приказали раздеться и всем обрезали волосы. Парикмахер сказал им, что это привилегия близнецов, других брили наголо. Потом всех отправили в душ. Еще одна «привилегия» - возможность носить свою одежду. Но, когда Ева взяла свое платье, увидела на его спинке, огромный красный крест и пахло оно какими-то химикатами. Девочке все это никак не кажется «привилегией» и она решает, что не будет делать то, что прикажет ей охрана, попытается создать, как можно больше, с ней проблем, чтобы ее вернули обратно маме.
«Не собираюсь быть послушной овцой»
Узников выстроили в ряд. Приказали оголить руки, чтобы по живому, причиняя адскую боль, выжигать номер. Когда настала Еве очередь, она стала толкаться, пихаться, эсэсовец схватил ее мертвой хваткой. Девочку это еще больше разозлило, крича, чтобы ее отпустили к маме, она стала вырываться, укусила офицера за руку.
Чтобы сделать Еве татуировку ее держали четыре эсесовца. Накаляли на открытом огне инструмент, похожий на ручку и, обмакивая его в синие чернила, на левой руке выжигали по живому номер. Ева кричала, вырывалась, дергалась
А- 7063 Ева Мозес. Номер получился смазанным, четверо эсэсовцев, так и не смогли удержать маленькую девочку.
А – 7064 Мириам Мозес. Номер вышел идеально ровным, сестра не сопротивлялась.
Аушвиц II. Биркинау
Близнецы прибыли в барак II-В, в лагере Биркенау. Это было длинное кирпичное здание, которое раньше было конюшней, посреди которого длинный ряд кирпичей, служивший скамейкой. В конце барака был туалет, еще одна привилегия близнецов, не надо было идти в общий уличный туалет. В первый вечер венгерские близнецы, которых привезли раньше, показали Еве и Мириам трехъярусные нары, служившие кроватями. Девочкам Мозес достались спальные места на нижнем ярусе. Всего в бараке было несколько сотен близнецов 12-16 лет. Только девочки.
Настало время ужина. Каждому ребенку полагалось два с половиной куска черного хлеба и коричневая жидкость – «фальшивый кофе». Ева и Мириам отказались от не кошерной еды и отдали свои порции другим детям. Маленькие узники жадно съели дополнительные порции и недобро рассмеялись, сказав девочкам, что до утра другой еды не будет, а если они хотят выжить то, есть надо то, что дают. После ужина девочкам рассказали, что они попали в Биркенау, это часть лагеря Аушвиц, но в трех километрах от основного, а там есть одна газовая камера и один крематорий. Мириам сказала, что она не понимает, что такое газовая камера. Тогда другие дети отвели Мозес к дверям барака и показали на небо, оно было черным от пепла, из трубы рвалось пламя. Ева очень удивилась и спросила что жгут так поздно? Ей ответили – людей. Ева возмутилась, сказала, что это глупости, никто не сжигает детей. Маленькие узники рассказали близнецам Мозес, что нацисты сжигают людей, по прибытию, сразу на платформе делят людей на две группы, если человек молодой и сильный, может работать, его отправляют в лагерь. Остальных отводят сразу в газовую камеру.
Ева думала о маме, слабой после болезни, о папе, сжимающем молитвенник, о старших сестрах. Хотя она понимала, что их отправили во вторую группу, но позволила себе надеяться, что они живы. Девочка спросила, почему их оставили в живых, они же дети, работать не могут? Ей ответили, что они живы, потому что близнецы, доктор Менгеле использует их для своих экспериментов. Леа, девочка лет двенадцати, сказала, что надо ложиться спать и не боятся.
Ночью Еве и Мириам захотелось в туалет, в темноте они добрались до конца барака, нашли квадратную комнату, три на три метра, с плохо сколоченными деревянными стенами, цементным полом и дыркой в середине, над которой надо было садиться на корточки. Зловоние било в нос, ведь в туалете никто не убирал. Ева оцепенела, когда на полу, в грязи увидела три голых детских трупа. Девочка, наконец, поняла, куда они попали. И дала себе КЛЯТВУ, что не допустит повторения судьбы этих детей, они будут сильнее, умнее, сделают все что угодно, чтобы выжить.
«С той самой секунды, как мы вышли из туалета, я сосредоточилась на одной- единственной цели: пережить еще один день в этом ужасном месте».
Ева Мозес больше не позволяла себе боятся, она силой отталкивала страх, как только он появлялся, никогда не допускала мысли, что они не переживут лагерь смерти.
Утром детей разбудил свисток. Медсестра рявкала: «Подъем, все быстро встали!». Старшие помогали маленьким подготовиться к перекличке. На улице дети выстроились в ряды по пять человек. Ева запомнила, что никто не плакал, никто не сидел на земле, даже двухлетние малыши. Все понимали, что их жизнь зависит от послушания. После перекличке все вернулись в барак. Те трупы из туалета взрослые переложили обратно на кровати, чтобы посчитать их вместе с живыми. Доктор Менгеле знал, сколько близнецов в лагере, нельзя было избавляться от трупов без надлежащей процедуры. В туалет мертвых детей перенесли их соседи. Когда кто-то умирал, спать рядом с умершим, дети не могли, поэтому они забирали его одежду, а труп выносили в туалет.
Доктор Йозеф Менгеле.
Когда в барак вошел доктор Менгеле, первое что отметила Ева это была его внешность – он был красивый как кинозвезда. Элегантный высокий мужчина в форме эсэсовца, в высоких сапогах для верховой езды и белых перчатках. В руках у него была дубинка. Менгеле всегда ходил в сопровождении как минимум восьми человек: Доктора Кёниг, переводчицы и несколько помощников эсэсовцев.
Менгеле начал считать близнецов и когда дошел до кровати с тремя трупами пришел в ярость. Он орал: как помели дать им умереть?! Он не может лишится даже одного ребенка! Сопровождающие его взрослые дрожали.
Когда Менгеле ушел, детям дали завтрак. Ева и Мириам поели, выпили ужасный «кофе», главное что он был из кипяченой воды. Как позже сестры узнали, это чтобы не было дизентерии, от которой в лагере смерти умирали.
Группами по пять девочек, близнецов вывели из Биркенау и повели в Аушвиц. В двухэтажном кирпичном здании, куда их привели, приказали снять обувь и раздеться донага. Там же были мальчики, двадцать, может быть тридцать пар близнецов.
Мальчики жили отдельно и условия у них были лучше. Присматривающий за ними узник еврей Цви Шпигель очень старался помогать мальчикам, выпрашивал у Менгеле еду качественней, немного учил их математике и географии, разрешал играть в футбол. Главное, то, что Цви Шпигель заставлял их выучить имена друг друга, чтобы сохранить человечность. Мальчики звали его «папой близнецов». Менгеле шел на уступки, наверное, понимал, что так подопытные кролики дольше проживут, так лучше для его экспериментов. Доктор Менгеле хотел понять феномен близнецов, чтобы создать как можно больше светловолосых, голубоглазых детей, которые преумножат немецкий народ.
В бараке девочек такого человека не было, никто не научил их дружить. Ева вспоминает что она ни разу не подошла ни к одной девочке, чтобы спросить, как ее зовут, чтобы назвать свое имя. Единственный человек о ком думала Ева – о Мириам. Девочки были одинокими пронумерованными близняшками, пытающиеся выжить.
Семь часов замеров
Доктора, медсестры в белых халатах осматривали близнецов и делали заметки. Измеряли головы штангенциркулем, измерили мочки ушей, горбинки наносах, размер и форму губ, цвет глаз. Сравнивали голубизну глаз у Евы и Мириам. Все записывали и измеряли, фотографировали и рисовали, потом задавали вопросы и отдавали приказы. И так семь часов подряд.
Когда детей вернули в барак дали ужин: два маленьких кусочка черного хлеба. Первые дни Ева и Мириам плакали, но потом поняли, что слезы не помогут. Сестры словно омертвели, стали бесчувственными. Главное было выжить.
Жизнь в Освенциме
Это как авиакатастрофа, которая длится вечно, дни сливались в один и каждый день происходит, что-то еще ужасней чем вчера.
Через две недели после прибытия девочек обрили налысо, завелись вши. Но насекомые никуда не делись, они жили в одежде, в матрасах, все постоянно чесались. Еще одной привилегией близнецов был душ один раз в неделю с куском мыла. Пока девочки мылись их одежду обрабатывали циклоном Б.
Доктор Менгеле составил расписание, согласно нему три раза в неделю близнецы, под конвоем шли в лабораторию в Освенциме, где над ними проводились исследования. Три раза в неделю близнецы весь день были в лаборатории Биркенау, где у них брали кровь. Каждый раз, когда уносили пробирки с ее кровью, Ева думала: сколько крови они у нее заберут, прежде чем она умрет. Из левой руки кровь брали, а в правую вводили какие-то препараты. Девочка ненавидела эти уколы, но не позволяла себе кричать от боли, не хотела показывать нацистам насколько ей больно. Дети отдавали кровь, тела на растерзания, гордость и достоинство, в обмен получали еще один день жизни. Никто не пытался сопротивляться. Ева с Мириам они никогда не говорили об этих инъекциях. Когда один близнец умирал, второго в живых не оставляли. Детям говорили, что они заболели, больше их никто никогда не видел. Им на смену быстро приезжала новая пара близнецов.
Я не буду писать о тех нечеловеческих экспериментах, которые Менгеле проводил над детьми. Все это можно найти в открытых источниках. Когда я читала то, сворачивался желудок. И мысль одна и та же. Менгеле был не один, кто те взрослые, которые так могли издеваться над ребенком, кто смотрел этим детям в глаза?
Каждый день после переклички приходил Менгеле, пересчитывал близнецов и с улыбкой называл мои дети. Некоторые называли Менгеле дядей, но Ева никогда, в нее он вселял страх.
По утрам девочки помогали ухаживать за самыми маленькими, рядом с бараком было пространство, огороженное колючей проволокой, там с малышами играли. Старшие научили Еву и Мириам вязать кусочками проволоки, заостренными о камни. Девочки распустили старый свитер и по очереди вязали, когда моток заканчивался, вязание распускали и начинали заново. Это помогало хоть как-то отвлечься от реальности.
Каждый день мимо барака близнецов проезжала телега с трупами. Однажды одна из девочек увидела в ней свою мать. Ребенок кричал рыдая:
- Моя мама! Там моя мама!
Ева подумала, что она давно перестала думать о семье, о доме. Она не позволяла себе никаких мыслей и эмоций, кроме тех, что помогли бы ей выжить. Девочка не жалела никого, ни себя, ни Мириам, ни соседок по бараку. Если она начнет думать о себе как о жертве – ей конец.
К близнецам Ченгери приходила мать, она приносила дочерям еду, нижнее белье, одежду. Ей как-то удалось убедить Менгеле, что она многое знает о близнецах, и доктор ей позволил жить в женских бараках. Ева завидовала Ченгери, у них была живая, заботливая мама. У Евы и Мириам, никого дольше не осталось, надо было выжить самой и помочь сестре. Ева Мозес, каждый день повторяла, как заклинание:
«Еще один день.
Еще один эксперимент.
Еще один укол.
Только прошу, пожалуйста, лишь бы мы не заболели».
ВТОРАЯ ЧАСТЬ
Благодарю за уделенное время.
Если Вы поделитесь своим мнением в комментариях, будет просто великолепно.
Неплохо будет, если поставите лайк и подпишитесь на мой канал.