Выбрал Григорий день, когда погода встала сухая, жаркая, да и снарядился в лес, будто бы по дрова.
— Да куда ж ты собрался? — подивилась мать, — Ведь у нас три поленницы стоят, да и по осени за дровами-то ездят.
— Я место приглядеть, — буркнул Гришка и, взяв в сенцах топор, вышел из избы, пока старушка-мать не начала расспросов.
Быстро прошёл Гришка через деревню и вышел в луга, за лугами и лес начинался. Берёзки белые обступили опушку хороводом, словно девицы стройные в сарафанах светлых, перебирают косы свои зелёные до пят, улыбаются. Рядом липы медовые в золотом цвету, поразвесили солнечные соцветия, дух стоит сладкий кругом, а над липами пчёлы-труженицы жужжат, стараются, лето оно скоро пролетит, не заметишь, надобно впрок успеть медку запасти.Залюбовался Григорий этой картиной, даже на душе вроде легче стало, и мысль закралась вдруг — правильно ли я делаю? Не далеко ли зашёл? Ёкнуло внутри — ведь грех… Но тут вновь всплыла в памяти улыбка Тосина, смех её звонкий, стан стройный, и нахмурил Гришка брови, насупился, да быстрым шагом зашагал в лес. Долго он бродил, сначала по тропкам, а после по нехоженым местам, уходя всё дальше от мира людей, в самую глушь леса, в чащу, пока не понял, что кружит на месте. Остановился Гришка, отдышался, огляделся. Точно, был он уже здесь, вон и коряга знакомая лежит. С досады Григорий п.н.ул трухлявый, тёмный бок. И тут послышался скрежет, словно дверь на петлях ржавых, давно несмазанных, заскрипела. Замер Григорий, не понимая что тут творится и тут коряга трухлявая заворошилась, заворочалась, закряхтела тяжело и стала подниматься. Струхнул было Гришка, а после усмехнулся:
— Быстро же ты, братец, испужался!
И, подняв топор, приготовился к встрече с неведомым существом. Меж тем поднялась коряга, расправила длинные корявые пальцы-сучья, разлепила морщинистые наросты на коре, за которыми показались жёлтые сонные глаза, взглянула сурово на того, кто посмел потревожить её покой, и разинула чёрный гнилой рот:
— Кто ты? Чего рыщешь?
— Григорий я! — выступил парень вперёд, сжимая в руках топорище, и готовый в любую минуту в.с.а.д.ить в чудище острое лезвие.
— Зачем пожаловал?
— Колдуна ищу, домовину его, — ответил Гришка, — Знаешь, поди, где она? Я уже с утра тут и ничего похожего не встретил.
Замолчала нежить лесная, вперилась в Григория жёлтыми своими глазищами, задумалась:
— Впервые вижу, чтобы сами смерть свою искали. Неужто люди нынче так глупы стали?
— Не твоё это дело, — резко крикнул Григорий, — Знаешь, так скажи, где мне его искать, а не знаешь, так и нечего голову мне морочить.
Расхохоталась коряга, широко разинув бездонную чёрную пасть:
— Отчего не сказать, скажу, мне до того дела нет. Да больно ты напористый, таким нахрапом далеко не уйдёшь в лесу. Тут с уважением надобно, с почётом, али не учили тебя старые люди?
— А ты кто таков будешь? — спросил Григорий.
— Лесовик я.
— Это Леший что ли?
— Эка вы молодёжь, неграмотна! Леший в лесу главный, всему голова, а мы лесовики да лесавки помощники его, много нас.
— Ну так скажешь про колдуна? — снова спросил Георгий.
— На болоте ищи, — вздохнул тяжело лесовик, зевнул утробным голосом, да опустился неслышно, сложился, свернулся, прикрыл веки и снова стала с виду коряга корягой. И не поверишь, что только что говорила она, коль сам не увидел бы того.
Встряхнул головой Григорий:
— Наваждение какое-то, а всё таки терять мне нечего, пойду-ка и вправду на болото, может и не врал лесовик.
Долго пробирался Гришка сквозь густой и плотный лес, уже вечереть стало, когда вышел он наконец к болоту. Простиралось оно до самого горизонта — голодное, ненасытное, зыбучее. Мошкара вилась тучами над кочками и зарослями камыша, квакали лягушки, за спиной где-то ухнула два раза сова и смолкла.Осторожно ступая, проверяя дорогу толстой крепкой ветвью, срубленной тут же, пошёл Гришка вперёд, глядя по сторонам — не видать ли где домовины.Внезапно хлюпнуло что-то сбоку, запузырилось. Оглянулся Гришка, окинул взглядом болотное царство, что там скрывается в сумерках? Не видать ничего, тишина. Только ступил было Гришка, как снова хлюпнуло что-то, а после смех послышался, неприятный такой, злорадный, да как ухватит что-то Гришку за штанину, так, что упал он прямо в жижу болотную. Вскочил быстро на ноги, взмахнул палкой, обернулся — нет никого.
— Ах ты, нечисть болотная! — выругался Григорий и только повернул голову, как прямо перед ним возник тощий силуэт в лохмотьях. Отскочил Гришка в сторону, а тощая фигура расхохоталась знакомым уже злорадным смехом и затянула писклявым голоском:
— Григо-о-о-рий к нам пожаловал!
— Ты ещё кто будешь? Откуда имя моё знаешь?
— Кикимора я, али не признал? — захихикала тощая.
— Откуда вы все повылазили?
— Мы-то всегда тут жили, спокон веку, а вот ты что тут забыл?
— Али не доложили тебе вместе с именем моим? — передразнил Кикимору Гришка.
— А ты чего такой суровой? — закрутилась, засуетилась вокруг волчком Кикимора, отводя глаза.
— Ушла бы ты с дороги, — рыкнул Гришка и замахнулся на тощую топором. Глядь, а её уж и нет.
— Я может помочь хочу, — раздался голос со стороны.
Григорий обернулся в сторону, откуда доносился писклявый голосок — Кикимора уже сидела на дальней кочке. В сумерках выглядела она грудой тряпья, из которого торчал длинный тонкий нос и тощие ручонки.
— Тебе какой умысел помогать-то мне?
— Умысел у нас, у нечистых, один, Гришенька, — ответила болотная нежить и снова затряслась в беззвучном хохоте. — Так показать аль нет, где домовина-то стоит? Сам ты её не найдёшь, голубчик.
— Показывай уже, — вздохнул Григорий и пошёл следом за Кикиморой, радостно и шустро запрыгавшей с кочки на кочку.
Пока они шли, совсем стемнело, кругом слышались какие-то вздохи, болото жило своей ночной жизнью, кто-то ходил тут кроме них с Кикиморой, то и дело проплывали мимо бледные зеленоватые огоньки, в их фосфорическом свете вспыхивали и гасли очертания каких-то неведомых существ, глядевших на Григория из своих укромных зарослей тины.
— Что за огоньки летают? — спросил Гришка у своей провожальщицы.
— Так Игоши то, младенчики некрещёные, — кинула та через плечо, — А мы пришли уже почти.
— Вот, — остановилась тощая, — Сюда тебе, Григорий. Дальше сам уж, прощевай!
Хихикнув и взмахнув лохмотьями, Кикимора резво метнулась куда-то в сторону и исчезла с глаз.
Григорий осмотрелся. Глаза совсем уже привыкли к темноте и хорошо различали предметы, к тому же болотные огоньки освещали это мрачное место. Холодом вдруг повеяло, сыростью древней, топью болотной, поёжился Гришка и впервые только и задумался:
— А что же я дальше стану делать, как домовину ту найду?…
Ответа у него не было. А домовина тем временем возвышалась перед Гришкой безмолвной тёмной горой на высоких столбах…
— Дурак я всё же, — думал Григорий, стоя по колено в болотной жиже, — Пошто я взял, что стоит мне найти только эту про.к.ля.тую домовину, как всё и решится? Что в ней проку? Ну лежит там по.кой.ник, да и то, какой там по.кой.ник, ежели ему пара сотен лет поди? Так… Ко.с.ти одни. И тех поди нет.
Огоньки обступили Гришку со всех сторон, позвали жалобно:
— Дай имечко, дай имечко…
Оторопел Гришка, какое имечко ещё, чего им надобно? Как вспомнились вдруг рассказы бабки, о том, что живут на болоте души младенцев, которых г.о.р.е-матери ут.о.пи.ли, налетают они в виде блуждающих огоньков на одиноких путников, заманивают в самую глушь, откуда уже не выбраться, но ежели станут они просить тебя наречь их именем, и ежели ты имя дашь, то обретут души не.с.ча.стных покой.
— Никита! — выпалил Григорий.
— Спаси-и-ибо… — прошелестело в ответ и один огонёк, вспыхнув, померк.
Остальные закружились вокруг неистово, заверещали:
— Нареки! Нареки! Имя!
— Агафья! Василий! Пётр! Василиса! — закричал Григорий, отмахиваясь от них, и отступая назад. Огоньки же прыгали, гасли один за другим, и пропадали в темноте ночи.
И тут затрепетало всё кругом, задрожала топь болотная, метнулись огоньки в стороны врассыпную, и стало совсем темно. Тьма плотной стеной обступила Григория, обволокла липким холодным туманом, пронёсся шёпот по кругу:
— Идёт, идёт…
Жуть напала на Григория, страх заполз под одежду и свернулся у горла у.да.вкой, стало трудно дышать. Небо заволокло тучами, огромная невидимая пасть разверзлась и поглотила луну на небосводе. Полный мрак опустился на землю. Внезапно наступила тишина, такая что резало уши. И в этом мё.рт.вом затишье Гришка вдруг услышал позади себя шипящий, низкий голос, идущий казалось из самой преисподней:
— Долго ждал я тебя, Григорий… Ну, здравствуй!
Григорий стоял молча, спиною чувствуя того, кто находился сейчас позади — я.р.о.с.т.ь, зло.ба, гн.ев и тьма были его сущностью, весь он, колдун, был сгустком ненависти. Ненависти ко всему, что жило, цвело, рождалось и ум.и.ра.ло на земле, созданной Творцом. Превозмогая страх, Гришка медленно повернулся лицом к подошедшему, но как ни пытался он представить того в мыслях, как ни готовился ко встрече с колдуном, он и не ведал того, что увидел сейчас.Перед ним стояла высокая фигура, ростом на две головы выше его самого, а Гришка ростом был не мал и в плечах крепок. Луна вышла из-за туч, и в её ме.рт.венном свете колдун похож был на каменное изваяние, холодное и неподвижное, казалось, лишь длинные седые волосы его были живыми, они развевались по ветру, как тонкие вертлявые змеи, готовые в любой момент схватить, ужалить, уб.и.ть ядом. Лицо, с запавшей глубоко, тонкой линией рта и чёрными смоляными глазами в провалившихся глазницах, безносое и покрытое пятнами, было лицом по.кой.ника, но при этом колдун был жив.Ко.ст.лявые тонкие пальцы перебирали воздух. Гришка попятился, упал, запнувшись о скользкую тину, нитями опутавшую ноги, в голове помутилось, а колдун подойдя ближе, склонился над ним, и тут ветер распахнул полы его длинного одеяния и Гришкиному взору предстала мё.р.твая плоть, изъеденная, ра.з.ло.жившаяся, в которой копошились о.па.ры.ши, тошнотворный дух тл.е.на и гнили пахнул на него, и парень закрыл глаза, не в силах смотреть.
(продолжение следует)
Из книги автора "Сон-трава"
Художник Андрей Шишкин