Валерий Владимирович Лукин родился в 1946 году в Ленинграде в семье фронтовика.
В 1970 году окончил географический факультет ЛГУ по специальности «Океанология» и был принят на работу в Арктический и антарктический НИИ, где трудится по сей день.
До 1991 года принял участие в 15-ти Высокоширотных воздушных, 4-х морских арктических экспедициях и в двух дрейфах станций «Северный полюс-22 и 29», с 1980 по 1989 год был начальником восьми экспедиций. Ледовый разведчик I класса, налетал в небе Арктики на самолетах и вертолетах свыше 4500 часов и совершил более 1000 первичных посадок на дрейфующий лед.
С апреля 1991 по сентябрь 2017 года – начальник Российской антарктической экспедиции, участник 22-х очередных РАЭ. Автор более 300 научных и научно-популярных публикаций по полярной океанологии, гляциологии, подледниковым антарктическим озерам, истории полярных исследований и международным отношениям в Антарктике.
Книга «Крылатая океанография», подготовленная к печати издательством «Петербург – ХХI век», выйдет в свет к 21 мая – Дню полярника.
В центре повествования – история создания и проведения «прыгающих» экспедиций по выполнению океанографических съемок Арктического бассейна и морей сибирского шельфа с 1941 по 1993 годы. Воспоминания автора – участника 12 таких экспедиций дадут возможность читателю погрузиться в увлекательный и, порой, опасный мир высокоширотных исследований, в особенности экспедиционной жизни и работы на самолетах и вертолетах, дрейфующих льдах и на арктических аэродромах.
Валерий Лукин
«В гробу я видел такую работу…»
7 апреля 1973 года с выполнением океанографических станций мы вылетели с СП-21 на регламентные работы в Черский. Вместе с нами до Черского летели два фотокорреспондента, работавших в одном из московских журналов. Мы выполнили посадку на толстый однолетний лед, толщиной около 170 см. Рядом с этой льдиной находилось замерзшее разводье с толщиной льда около 40 см, поэтому океанографическую станцию мы с Олегом стали выполнять на этом разводье. Его ширина составляла около 50 м.
Стояла солнечная тихая погода, мороз был около 20°С, и ничто не предвещало какой-либо беды. Мы уже выполнили поверхностную серию до глубины 300 м и приступили к глубоководной батометрической серии. В этот момент в открытую дверь палатки заглянул Илья Павлович Романов. Он предложил нам выйти и
посмотреть, что происходит у нас с ледовой обстановкой.
Когда мы покинули палатку, перед нашими глазами предстала следующая картина: противоположный край разводья медленно, с некоторыми остановками продолжительностью от 5 до 10 минут, двигался в сторону нашей палатки. На наш вопрос: «Как думаешь, Палыч, успеем закончить станцию?», он ответил: «У вас в запасе от 20 минут до двух суток. Ничего более определенного
сказать не могу».
Мы продолжили работу, периодически поглядывая на противоположный край разводья, который продолжал приближаться к нам. Когда до палатки оставалось метров 15, мы быстро собрали ее и перенесли на основную льдину, где стоял наш самолет, а сами, вернувшись, работали уже на открытом воздухе. В тот момент, когда мы уже поднимали глубоководную серию, в которой оставалось три батометра и 600 с небольшим метров троса, превышение основной льдины над нашим разводьем составляло около 40 см. И вдруг, оставшаяся часть молодого льда, на котором мы работали, треснула и на его поверхность стала поступать морская вода.
Мы с Олегом стали лихорадочно переносить наше имущество на основную льдину, шлепая подошвами унтов по воде. В этот момент на интересный экспедиционный эпизод подбежали посмотреть наши попутчики – фотокорреспонденты. Затворы их фотоаппаратов «Nikon» щелкали, как затворы автоматов. Еще бы, такой интересный эпизод, накал человеческих страстей, глаза в глаза с опасностью!..
Мы пытались сохранить батометры и поэтому старались поднять лебедку весом 130 кг на основную льдину, но этому мешал трос с приборами, опущенными в океан. Никаких наших физических сил уже не хватало, поэтому мы адресовали представителям средств массовой информации несколько непечатных выражений, которые заканчивались словами: «Помогли бы!» Один из
корреспондентов стал помогать, а второй продолжал снимать. В результате нам пришлось «откусить» кусачками нижний участок троса, после чего мы смогли поднять лебедку. Собрав все снаряжение, мы почти бегом, если это можно назвать бегом, потащили наш экспедиционный скарб к самолету.
К этому моменту разводье уже исчезло, и при полном штиле соседняя льдина
столкнулась с нашей, на которой стоял самолёт. В результате по нашей временной посадочной площадке прошла серия трещин. Тут трагичность нашего положения дошла и до корреспондентов, и они стали активными помощниками при погрузке в самолет экспедиционного оборудования.
Как по отдельным разрозненным кускам нашей ВПП взлетал
Лев Афанасьевич Вепрев – совсем другая история. Уже после
взлета, когда все осталось позади, один из корреспондентов
заметил: «В гробу я видел такую работу…» Больше я их в Арктике
никогда не встречал, впрочем, как никогда и не увидел обещанных
фотографий. Вероятно, на каких-то выставках они пользовались
успехом.
«Во всем виноват только я»
25 апреля со мной произошел очень памятный эпизод. Как обычно, после выполнения посадки, прихватив с собой перьевой бур с машинкой Казанцева и мерную линейку, мы приготовились выпрыгнуть на ходу из самолета вместе с Олегом, чтобы провести контрольный промер толщины льда. Наша высадка на лед практически ничем не отличается от прыжка на дорогу с подножки трамвая. В конце пробега по ледовой ВПП самолет начинает разворачиваться вправо и в этот момент гидрологи совершают свою высадку на лед. После этого командир начинает движение по «восьмерке» так, чтобы гидрологи, делающие промер толщины льдины, все время оказывались в поле его зрения.
Выполнив измерения, гидролог на пальцах показывал толщину льда в десятках сантиметров. Если же лед был больше метра, демонстрировался поднятый вверх большой палец.
К этому моменту я уже совершил не один десяток подобных прыжков из пассажирской двери самолета и чувствовал себя профессионалом, познавшим в этой работе почти все. Но, на деле, я оказался еще любителем, потому что настоящий профессионал никогда бы не допустил той ошибки, которую совершил я. Дело в том, что перед высадкой из самолета по ходу его движения настоящий профессионал всегда внимательно посмотрит под ноги. Я же этого не сделал. Поэтому, уже через мгновение после того, как мои ноги коснулись поверхности льдины, последовал резкий сильный рывок за голень моей правой ноги, и я оказался распластанным на поверхности льдины. При этом, самолет продолжал движение со скоростью 30–40 км/ч. Буквально в метре от меня справа находился лыжонок самолета, и стоило пилотам даже чуть повернуть влево, как этот лыжонок наехал бы на мое бренное тело.
Дело было в том, что моя правая нога запуталась в капроновой лямке одного из двухмоторных чехлов, которые хранились в хвосте самолета. Она была шириной в 6 см. Я смог достать из кармана каэшки (КАЭ – костюм антарктический экспедиционный) большой складной нож, чтобы попытаться обрезать лямку, но открыть его на неровной поверхности льдины не смог. С тех пор всегда за голенищем правого унта или валенка я носил большой охотничий нож. Олег и штурман, который смотрел состояние следа самолета после посадки, пытались выкинуть чехол на лед, но, как это бывает в таких ситуациях, он за что-то зацепился. Наконец, их голоса были услышаны в кабине, и командир остановил самолет на льдине без проверки ее толщины.
Александр Николаевич Долматов, пилот нашего Ли-2, бледный и чрезвычайно взволнованный, подбежал ко мне, помог встать и сказал: «Валера, извини, ведь убить тебя мог…» Я ответил: «Николаич, это ты прости меня, дурака. Во всем виноват только я».
Сейчас, по прошествии почти полусотни лет, набравшись большого административного опыта, я прекрасно понимаю, что вся ответственность в этом инциденте лежала исключительно на плечах командира самолета, и все мои оправдания ровным счетом ничего не значили. Так что стресс, который пережил он, был намного сильнее того, что довелось ощутить мне.
Океанологическая станция в Арктическом бассейне.
Март 1973 г. Фото В.А. Волкова (г. Санкт-Петербург)