Во время спора с Базаровым, «в запальчивости и раздражении», Павел Петрович скажет: «Прежде молодым людям приходилось учиться; не хотелось им прослыть за невежд, так они поневоле трудились. А теперь им стоит сказать: всё на свете вздор! — и дело в шляпе. Молодые люди обрадовались. И в самом деле, прежде они просто были болваны, а теперь они вдруг стали нигилисты».
То, что в тот момент звучало незаслуженной обидой (Аркадий уже «вышел кандидатом», Базаров «в будущем году хочет держать на доктора»), оказывается совершенно справедливым, когда мы знакомимся с господином, который гордо представляется: «Я старинный знакомый Евгения Васильича и могу сказать — его ученик. Я ему обязан моим перерождением...»
В романе выведены два человека, считающие себя сторонниками новых взглядов, но на самом деле схватившие только какие-то крохи идеологии нигилизма (да и то зачастую неверно понятые), и один из них – Виктор Ситников, «герр Ситников», как иронично называет его Базаров.
П.Л.Лавров, один из идеологов народничества, писал о романе Тургенева: «Базаров был, бесспорно, силой, силой честной и революционной, а что около всякой новой общественной силы являются и должны являться несостоятельные, пошлые подражатели, было совершенно неизбежно». И это, разумеется, относится к Ситникову.
Карикатурна его внешность: «человек небольшого роста, в славянофильской венгерке». Что это за одежда (кстати, ни в одной из экранизаций романа её нет)? Нашла такое объяснение: обычно венгеркой называли доломан – один из элементов гусарской формы (мы можем увидеть её на портретах, например, Д.В.Давыдова или М.Ю.Лермонтова). Но была в те годы и другая венгерка – штатская, которую любили носить русские помещики, - синий (чаще всего) кафтан, расшитый на груди шнурами, похожий на одежду допетровских времён. Видимо, именно такова была и венгерка Ситникова. Но при этом у него «чересчур элегантные перчатки», а затем Базаров с Аркадием обнаружат его визитную «карточку с загнутыми углами и с именем Ситникова, на одной стороне по-французски, на другой — славянской вязью».
Внешность его описана кратко и выразительно: «Тревожное и тупое выражение сказывалось в маленьких, впрочем, приятных чертах его прилизанного лица; небольшие, словно вдавленные глаза глядели пристально и беспокойно, и смеялся он беспокойно: каким-то коротким, деревянным смехом».
Что привлекло Ситникова в идеях Базарова? Он сам объяснит: «Когда при мне Евгений Васильевич в первый раз сказал, что не должно признавать авторитетов, я почувствовал такой восторг... словно прозрел! "Вот, — подумал я, — наконец нашёл я человека!"»
Он готов бегать за Базаровым, как собачонка, и делать всё, подражая ему, не подозревая, насколько смешным выглядит:
«— Я надеюсь, вы не от губернатора?
— Не надейтесь, мы прямо от него.
— А! в таком случае и я к нему пойду...»
Он даже к Одинцовой в имение пожалует («решившись, с свойственною ему назойливостью, поехать в деревню к женщине, которую он едва знал, которая никогда его не приглашала, но у которой, по собранным сведениям, гостили такие умные и близкие ему люди»), при этом явившись «к завтраку в новом щегольском, на этот раз не славянофильском, наряде» и «удивив приставленного к нему человека множеством навезённого им белья». И снова авторская ирония в описании, «какою перепёлкой влетел в комнату» он…
Его разговор ясно показывает, что он не обладает ни умом, ни тягой к знаниям и просто радуется, что можно ничего этого не признавать, подчас даже не осмысливая, о чём идёт речь. Вспомним диалог:
«—Долой авторитеты! — закричал Ситников, обрадовавшись случаю резко выразиться в присутствии человека, перед которым раболепствовал.
— Но сам Маколей, — начала было Кукшина.
— Долой Маколея! — загремел Ситников. — Вы заступаетесь за этих бабёнок?
— Не за бабёнок, а за права женщин, которые я поклялась защищать до последней капли крови.
— Долой! — Но тут Ситников остановился. — Да я их не отрицаю, — промолвил он».
«Долой!»… А что, зачем, почему? Думаю, он и сам не сможет этого объяснить.
Среди моих комментаторов немало людей, любящих проводить аналогии с зарубежной литературой. Я не делаю этого, не считая себя специалистом по английским, к примеру, авторам (хотя читала немало), но параллели с литературой русской подчас напрашиваются. И в связи с Ситниковым на ум приходит чаще всего Андрей Семёныч Лебезятников из «Преступления и наказания» Ф.М.Достоевского, который, если вспомните, говорил: «И если я когда сожалел, что у меня отец и мать умерли, то уж, конечно, теперь. Я несколько раз мечтал даже о том, что если б они ещё были живы, как бы я их огрел протестом! Нарочно подвёл бы так... Это что, какой-нибудь там "отрезанный ломоть", тьфу! Я бы им показал! Я бы их удивил! Право, жаль, что нет никого!»
Правда, мы не знаем, жива ли мать Ситникова, но отец здравствует и благоденствует, занимаясь винными откупами. Базаров ироничен: «"А это заведение твоего отца тоже нравственное явление? " — промолвил Базаров, ткнув пальцем на кабак, мимо которого они в это мгновение проходили». Ситников «очень стыдился своего происхождения», но это не мешает ему участвовать в делах отца – он и в город-то приехал как раз из-за них («У моего отца здесь дело, ну, так он меня просил...»)
И, видимо, именно деньги отца позволят Ситникову породниться со знатью.
Снова убийственная ирония Тургенева. Автор приводит гневные речи Ситникова о женщинах: «Ничего вы с ними не сделаете. Их следует презирать, и я их презираю, вполне и совершенно! Ни одна из них не была бы в состоянии понять нашу беседу; ни одна из них не стоит того, чтобы мы, серьёзные мужчины, говорили о ней!» А в середину этой гневной тирады вставлено язвительное замечание: «Возможность презирать и выражать свое презрение было самым приятным ощущением для Ситникова; он в особенности нападал на женщин, не подозревая того, что ему предстояло, несколько месяцев спустя, пресмыкаться перед своей женой потому только, что она была урожденная княжна Дурдолеосова».
В конце романа нам расскажут и о Ситникове: «Говорят, его кто-то недавно побил, но он в долгу не остался: в одной тёмной статейке, тиснутой в одном тёмном журнальце, он намекнул, что побивший его — трус. Он называет это иронией. Отец им помыкает по-прежнему, а жена считает его дурачком... и литератором». С первой оценкой, полагаю, нельзя не согласиться. Тургенев же издевательски назовёт его «молодым прогрессистом».
Можно было бы просто посмеяться над этим персонажем, однако было сказано: «Ситников, тоже готовящийся быть великим, толчётся в Петербурге и, по его уверениям, продолжает "дело" Базарова».
И кажется мне, что такие «продолжатели» опаснее врагов…
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!
"Путеводитель" по циклу здесь
Навигатор по всему каналу здесь