Когда ноктюрн отзвучал, оставив последний нежный звук в тишине кабинета вопросительным и безответным, как всегда это казалось Аленке, Мирон помолчал, потом слегка постучал пальцами по крышке рояля, как будто сам сыграл эти последние ноты, вздохнул
- Ты талантлива. С такими способностями надо учится, а потом людям музыку играть, а не по поселениям шляться за деревенскими мужиками. Но это дело твое. Будет так!
Он подошел к одному из шкафов, открыл резную дверцу, как оказалось этот шкаф был не совсем книжным, был у него маленький секрет в виде бара, достал тяжелую и темную бутыль с этикеткой темного золота, тяжелую квадратную хрустальную рюмку, поставил на стол. Потом подумал, оценивающе глянул на Аленку, хмыкнул, вытащил коньячный бокал и вазочку с каким-то странным печеньем - похожим на янтарные тоненькие сигаретки.
- Сюда иди. Выпьешь?
Аленка быстро и испуганно замотала головой, почувствовав себя вдруг напуганной курицей, да так, что тяжелый узел волос вечно, распадающийся в самых неподходящих случаях вдруг стряхнул с себя шпильки и выпустил непослушные пряди. От этого она еще сильнее испугалась, начала судорожно закручивать волосы снова, а Мирон, прищурившись, глотнул коньяк и с удовольствие наблюдал, как Аленка суетится, задрав тоненькие точеные локотки, и взгляд его бесстыдно скользил от шеи к груди.
- Зря. Коньяк отличный, расслабляет, понуждает к жизни. А печенье просто шедевр, оно сырное, такое ты никогда не пробовала. Впрочем, дело твое.
Он налил еще, бледноватое лицо со впалыми щеками чуть порозовело, и седые волосы стали казаться странными, не его, как будто он надел парик.
- Тогда просто сядь. Слушай.
Аленка, наконец, справилась с волосами, поплотнее запахнула теплую кофту, стараясь скрыть от глаз неприлично узкую водолазку, присела на край тяжелого старинного стула
- Поедешь к мужу через два месяца. Как раз, может, зимник встанет, мы туда караван погоним, ну и тебя загрузим. А пока будешь работать здесь, в клубе. У нас песня строить и жить помогает, а аккомпаниатор сбежал. И еще в садике будешь играть и пение в школе вести. Тут школа на пятнадцать детей, но они тоже дети. Жить будешь у меня, в комнате рядом с Полиной, думаю это тебе подойдет.
Он снова налил себе коньяк, выпил разом, и Аленка заметила, что он ни разу не закусил, печенье стояло нетронутым. То, что говорил этот Мирон не укладывалось у нее в голове… Как через два месяца? Такого просто не может быть! Она уже почти добралась до Прокла, осталось каких-то пару шагов, а этот седой скелет вдруг встал на ее дороге, перегородив и сломав ей путь. И страх разом улетучился, Аленка вскочила, подошла вплотную к Мирону, оказавшись почти глаза в глаза - даже сидя он был с ней практически одного роста
- Что значит - через два месяца? Вы с ума сошли? Я ехала через всю страну, меня муж ждет, у меня разрешение есть! Вы не имеете права меня здесь держать! Отпустите меня к мужу! Есть какие -то способы ускорить отправку?
Мирон двинул стул назад, но не встал. Он продолжал сидеть,усмешливо глядя на Аленку, и по его глазам, чуть осоловелым и блуждающим, было видно, что коньяк сделал свое дело.
- Ишь ты… Есть… Вставай задом, обопрись о стол и задери юбку. Это поможет…
Аленку окатило жаром. Она снова подскочила к Мирону, размахнулась, понимая, что это будет ее последний день на земле, но Мирон поймал ее руку, сжал, холодно и зло отбросил в сторону.
- Ты что? Правда подумала, что я всякую шваль в своем кабинете имею? Нет, дорогая, мое внимание еще заслужить надо. Бери свои манатки и топай за Полиной. А будешь тут руками махать, вместо мужа карцер увидишь. Есть тут у нас комната отдыха для вольнонаемных. Иногда пустует.
Мирон встал, аккуратно отодвинул Аленку в сторону, звякнул здоровенным колокольчиком, от адского звука которого у Аленки зазвенело в голове и пошел через кабинет в сторону маленькой, как будто потайной двери. И у самой двери обернулся, снова оглядел Аленку с ног до головы
- Не дешевка… Это неплохо… Ладно, иди размещайся, завтра на работу выходи, клуб осваивай.
Полина быстренько пробиралась по полутемному коридору, коридор все не кончался, дом казался бесконечным. Она легко тащила тяжеленную сумку Аленки, и не переставая щебетала
- Тут дома такие, Ален. Все вместе - и баня, и погребица, и кладовая, все соединено, удобно. Зимой морозище, на улицу выходить не надо, мне очень нравится. А там, в конце, как раз баня и наши с тобой комнаты. Здорово, что тебя прислали, а то я уж тут устала одна, с мужиками. Все, пришли.
Полина щелкнула выключателем, осветив часть коридора. Тут и вправду было три двери - одна тяжелая, видно из толстенных дубовых досок, а две другие полегче, светлые, нарядные.
- Та твоя, подальше. Ты вещи разбирай, найди что надеть после баньки, я ее растопила. А потом чаи будем гонять. С баранками.
Она исчезла, как будто просочившись через стену, Аленка затащила сумку в свою комнату и упала на высокую узкую кровать, утонув лицом в пышной подушке. Бессилие и отчаянье… И больше ничего. Никаких чувств она не ощущала. Только бессилие и отчаянье…
…
- Ты не грусти, Ален. Отправят тебя к твоему милому, никуда не денутся. Там свободное поселение, будешь с мужиком в одном дому жить, как на воле. Только сейчас Мирона не зли, он так ничего, только бешеный.
Полина вальяжно развалилась на полке, от ее плотного белоснежного тела шел пар, а Аленка стеснялась, сидела, поджав ноги, стараясь спрятать все, что можно было спрятать. Потом вдруг решилась, окатила себя прохладной водой из деревянной шайки, спросила
- Он пьет, Поль? Он знаешь, что мне сказал?
Она шепотом, как будто боялась что ее услышат, рассказала Полине про юбку и стол. Та села, хихикнула, зажав рот, потом снова
- Не, Ален. Это он так. Тут желающих перед ним юбку задрать хватает. Только у него баб нет. Я тебе потом расскажу почему. А пьет, да! Каждый день бутылку новую открываю ему, попробуй с утра в бар не поставь, башку оторвет. Чудной мужик, короче…