— Ты помнишь сколько насекомых ты убил за всю свою жизнь?
Такой вопрос задал мне Мотылёк, но я думал совсем не об этом.
Эта девушка получила своё имя не зря. Она была олицетворением этой бабочки. Каждый её шаг стремился к свету. Серые глаза искали направление в лице Калухана, но детская наивность не помогла разглядеть в лампочке свою гибель, продолжая полет, забывая о том, что можно обжечься и никогда не взлететь.
Мои глаза видели как за её спиной расцветают тюльпаны и хризантемы, словно пронизывая кожу, стремясь наружу. Я знал, что она ищет утешения, но не в проповедях. Ей нужны были не мантры и знак свыше, а что-то проще, человечное. Тоска разъедала Мотылька, её взгляд бледных глаз совсем ник, стремя взор на спокойную гладь реки.
Я хотел всеми фибрами души помочь заплутавшему огоньку, заменяя маяк. Мои руки обняли тонкую фигуру, которая тонула в одежде не по размеру на исхудавшем тело. Глаза закрылись. Всё моё существо было сосредоточено, чтобы разделить пламя из очага с потухавшей сердцевиной.
— Опять ты это делаешь... Никто же не просил об этом. - произнес голос, словно издалека, делая замечание, но я не слышал, считая, что это было смущение или не желание признавать то, что ей нужна помощь.
Солнце возносилось над головами. Мы прятались под кроной ивы на берегу, что был заросшим травой до колен, обрамляя реку камнями и песком вдоль всего своего пути.
Я чувствовал жало и клыки яда, что мучили меня все эти годы. Где-то внутри ютился страх и всё, о чём мог бы умолять мой внутренний голос, только одно желание: чтобы меня не оттолкнули и не сказали уходить.
Человек, который сделал сильный поступок слабых людей. Я вижу каждый твой взгляд и жест в лице других. Мой слух улавливает до боли знакомый смех, голос, который распадается на мириады зеркал, словно в конце падая в глубину колодца. Слышен плеск воды.
Открывая глаза, после паузы, замечаю только расплывающуюся тёмную тень в своих ладонях. Такой сладкий вкус победы, словно я тебя наконец-то поймал, после столько лет поисков, но это только твоя проекция в чужой душе, наполненная запахом цветов. Только через время мой разум проясниться, чтобы понять одну вещь: перед мной всего лишь Мотылёк. Моя оболочка вновь упустить сущность из темных глубин, возвращая внешность собеседницы, был ли это твой знак, что мне нужно отпустить всё и вырезать, заражённые ядом, мёртвые остатки из своей головы, чтобы перестать гнить изнутри?
В голове поднимаются только вопросы: возможно, это всё был сон? Но, что именно было истинной, а что игрой? Не может всё быть сплошным обманом и сгустком ложных мыслей внутри черепной коробки. Может, на самом деле, ничего нет и быть не могло.
— Я так и знала, что не ответишь на мой вопрос, а именно столько ты мог бы погубить или спасти, если бы Ласточке позволили подняться в небо, ведь у тебя есть то, чего нет ни у одного из нынешних самопровозглашенных королей. Но, тебе мешают даже не они, а ты сам себе.
Давно я не слышал своё имя из чужих уст. Мне казалось, что про меня все давно забыли, но в чьих-то сердцах, видимо, ютилось место для меня. Это было удивительно и приятно, что даже вскружило голову, заставляя отвлечься от негативных рассуждений. Настолько сильный удар по сознанию вызывал дурман. Я чувствовал как на моём лице появляется улыбка, которую не было возможно сдержать.
— Понимаю твою радость. Но, боюсь, ты даже не помнишь того человека, кто дал тебе право на существование, вытащив из бездны Безликих. Твой разум даже не в силах понять почему именно такое имя было выбрано для тебя, Ласточка.
Она права. Не могу с этим спорить. Я думаю не над тем, чем стоило бы. Держу то, что не имеет сейчас никакого развития. Волнуюсь и держусь за былое, словно оно делает моё настоящее и будущее, а на деле упускаю всё из-под виду.
Как бы это не было иронично и противоречиво, но именно такие моменты помогают сейчас мне связать всю нить, избавляясь от лишних концов. Думаю, скоро мне хватит уверенности самому перерезать струны, чтобы остановить вечный танец, пока кто-то это не сделает вместо меня, ведь я лучше должен знать, когда готов к переменам.
Чем больше думаю об этом, тем яснее становится размазанная по холсту картина, которая когда-то была сложенной мозаикой, что всегда всплывала в мыслях.