С некоторых пор Светка приметила, что на мойку стала постоянно приезжать одна и та же женщина в дорогой машине. Выглядела она, как обеспеченная иностранка – длиннополая шуба, чёрные волосы с идеальной стрижкой, капризный большой рот накрашен ярко-красной помадой.
Все части повести здесь
Тяжёлый зимний день Светка, кажется, не забудет никогда.
На всю оставшуюся жизнь она запомнит маленький холмик за железной оградкой, – Стрелок постарался – памятник из мраморной крошки, фотографию на нём со смеющейся, весёлой Мышкой, у которой задорно блестели глаза. Всё это так остро и ясно отпечатается в её памяти, что в дальнейшем будет казаться – произошло не когда-то тогда, а вот, сейчас, совсем недавно!
Они с Ниной стояли вдвоём у этого маленького холмика, и тишина вокруг казалась им пугающе-страшной. В этой тишине были слышны лишь резкие вороньи крики, словно напоминание о том, чтобы люди не забывали о тех, по ком скорбят.
Погода тоже не благоволила им – вьюжило, то и дело заметало редкий колючий снег в лица, и Светке казалось, что она не в Москве, а в своём маленьком, сером городке, и что всё это – только сон. Вот сейчас она откроет глаза – рядом будет весёлая Мышка, Коготь... Она мысленно обругала себя за то, что даже в такой момент думает о любви к нему, но с другой стороны это говорило о том, что она жива, она чувствует! А то иногда ей казалось, что Светка – та Светка, что была раньше – умерла вместе с Мышкой.
Когда небольшой скромный гроб опускали в могилу, а Нина зашлась в плаче, уткнувшись в плечо Стрелка, Светка сняла с головы шапку, и, не чувствуя давящего, морозного холода, вдруг поняла – там, в этом последнем пристанище, осталась её, Светкина, часть сердца. Никогда больше у неё не будет такой подруги, как Мышка. Никому она была не нужна, кроме неё.
Возникла даже мысль о том, чтобы уехать домой, но тут же пропала – здесь теперь её место, кто будет приходить к Мышке, навещать её, как не она, Светка. Нина – это само собой, но должен быть тот, кто также безусловно, как сестра, любил её...
Она слабо запомнила, как на старенькой машине стрелка приехали в квартиру Нины, где был накрыт скромный поминальный стол.
Светке казалось, что Нина постарела сразу на добрый десяток лет, а ведь была ещё молодой женщиной. Вокруг глаз появились морщинки, в волосах светлела седая прядь, горе сделало её лицо похожим на маску – бледную, восковую, с печатью страдания.
Народу на поминках было не так много – Нина, Светка, Стрелок, Вадька и Даша, а также старушка-соседка, которая знала девчонок с момента их появления на свет.
На лакированном трюмо в большой комнате стояла фотография Мышки с чёрной ленточкой в углу – на ней подруга тоже улыбалась, искренне и открыто, с усмешкой, и словно подмигивала Светке – мол, не дрейфь, подружка, всё будет хорошо!
А Светка без слёз не могла смотреть на это фото – она вспоминала последние дни жизни подруги и думала о том, как же разительно та Мышка отличалась от этой, на фото. Но с другой стороны, она понимала – подруга желала, чтобы её запомнили именно такой вот – улыбающейся, счастливой.
Они пили водку, запивая горькую жижу брусничным морсом, Светке казалось, что она отупела от алкоголя и слёз, но выходить из этого состояния отупения совершенно не хотелось. Детей посадили за отдельный стол, в этой же комнате. Добрая соседка приготовила для поминок кутью из риса и изюма, на столе были колбаса, сыр, пара салатов и горячее – тушёная капуста с сосисками. Никто почти ничего не ел – старались лишь закусывать водку, чтобы совсем не опьянеть.
– Какие страшные времена – качала головой соседка – ох, какие страшные времена! Нам-то, старикам, ладно – сегодня жив, а завтра в могиле, а вам, молодым, как свою жизнь строить, кто вас приютит-пожалеет, какое будущее вас ждёт с этим-то дураком – она кивала на завешенный белой простынёй телевизор – он ить только на ложках бренчать способен, да горькую пить! Охо-хошеньки!
Все задумались – мысли были невесёлые, в установившейся тишине было только слышно, как перешёптываются дети, ведут свои немудрёные разговоры.
– Мне вот чего тут намедни рассказали – продолжила словоохотливая старушка – этот наш, президент, мать его за ногу, умудрился в какой-то басурманской стране, Рейкьявик, что ли, выйти из самолёта, помахать рукой, как обычно, а потом, видать, шибко невмоготу было... – старушка склонилась ниже к столу, чтобы не слышали Дашка и Вадим, и все остальные тоже поддались вперёд – он отошёл к шасси и, что думаете, напрудил там... И обратно в самолёт зашёл! Вот кто его такого всерьёз воспринимать будет? Да никто! Они там, в других странах-то, посмотришь, все серьёзные да представительные, в кустюмах! А этот наш? Ну, дурак дураком!
Видно было, что она хочет отвлечь хотя бы немного их от тёмных, грустных мыслей, а тут ещё язык развязался от выпитого, но получалось у неё это не очень.
– Заграница эта, опеть же – продолжила она – вроде без их этих окороков Буша совсем бы грустно было, но вот в чём вопрос – мало ли чем они там этих своих кур пичкают, я сколько живу – ни у одной нашей советской куры таких окороков не видала. Опять же в наших синих и есть нечего. Спирт этот сейчас появился, «Рояль», али как? Тоже их рук дело, поди? Народ-то с него, говорят, дурнеет... Не иначе, извести они нас хотят, заботой прикрываясь, а сами только и мечтают, что о землях наших богатых. Ох, нет у той земли умного-то хозяина!
– Молодых надо к власти – поддержал разговор Стрелок – тогда и толк будет, и порядок в стране. А что старики? Эти стараются захапать побольше, на достойную, так сказать, старость.
– Вот и я о том же – молодых! – довольная, что поддержали её разговор, ответила старушка и хотела что-то ещё сказать, но тут раздался стук в дверь.
– Сидите, я открою – Стрелок пошёл в прихожую, Нина и Светка двинулись следом, любопытно было узнать, кто же там пришёл.
Не спрашивая, Стрелок открыл дверь и в недоумении уставился на незнакомца в грязной телогрейке и ношенных-переношенных кирзовых сапогах. На голове у мужчины была шапка-ушанка, грязные волосы прилипли ко лбу, впалые щеки окутывала щетина недельной, или больше, давности. Но глаза – глаза светились каким-то необычным, счастливым светом.
– Здравствуйте – неуверенно начал он, не замечая за высокой фигурой Стрелка, загородившего весь вход, девушек – а тут мои дочери жили...
Стрелок отошёл в сторону, Светка кинула взгляд на Нину, а та вдруг пошла вперёд, медленно, как сомнамбула, приближалась к мужчине.
– Папа – только и смогла сказать она, и упала в обморок, прямо в руки Глеба.
Они отнесли Нину на диван, сели рядом с ней, мужчина гладил её по лицу, по чёрному, траурному платку, по его щекам катились крупные, как горох, слёзы. Только тут Светка с ужасом увидела, что одной из кистей рук у мужчины нет – на её месте была серая, бывшая когда-то белой, тряпка.
Мужчина сразу понял, да и по фотографии было ясно, по какому невесёлому поводу собралась тут эта небольшая кучка людей. Он смотрел на фото погибшей дочери и то и дело повторял:
– Маринушка, Маринушка, не сберёг я тебя, старый дурак...
– Папа – потянулась к отцу очнувшаяся Нина – папочка...
Они обнялись, оба плача, у Светки на глазах тоже были слёзы и даже Глеб, этот стойкий Стрелок, пару раз, отвернувшись, смахнул с ресниц слезу.
Они что-то говорили друг другу, радостно-оживлённое, плакали и смеялись, Нина не могла оторваться от отца, обнимая его и прижимаясь к грязной телогрейке.
– Прости меня, папочка, не сберегла я нашу Мышку – прошептала она в один из моментов.
– Света – наклонился к ней Глеб – думаю, нам пора, надо оставить их одних. Я провожу вас.
Светка согласилась с ним – действительно, нужно было уходить. Они познакомились с отцом Нины и Мышки, пожали ему руку и попрощались, хотя Нина уговаривала их остаться.
– Нет, Ниночка, мы пойдём – сказала Светка, целуя её в щеку – думаю, вам есть, о чём поговорить с папой...
Стрелок проводил их до дома, у ворот осторожно приобнял Светку, велел ей крепиться и держать себя в руках, и ушёл.
Серая зима окутывала город своим холодным покрывалом. Даже бывалые жители Москвы признавали, что зима в этом году необычно жёсткая и холодная. Стылый снег днём рыхлился под ногами, забиваясь в подошвы обуви, а ночью застывал, превращая тротуары в настоящую катушку.
Светке казалось, что в душе её тоже навсегда поселилась зима – такая же холодная, неуютная, мрачная. По улицам сновали хмурые люди, в глазах которых отражался физический и душевный голод. Светке казалось, что все они, эти проходящие мимо люди, думают только об одном – как бы найти еду, отобрать у кого, украсть или купить на те копейки, которые они получали. Еда стала основным приоритетом в жизни жителей большого города. Полки в магазине были уставлены никому не нужным уксусом, солью и содой и банками с килькой.
Вокруг – Светка видела – один за другим разваливались ранее крупные производственные предприятия и заводы, их хозяева в спешке освобождали помещения, и огромные здания оставались жалкими и разорёнными, зияя пустыми глазницами выбитых окон.
С какой-то особой горечью Светка понимала, что теперь не будет так, как раньше. Не было крепкой, надёжной страны, не было безоблачного будущего, за которое можно было не переживать, а то, что ожидало впереди, казалось туманным и неясным. А ещё страшным.
Она довольно часто ездила на кладбище – на могилу Мышки. Ей было так тяжело от потери подруги, не верилось в то, что нет её – такой родной и близкой, боль настолько сильно засела у Светки в сердце, что она даже физически чувствовала её, эту боль.
Она садилась на металлическую скамейку в оградке, не замечая холода, и болтала с подругой, глядя на её фотографию. Заканчивались такие разговоры всегда одинаково – Светка просила у подруги прощения за её искорёженную жизнь и плакала, чувствуя, как тёплые слёзы катятся по холодным щекам.
Такой однажды и нашёл её там Стрелок – в воскресенье он пришёл к Светке, а Вадька сказал, что она уехала на кладбище. Он отправился за ней и обнаружил её, отупевшую от слёз, на скамейке. Она смотрела на памятник подруги, и сама в этот момент была похожа на каменное изваяние. Кое-как Глебу удалось поднять её и отвести к машине.
– Света, так нельзя – сказал он ей по дороге – ты себя сожрёшь так. Что ты делаешь? Мышку уже не вернуть, вряд ли ей нужно твоё покаяние. Она хотела бы, чтобы ты жила, а не вот это вот всё. Тебе пора прийти в себя, невозможно вечно скорбеть.
– Я виновата перед ней, понимаешь – проговорила Светка – и никогда не искуплю эту вину. Если бы не я – она была бы жива.
Глеб только головой покачал. Он боялся признаться себе, что и сам боится – за Светку. Боится, чтобы она, в порыве эмоций, не сделала бы того же самого, что сделала Мышка. С другой стороны, он видел, что Света – настоящий боец по своей сути. Беспокоило его ещё и то, что он чувствовал, даже своей огрубевшей мужской душой чувствовал, что в сердце этой взбалмошной, эмоциональной девчонки живёт сильное чувство... Но увы – ни к нему... И не хотел себе признаться, что в его сердце тоже живёт чувство, самое настоящее, большое – к ней. К ней, такой далеко не идеальной, но такой одинокой и ранимой, как и он сам. Поэтому чтобы не будить это в себе, он хотел быть ей не больше, чем хорошим другом, помогать и советовать, и с радостью видел, что и сама Светка тянется к нему – как к другу.
– Как у тебя дела с этой девочкой? – как-то раз спросил его Князь – знаешь, есть в ней что-то такое – природное, дикое... Что западает в душу... Я бы на твоём месте не медлил. Тебе двадцать три – пора подумать о будущем.
– Мы с ней только друзья, отец. Она... любит другого.
– Хочешь, помогу сделать так, чтобы разлюбила? – ухмыльнулся Князь.
– О, нет-нет! Знаю я твои методы!
– О чём речь? – весело спросила подошедшая жена отчима, Виолетта – или о ком?
– У сына подруга – ответил ей Князь – но они всего лишь друзья.
– Это поправимо – Виолетта улыбнулась – подари ей цветы, и её сердце растает. Она молоденькая?
– Вчерашняя школьница – засмущавшись, ответил Стрелок.
– Тем более. Молодые девчонки любят цветы.
Но Стрелок думал о том, что в свете имеющихся обстоятельств это будет выглядеть нелепо. Он знал, что Светка очень сильно благодарна ему – за полушубок, за то, что он приносит иногда продукты в их дом, чему очень радуются Дашка и Вадим, за то, что помогает доставать по сходной цене лекарства для Зои Петровны. Она даже как-то духом воспряла, стала выглядеть намного лучше и постоянно говорит о том, что Светку им послал сам Господь.
После очередной поездке к могиле Мышки, Светка как-то раз остановилась перед высоким зданием храма. Смотрела на светящиеся в хмуром небе купола и думала о том, зачем люди поклоняются ему, невидимому и неизвестному Богу, который почему-то не отнял жизнь у подонков Капусты и Жиги, но отнял её у доброй и светлой Мышки.
Она немного подумала и вошла внутрь. Там было темно, тихо и прохладно, пахло ладаном и церковными свечами, стояла какая-то дымка, видимо, от тех же свечей. В церкви была только одна старушка – сидела за какой-то стойкой и перебирала свечи, раскладывая их в разные кучки.
Светка осторожно присела на краешек скамьи и уставилась на иконы, которые висели по стенам. Их было немного, но некоторые были старинными и вероятно, очень ценными. Светка поймала себя на мысли, что она никогда не верила в Бога и не думала об этом, да и сейчас не верит ему. Вошедший с улицы в храм батюшка в длинной чёрной рясе подошёл к ней и перекрестил. Она отметила про себя, что, несмотря на чёрную густую бороду, он ещё не стар и глаза у него излучают какое-то особое тепло. Она ещё немного посидела в храме, а потом поехала к Нине – они договорились увидеться сегодня.
Отец Нины, Иннокентий Павлович, тоже был дома. Чистый, выбритый и подстриженный, он выглядел не таким уже и старым, девушка с болью в сердце отметила, что глаза его напоминают глаза Мышки – такие же задорные, с лукавинкой и смешинкой во взгляде. Он приветливо поздоровался со Светкой, предложил ей чаю с оладьями, которые настряпал сам и спросил, как дела.
Потом ушёл в комнату, решив не мешать их девичьим секретам.
– Вот видишь как – проникновенным, грудным голосом говорила ей Нина – я уж и не надеялась, что выживу после смерти Марины. Не о ком стало заботиться, Света, не кого стало любить. А тут – отец...
– Семью тебе надо – вздохнув, ответила Светка – детишек побольше. Ты бы им всю свою любовь и заботу отдала. Ты ведь действительно по другому не можешь – тебе нужно жить ради кого-то.
– Пока нам с отцом нужно привыкнуть к мысли, что Марины нет рядом. Видишь, как получается – одно жизнь забирает, а другое даёт. Я ведь и не думала, что отец вот так появится снова в моей жизни.
– Я сегодня после кладбища в храме была – зачем-то сказала Светка.
– Вот как? Ты верующая, что ли?
Она отрицательно покачала головой.
– Не привыкли мы к вере-то... – задумчиво сказала Нина – нас ведь в школе другому учили – Бога нет, есть пионеры, октябрята и комсомольцы... А оно, может быть, и нужно верить.
– Верить тому, кто забрал Мышку? – укоризненно спросила Светка.
– Ох, Света, сложно это очень. Ему там, наверное, тоже нужны такие ангелы, как Мышка...
Светка чувствовала, что деревенеет в этой своей жизни, в которой не было ничего, кроме работы, дома и кладбища. Она словно застыла в ожидании кого-то или чего-то, что вытащит её из этого состояния. Знала только одного человека, который способен на это, но этот человек... не хотел, чтобы она была рядом. От осознания этого было больно. Она поехала за ним, чтобы отдать ему свою душу, жизнь, тело и честь, а он не оценил этого. Да и должен ли был оценить? Обязан ли?
– Учиться тебе надо – говорил задумчиво Стрелок на работе – не можешь же ты всю жизнь в мойке пропадать. Ладно я, неуч, но ты-то умная девчонка.
– Не до учёбы мне сейчас – отвечала она, а как-то раз добавила – мне работать надо, чтобы есть что-то, детворе помогать, Зое Петровне, да ещё родителям долг вернуть.
– Долг? А за что? – поинтересовался Стрелок.
И Светка вдруг с какой-то лёгкостью рассказала ему всё, что она натворила перед отъездом из своего города. Ей стало легче, а в глазах Стрелка что-то промелькнуло, непонятное.
– Ну, отдашь постепенно – пожал он плечами.
– И ты сейчас не жалеешь о том, что связался с воровкой? – удивилась она.
– Все совершают ошибки – ответил он ровным голосом – правда, за них потом приходится платить очень дорогую цену. Ты это поняла, и я знаю, что не будешь больше красть. Кроме того, я вижу, что ты хороший человек, Света.
Весна, между тем, не спешила вступать в свои права. Дни были холодными, ночи – тоже. С некоторых пор Светка приметила, что на мойку стала постоянно приезжать одна и та же женщина в дорогой машине. Выглядела она, как обеспеченная иностранка – длиннополая шуба, чёрные волосы с идеальной стрижкой, капризный большой рот накрашен ярко-красной помадой. Она всегда давала чуть больше денег, объясняя Светке, что это чаевые, но та всё честно отдавала Стрелку, который лишнее потом возвращал ей. Незнакомка всё время смотрела на Светку каким-то оценивающим взглядом, и Светка не понимала, чего она хочет.
В этот день странная гостья тоже приехала, но уже с мужчиной. Пока Светка мыла машину, краем глаза видела, как они вдвоём смотрели на неё.
– Ну что? – тихо спросила женщина у спутника.
Тот кивнул головой и также тихо ответил:
- Пойдёт.
Продолжение здесь
Спасибо за то, что Вы рядом со мной и моими героями! Остаюсь всегда Ваша. Муза на Парнасе.