Глава VII. Очередная вражеская атака. Ч.2
Обстоятельство считалось действительно важным, однако Мордвинову страсть как не хотелось лишний раз заморачиваться неблагодарной работой: во-первых, углубляться в трудоёмкие подсчёты боеприпасов, принятых перед отправкой на «Резвый»; во-вторых, сравнивать их с числом, значившимся в накладных, а дальше с количеством, ушедшим со склада. А! Однозначный результат с него требовали немедленно. Проверочная же процедура могла растянуться на несколько дней, а в некоторых случаях и долгих недель. В итоге он не нашёл ничего более лучшего, как привести в назидательный пример неопровержимую армейскую истину, на коей прогорели многие, и бравые и высокопоставленные военные:
- Ха! Представляем мы вашу именитую «учётность» боезапасов. У вас же всегда десяток лишних патронов в кармане – как тут найдёшь малюсенький недостаток? В игры со мной решил поиграть? Посылаешь на деревню к дедушке – туда, сам не знаю куда. Так, что ли, майор, прикажешь расценивать твой наглый ответ?
- Почему? - хорошо понимая, что разговор «ни о чём» входит в пиковую фазу, конечную стадию, и что вот-вот придётся принимать какое-то волевое решение, Виталий Иванович решил «подлить в огонь побольше горючего масла» и закончить, наконец, невыносимую пытку. - Я не берусь судить, как у других, особенно в Министерстве, откуда ты, подполковник, - возрастно́й офицер тоже сменил разговорную тактику и, сам напрашиваясь на очевидные неприятности, выбрал обращение сугубо пренебрежительное, зато исключительно справедливое, - и получаешь сейчас указания; но у меня, поверь, всю долгую службу – а плаваю я, не в пример тебе, уже четвертый десяток – вверенное имущество всегда расставлялось по надлежащим местам, раскладывалось аккуратно, по нумерованным полочкам. Наверное, именно по причине правильного подхода я и смог продержаться на командирской должности приличное время, и не выѓнался с позором на пенсию, и не оказался за тюремной решеткой.
Вдохновенный монолог, передаваемый почтенным морским офицером, «кабинетный контрразведчик» выслушал молча. Лишь бешено раздувая ноздри и часто-часто водя желваками, он показывал собеседнику истинное, предвзято негативное, отношение. В отличии от него (и невзирая на недавнее «состояние полной подавленности»), капитан третьего ранга выглядел внешне уверенно, убеждённо, решительно; он гордо вскинул поседевшую голову и смотрел нечестивому подполковнику прямо в бесстыжие очи. Кудряшов себя чувствовал, словно внутри у него чего-то резко сломалось и словно он не чувствовал уж больше того животного страха, какой с рождения присущ любому нормальному человеку и какой сопровождает на протяжении всего его жизненного пути. Да-а, позиция отважных мореплавателей, не побоявшихся вступить в ожесточённую схватку то ли с американскими провокаторами, то ли (что нисколько не лучше?) с возрождёнными из тлена лихими пиратами, становилась предельно ясной. Она сводилась к следующему: верные служебному долгу, они готовы были принять любую вину, а следом понести несправедливое наказание, по чести никем из них не заслуженное, но ни за что (ни за какие посулы!) не собирались уверовать в «то-о-о!», о чём ни сном и ни духом не ведали. Подходило финальное время, а значит, трудный допрос необходимо заканчивать и принимать какое-нибудь волевое решение.
Нахмурившись, озабоченный подполковник прошёл на коронное место, уселся в удобное кресло, достал из верхнего ящика следственный протокол и принялся медленно, аккуратным почерком, заполнять «начальную шапку». Вначале указал сегодняшнюю дату, наименование населённого пункта, занимаемую им должность, подполковничье звание; затем взял в левую руку флотское удостоверение Кудряшова и, продолжая молчать, переписал на титульный лист его основные анкетные данные. Теперь оставалось выяснить некоторые подробности, не указываемые в личной документации; они прояснились из парочки наводящих вопросов. Закончив с ознакомительным описанием, перешли к ведению подробного протокола…
- Значит, говоришь, господин майор, - Игорь Станиславович не изменял противным привычкам и продолжал издевательски ёрничать, - я могу записывать, чего не заблагорассудится, а ты потом со всем согласишься да добровольно распишешься?
- Совершенно верно, - капитан третьего ранга, продолжая сидеть на металлической табуретке, придерживался избранной им твёрдой позиции, - не понимаю я, что ли? Нашей стране угрожает нешуточная опасность, и, единственно, только я, обладающий истинно патриотическим настроением, способен вытянуть её из чёртовой задницы. Куда заокеанские вороги её всё глубже и глубже затягивают. Пиши, чего уже там?..
- Хорошо, - специально не замечая презрительного настроя, выказываемого опытным мореплавателем, Мордвинов говорил спокойно, уравновешенно (цель считалась достигнутой), с осмотрительной подоплёкой, - тогда версия примерно такая: вы, то есть вверенный экипаж, как положено по распорядку служебного времени, осуществляли регламентированное дежурство и патрулировали катером «Резвый» вверенную под охрану пограничную территорию – так?
- Хотел бы поспорить, но не могу, - кивнул седовласый мужчина, оставаясь абсолютно серьёзным, - сказано в самую точку.
- Тогда я продолжу, - удовлетворённый особист-контрразведчик поднёс к маслянистым губам тыльную часть писчей ручки, многозначительно поковырялся у правого окончания и пару минут оставался напряжённым, задумчивым, усиленно размышлявшим; после, по-видимому приняв какое-то знаковое решение, он наставительно продолжал: - Значит, будет примерно так… Приблизившись к государственной границе, неожиданно вы увидели, что с сопредельной части, с нейтральных вод, заходит американский военный корабль. Вы почему-то решили, что он желает совершить целенаправленный акт агрессии, – похоже?
- Вполне возможно, - капитан третьего ранга вроде и согласился, и многозначительно покивал; он был неглуп, а потому прекрасно осознавал, что является теперь, скорее, главным, нежели чуть раньше подопытным, и придавал себе постепенно всё большей твёрдости, обычной уверенности, - может, подполковник, дашь мне напиться, не то высохшие мозги, глядишь, закипят, и моим следующим высказыванием неожиданно окажется «нет, не верно!», а? - в неоднозначной ситуации можно было понемногу начинать шантажировать.
- Думаю, пожелание приемлемое, а главное своевременное, - наливая из графина в гранённый стакан, предприимчивый контрразведчик прекрасно осознавал, что просто обязан так поступить (дабы их хлипкое соглашение не посчиталось нарушенным). - В следующий раз, если захочешь, сам себе наливай, я же пока продолжу, - говорил он, наблюдая, как Кудряшов осушает знаменитый советский сосуд, а потом, приподнявшись на пару секунд с железного табурета, ставит его на законное место, - постепенно мы подошли к основному. Итак, разгадав враждебные намере́ния, вы попытались вторгшемуся противнику вначале сигнализировать – заставляли немедля остановиться. Но он никак не реагировал, ничего не ответил – правильно?
- Не исключено, только вот подробности красочные я, извиняюсь, запамятовал… Мне почему-то кажется, лично тебе, подполковник, они известны значительно лучше, - капитан третьего ранга издевался, уже ничуть не скрывая; он упивался ответной возможностью «поунижать напыщенного хлыща, недавно воинственного, уверенного в собственном превосходстве, теперь же любезного, сверх меры приветливого (пусть и недолго, но какое же приходилось испытывать моральное удовольствие!).
- Не ёрничай, - верный кичливой натуре, Мордвинов нашёл в себе силы не становиться «скользким хамелеоном» и не опускаться перед сговорчивым собеседником ниже «последнего плинтуса», - не забывай, что положение, майор, у тебя остаётся зыбким и что оно может разом кардинально перемениться.
- Прошу прощения, подполковник, - Кудряшов то ли признал тактическую ошибку, то ли вовсе и нет; но он не отказал себе в удовольствии презрительно улыбнуться: - Продолжайте: я Вас – внима-а-ательно! – слушаю.
Ничего другого Игорю Станиславовичу не осталось: «сверху» напирали и в срочном порядке требовали подробный отчёт, причём «правильный», какой им был нужен. Поэтому он печально вздохнул, а следом перешёл к детальному документальному изложению.
- Далее, вы увидели, что к вам на помощь стремительно несётся фрегат «Ярославец», - исправный служака и проговаривал, и записывал, - который первым делом организовал преследование американского тримарана. Соответственно, ты, майор, увлечённый погоней, необдуманно приказал к ней то́тчас же подключиться: тебе закономерно предположи́лось, что капитан Корнеев, без соответствующего приказа, предпринимать чего-либо никак не отважится. Полагаясь на собственный вывод, вы увязались следом и увлеклись настолько, что не заметили, как ненароком оказались у территориальной акватории турков и едва не вторглись в чужестранные воды. Почему вы в них не вошли, или что именно вам помешало? Прямо поперёк предполагаемого хода – внезапно! – возникла американская подводная лодка. Как сталось, она несла там планомерное патрулирование морского пространства, находившегося вблизи одного из участников НАТО, - Мордвинов замолк и вперился в послушного оппонента, изучая настоящее его настроение («Не передумает ли «старый мерзавец» в последний момент?» - спрашивал он себя); ничего похожего в спокойном взоре, готовом к любым испытаниям, хитрый лис-подполковник не прочитал и увлечённо возобновился: - Значит, ты, майор – сам не ведая почему? – подумал, что штатовская подлодка готовится к внезапному нападению, и начал предпринимать ответные контрмеры, предписанные в особенных случаях. Поскольку патрульные суда к чему-то такому всегда готовы и поскольку корабельные пушки да торпедные отсеки остаются заряженными, ты инстинктивно, по досадной оплошности, скомандовал «огонь на полное поражение». Нерасторопные американцы, не ожидавшие крутого подвоха, предпринять, естественно, ничего не успели, а ошеломлённые, были подорваны. «Вторая Независимость», став прямым очевидцем акта враждебной агрессии, не нашла ничего иного, как уничтожить боевой перехватчик. К несчастью для погибшего экипажа, он оказался ближе и носил почётное название «Ярославец», - хитроумный особист ненадолго прервался, а перестав записывать, дальше говорил одними словами: - Видя, как догорает подбитый фрегат, вы, майор, - предполагался «ошарашенный экипаж», - смалодушничали, то есть, не решившись атаковать повторно, развернулись на обратное направление и устремились спасаться, по возможности быстро направляясь к Российской границе, – я прав?
- Я, конечно, готов согласиться со всем, подполковник, тобою придуманным, - искренне засомневался капитан третьего ранга, сделавшись невероятно серьёзным, - и я даже намерен признать, что тогда смалодушничал; однако, поверь, ни я лично, ни кто-либо из моих подчинённых не струсил. По правде, от места страшной трагедии мы уходили не только лишь потому, что команда Корнеева всё равно являлась полностью уничтоженной, соответственно спасать из них было некого, а ещё и потому, что случилось ТАКОЕ, чего я ни то чтобы никогда не видел, но не мог себе даже помыслить. Ты спросишь: что именно? Так вот, американский тримаран – который, по твоим словам, мы стали преследовать «по грубой ошибке» – неожиданно испарился, словно его никогда и не было. Вражеского корабля не стало видно ни визуально, ни с помощью радиолокационного вооружения, ни другого, наиболее современного, оборудования. Ты бы сам, подполковник, что в создавшейся ситуации сделал? Правильно! Вижу по дрожащим глазам. Столкнувшись если и не с загадочной мистикой, то с чем-то необъяснимым, разуму непонятным, ты «наложил бы в зелёненькие штанишки» и бросился быстро-быстро бежать, и без беспечной оглядки. Почти так же поступили и мы, за одним, единственным, исключением: нам пришлось уйти, потому что не с кем стало сражаться! - служивый офицер посмотрел на «кабинетного червя» с гордо поднятой головой. - Поэтому давай, дорогой друг, придумай чего-нибудь посущественнее, более, что ли, правдоподобнее, хоть чуточку подходящее; не то, чего-то подсказывает, никто в околесную чушь «будто прославленные русские моряки бежали словно трусливые зайцы» никогда не поверит? Я, конечно, без долгих раздумий готов за Родину умереть, и даже – если так нужно… хм? – по надуманному навету отправлюсь в тюремную камеру. Но! Чтобы позорить Российский флот да Андреевский флаг, извини… на это я пойти не могу, - глядя на канцелярскую крысу, отлично умевшую лизоблюдничать перед вышестоящим начальством, а также любыми доступными способами вытягивать из боевых офицеров заведомо неправдивые (кому-то нужные?) сведения, капитан третьего ранга презрительно усмехнулся, выжидающе замолчал и спокойно стал дожидаться, что же на сказанное замечание Мордвинов ответит.
На удивление контрразведчик, пристыженный, не высказал ничего оскорбительного; наоборот, прекрасно понимая, что в поставленном вопросе мореплаватель очень категоричен, он не решился (именно сейчас!) «натягивать нервные струны» как у подследственного, так и, собственно, у себя. Влиятельный оперативник покричал исполнительного солдата, послушно дежурившего снаружи двери́:
- Сидоров! Ко мне!
Раболепный сверхсрочник появился едва не мгновенно. Вытянувшись по струнке, застыл дожидаться надлежавших к исполнению устных распоряжений. Они не замедлили тут же последовать.
- Выведи майора во внутренний коридор, - проговорил влиятельный «особист» хотя и грубо, но всё же уравновешенно; как обычно в период мучительных размышлений, он поднялся с коронного кресла, а после заходил и туда и сюда, вдоль всего кабинета, - пусть пока посидит отдохнёт: мне нужно немного подумать. Да и!.. - вдруг он остановился, вспомнив, как подчинённый сотрудник неуважительно обращается с вверенными ему под охрану задержанными особами, - будь с ним повежливее! Чего-то попросит – немедля исполни. Всё понял?! - последние два слова произносились доходчиво резко.
- Да, так точно! - вытянулся Виктор намного выше. - Всё будет исполнено!
Тем и отличаются подобострастные карьеристы, что не вникают (особенно!) в суть отданных поручений, а выполняют их исключительно, как поручается. Наверное, поэтому здесь и держался тот «бравый» молодчик: ему никогда не объяснялось дважды, что именно от него потребуется. Капитан третьего ранга не стал ничего оспаривать: он отлично понял, над чем штабному контрразведчику надлежит как следует поразмыслить. Спокойно, с горделивым достоинством, Кудряшов встал с неудобного железного табурета, насмешливо заложил руки за́ спину, слегка изогнулся вперёд, а обретя напускное выражение, присущее осу́жденным арестантам, конвоируемый сверхсрочником, отправился прочь.
Оставшись один, Мордвинов нахмурился, придал себе задумчивый вид и, продолжая удерживать со́мкнутые ладони сзади, при́нялся энергично мерить шагами служебную комнату. Он то и дело поглядывал на мрачные стены, подобно потолку и полам окрашенные унылыми серыми красками, и не забывал чуть слышно нашёптывать:
- Ага, поставили, на хрен, задачку… невыполнимую, зато на редкость ответственную. Дескать, любыми правдами и неправдами уговори «старого хрыча» да судовую команду признаться в неведомой трусости. Для чего, я спрошу? Чтобы придать прокля́тым америкосам побольше сущего весу и чтобы они смогли рассматривать ту нестандартную ситуацию как равный взаимозачёт, произошедший по опло́шной ошибке, лишившей обе страны по одному боевому средству. Да-а, ничего себе несложное «порученьице»?! Как бы, его усиленно исполняя, самому не пересесть вон на ту убогую табуретку, - он остановился перед прикрученным к полу металлическим основанием и с грустной печалью оглядел его безрадостный, до дрожи непривлекательный, образ, - ладно, не хера заранее впадать в сплошное уныние: ничего пока ещё не случилось, - изменилось основное направление течения мыслей. - Я сижу в мягком кожаном кресле, а значит, надлежит обдумать, что именно предложить упёртому прощелы́ге, чтобы текущая постановка вопроса устроила как его самого, вместе с последним матросом, так и моих высоких заказчиков тоже. Хорошо, они, предположим, не испугались… тогда почему же они оттуда сбежали? Лично я в ту несусветную чушь, наивную сказку, будто американское судно вдруг, ни с того ни с сего, находясь посреди бескрайнего Черного моря, смогло бесследно исчезнуть… нет, ни на единый миг не поверю. Впрочем, аналогично поступит и бо́льшая часть здравомыслящего мирового сообщества. Странно?.. Что же всё-таки послужило правдоподобной причиной, вызвавшей стремительное, едва ли не трусливое бегство, заметьте, одного из наиболее подготовленных экипажей? По правде, майор действительно прав: российский флот не единожды прославлялся в кровопролитных боях да долгих походах, и боязливость русского моряка – это совсем не ТО, что можно предпоноси́ть – пока ещё! – условным противникам.
Закончить домысливать он не успел. Точно сам Всемогущий Бог снизошёл с бескрайнего неба – решил развеять все существующие сомнения; заодно он помог найти верное, полностью обоснованное, решение. Озабоченный контрразведчик как раз разглядывал непрезентабельное седалище, когда в кабинет без вызова вбежал солдат Сидоров. Дрожавшей рукой, с перекошенным в страхе лицом, он протянул мобильный смартфон, зловеще надрывавшийся сотовым вызовом. Чтобы при проведении допросных мероприятий ему не мешали и чтобы не сбивали с правильных мыслей, Игорь Станиславович предпочитал оставлять служебное средство связи в приёмной.
- Товарищ подполковник, - прокомментировал исполнительный служака недопустимое поведение, - Вам звонит ТОТ, кому не ответить нельзя… извините.
- Хорошо, давай, - провозгласил Мордвинов грубо, но и легонько напрягшись, - и марш из комнаты! Сам должен понять, разговор предстоит архиважный, - сказал он грозно, а еле слышно добавил: - Раз рискнул прервать меня в ходе крайне значимых размышлений.
Послушный солдат исполнил всё в точности: он протянул трезвонивший телефон и по-быстрому вышел вон. В коридоре подземного каземата вдпуг стало так тихо, что слышалось, как жужжит запутавшаяся в паутине одинокая муха. Так бывает, когда все служащие, поддавшись сверхчувствительной интуиции, принимают подсознательное решение единовременно замолчать.
- Мордвинов слушает, - представился он испуганным тенорком, неуверенно коснувшись зелёной иконки, едва входная дверь неслышно закрылась.
Почти сразу раздался спокойный голос, размеренный и убедительный, до колика в животе знакомый:
- Наши американские партнёры, в неслыханной наглости, перешли все допускаемые границы: они потопили второе российское судно. Руководствуясь их агрессивными действиями, нам ничего другого не остается, как послать к их атлантическим берегам три наши атомные подлодки. Мы планировали представить их на ежегодном параде, проводимом в Санкт-Петербурге, по случаю Дня Военно-морского флота; но… видимо, не судьба. Они, сопровождаемые двумя черноморскими фрегатами, тремя корветами и пятью большими десантными кораблями, поучаствуют в боевом несении службы и направятся к восточному побережью Соединенных Штатов Америки. К ним, как единственный участник последних событий, присоединяется флотский экипаж «Резвого», разумеется вместе с судном. Да и!.. Передайте капитану – это не приказ, а моя личная просьба.
Непродолжительный разговор, как и до́лжно, мгновенно закончился. Наверное, с того конца огромного расстояния, разделявшего говоривших людей, ни секунды не сомневались, что неоспоримое распоряжение поняли правильно. Основываясь на очевидном факте, дополнительного словесного подтверждения вполне логично не требовали.
