В ночь на 28 октября 1910 года Лев Николаевич Толстой ушел из Ясной Поляны. По свидетельству дочери, Александры Львовны, его уход был похож на бегство. Ночь была сырая, холодная и непроглядная, он в темноте заблудился, попал в какие-то кусты, чуть не выколол глаз, потерял шапку… Вернувшись в дом и надев другую, опять побежал, светя себе электрическим фонариком, в конюшню, стал запрягать лошадь и, всё больше дрожа от страха, что вот-вот проснётся Софья Андреевна, едва мог надеть на лошадь уздечку, потом обессилел…
По этой сцене видно, что уход Толстого был актом отчаянья. Скорее всего, уйти Лев Николаевич надумал в одну минуту: годами собирался и вдруг решился – и уже ничто не могло его остановить, кроме, разумеется, проснувшейся жены. Но она не проснулась.
Перед отъездом он написал ей письмо:
«Отъезд мой огорчит тебя. Сожалею об этом, но пойми и поверь, что я не мог поступить иначе. Положение моё в доме становится, стало невыносимым. Кроме всего другого, я не могу более жить в тех условиях роскоши, в которых жил, и делаю то, что обыкновенно делают старики моего возраста: уходят из мирской жизни, чтобы жить в уединении и тиши последние дни своей жизни. Пожалуйста, пойми это и не езди за мной, если узнаешь, где я. Такой твой приезд только ухудшит твоё и моё положение, но не изменит моего решения. Благодарю тебя за твою честную 48-летнюю жизнь со мной и прошу простить меня во всём, чем я был виноват перед тобой, так же, как и я от всей души прощаю тебя во всём том, чем ты могла быть виновата передо мной. Советую тебе помириться с тем новым положением, в которое ставит тебя мой отъезд, и не иметь против меня недоброго чувства».
Нет сомнений, что Толстой писал своё письмо искренне, но нет сомнений и в том, что он сам же искренне заблуждался. Наверное, в глубине души он понимал, что его мечты о спокойной и уединенной жизни никогда не сбудутся. От себя ведь не убежишь. Если бы он действительно верил в возможность ухода, ушёл бы раньше. Его поздний уход не имел уже никакого практического значения, а носил скорее символический характер. Потому что у человека должно быть право ухода. Возможно, он бежал не от жены, а от смерти, которой боялся всю жизнь. Бежал от смерти – к смерти. В пути он простудился, заболел воспалением легких и умер 7 ноября на станции Астапово, последнем прибежище великого и несчастного человека.
Право ухода… Тем и страшит многих людей тюрьма, что она лишает их права ухода. Тюрьма – замкнутое пространство для тела, но есть ещё и замкнутое пространство для души. И внешне свободный человек понимает, что никуда и никогда ему не вырваться из замкнутого круга. А если и вырвется, то судьба снова образует вокруг него такой же круг. И некуда ему идти. Вот пьяный Мармеладов исповедуется Раскольникову в распивочной.
– …Позвольте, молодой человек, случалось вам… гм… не хоть испрашивать денег взаймы безнадежно?
– Случалось… то есть как безнадежно?
– То есть безнадежно вполне-с, заранее зная, что из сего ничего не выйдет. Вот вы знаете, например, заранее и досконально, что сей человек, сей благонамереннейший и наиполезнейший гражданин, ни за что вам денег не даст, ибо зачем, спрошу я, он даст? Ведь он знает же, что я не отдам. Из сострадания? Но господин Лебезятников, следящий за новыми мыслями, объяснял намедни, что сострадание в наше время даже наукой воспрещено и что так уже делается в Англии, где политическая экономия. Зачем, же спрошу я, он даст? И вот, зная вперёд, что не даст, вы всё-таки отправляетесь в путь и…
– Для чего же ходить? – прибавил Раскольников.
– А коли не к кому, коли идти больше некуда! Ведь надобно же, чтобы всякому человеку хоть куда-нибудь можно было пойти. Ибо бывает такое время, когда непременно надо хоть куда-нибудь да пойти!..
Бывает такое время, когда надо уходить, хоть в бурную октябрьскую ночь, хоть в никуда, хоть на время… Но на руках и ногах человека, а больше на душе его, надеты незримые кандалы: долг, семья, работа. Для многих это повседневная каторга, которая не даёт даже средств к существованию. Но надо тащить тяжёлую тачку и греметь цепью. Зачем? Для чего? А потому что некуда идти…
Нас активно убеждают, что счастье – это карьера, богатство, слава. Но именно от богатства и мировой славы убегал Толстой, как кто-то пытается уйти от бедности и ничтожества. А суть одна: каждый хочет вырваться из замкнутого пространства.
Есть дороженька одна
От порога до окна,
От окна и до порога –
Вот и вся моя дорога.
Я по ней хожу, хожу,
Неотрывно вдаль гляжу.
Что я вижу там вдали?
Нет ни неба, ни земли…
Это стихотворение было написано еврейским поэтом Самуилом Галкиным в тюрьме. Где действительно не было ни неба, ни земли. А ведь надобно же, чтобы всякому человеку хоть куда-нибудь можно было пойти. Ибо бывает такое время, когда непременно надо хоть куда-нибудь да пойти… Даже на все четыре стороны…