Обратное распространение ошибки и условный рефлекс имеют между собой, одним из возможных образов то общее, что в обоих случаях имеется приближение к возможности ассоциативной памяти. Эта последняя в виду памяти может распространять информацию по времени, а ассоциативная часть отвечает одним из ближайших образов, за первые степени обобщения различной информации. Явно, может быть, что эти характеристики могут дополнять друг друга. Память, тем более, словно и восприятие явно ни возможно без воображения, это последнее, трудно отмыслить от ассоциаций. Но в гораздо большей мере именно система трансформеров и соответствующего внимания приближает электронные цифровые устройства в алгоритмах нейронных сетей к состоянию ассоциативной памяти и соответствующего внимания, в котором дискриминационные технологии, выделение важного и не важного, объединяются с технологиями генерации уместно нового. Письмо и речь. Письмо, кажется, имеет среди прочих тот горизонт, который гораздо ближе к прямой референции чем нет, к прямой отсылке, чем нет. И действительно, коль скоро, вообще, может быть, разница между вторичной и первичной знаковыми системами прямой и косвенной референцией, что, вообще говоря, разные различия, и в известной мере, по сути, различны. То вопрос о пространстве, в котором прямая и косвенная референция могут быть блики и далеки друг от друга, может быть вполне резонным. Действительно, петух, что танцует под балалайку, когда теперь под ним нет сковороды, или собака что выделяет слюну по световому сигналу, в известной мере и в известном смысле ничем принципиально не отличаются от людей, что аффективно реагируют в зале кинотеатра на происходящее на экране. Во всех таких случаях, говоря опять же условно возросшая степень комбинаторики и да, кроме прочего, формальной, приводит, кажется, к тому, что присущее теперь выдаётся за не присущее и не присущее за присущее. И этот обмен никого в особенности и не заботит, и не обманывает. Между тем, язык или вторичная знаковая система таким образом выглядит словно лож. И да, в отличие от письма именно речь, скорее такова. Коль скоро, письмо в известных горизонтах такого занятия вполне близко к границе с первичной знаковой системой, что, вообще говоря, в том числе, и благодаря, исследованиям Павлова, оказалась таким же образом вполне знаковой системой, условной. Тем не менее, в виду вторичной знаковой системы, то есть собственно языка и речи, эта первична система выглядит иногда гораздо ближе к прямой референции чем нет. Но очевидно в ином смысле, что лишь незначительное количество истин может быть выражено таким образом. Большая их часть просто не может быть ни выражена, ни верифицирована, ни воплощена первичной знаковой системой. Пусть к безусловному лежит через условность. Тем не мене, пространство, в котором прямая референция и косвенная могут сближаться и расходиться до сих пор математически ни считается, ни аналитически, ни дискретно, невозможно посчитать близость и даль друг от друга машинного языка и языка высокого уровня программирования, исходя из имманентных критериев оценки. И конечно различие между чувственностью и рассудком, светом и языком таким же образом ни предмет математики или формальной логики, но скорее философской гносеологии. Но между этими областями, восприятия и языка, условно говоря есть граница, общая граница которой если бы не было и различие было бы действительно бесконечным, то не было бы и вопроса. То есть, различие между проблемами, что правильно поставлены, но массово ни разрешимы и проблемами, что ни правильно поставлены и потому ни разрешимы просто не существовало бы, как и самой возможности познания. Но тем не менее такие различия существуют и более того очевиден, может быть сам факт возможности познания для существа, конечность которого состоит как раз кроме прочего в том, что различие между языком и восприятием, ни является бесконечным, но конечно. Эту границу Кант в свойственном ему гносеологическом горизонте видел в продуктивном воображении. И можно сказать, что ассоциативная память, это нижний слой такого. Впрочем, если ни впадать в идеализм со свойственным ему пиететом перед идеальными иерархиями, то может совсем ни быть дисквалифицирующего характера у термина ассоциация. Тем не менее, горизонты действительно могут быть различны. И в языке, и в речи имеют место области, которые кажутся мало совместимыми, словно логос и миф и именно в виду соотношений прямой и переносной отсылки. Миф, казалось бы, в виду тезиса о том, что пусть к безусловному ведёт через условность должен был бы быть наиболее плотным сосредоточением истин, и это в известном смысле так, но только именно так, в известном смысле, что может быть крайне далёк от смысла прямой референции и рациональности логоса. Порог размерности, вот что до сих пор разделяет эти области и так, что ни смотря на гигантские усилия по преодолению видимо не может быть преодолён во всяком случае прямо. Алгоритм Менте-Карло, или много опытов, что ведь могут быть не просто чреваты негативом, но сплошь состоять из него или если таких опытов мало, ответ: "Что ни будь да будет". И да, правдоподобие в глубоком обучении, ни то же самое что и мера афористичности. Текст может быть правдоподобен, как раз в виду высокой меры афористичности и нет, коль скоро такая мера может быть низкой. Такая зависимость не единственная могут быть и обратные. Хаосмос и мифологос, это видимо кроме прочего единственно возможные пути, прежде всего словесные пути к управляемому хаосу. Что ведь как устойчивое выражение далеко не предел в виду искомого состояния. В виду ИИ стало очевидно, что вопрос о том, конечен ли белковый разумный интеллект, таким же образом, как и интеллект высших приматов, вполне может быть поставлен, пусть бы и в виду тех же быстрых изменений технологической связности на него может быть дан вполне определённый ответ. Нет, такой интеллект может неограниченно развиваться и именно потому, что могут быть самые разные горизонты ассоциации такого интеллекта с ИИ. И да, кроме прочего, это возможно потому как ни странно, что такой интеллект вообще смог придумать теорию бесконечных множеств. Это подобие теологического аргумента к единству бытия и мышления, существования и сущности, тем не менее в известной размерности вполне корректно. Кантовская критика онтологического аргумента, в силу двойственности и затрагивает, и не затрагивает искомое. Но в этом и состоит парадокс которого не следует страшиться. Тезис состоит в том, что язык – это колебание, ни истина и ни лож, и истина и лож, чтобы быть ни истиной и ни ложью, что обращаются в, и в истину, и в ложность. Короче, это фрактал самому себе подобия. Более того фракталом является любая граница, и очевидно, прежде всего конечная. Различие между бесконечными множествами и множествами неограниченно возрастающими, то есть между потенциальной и актуальной бесконечностью, это таким же образом фрактал. И в этом может быть шанс продолжить. Граница с сущностью это все что может быть достаточно. И да, именно таким образом можно сохранить, а не отбрасывать теоремы Геделя и Коэна, коль скоро они получены сильными средствами и отбросив эти теоремы, следует видимо отбросить и эти средства. Коль скоро, они оказываются ни пригодны для таких предельных и основополагающих областей. Но пока, во всяком случае, нет ничего адекватнее таких средств. Граница с ними, кроме прочего, это возможность продолжения. Дробные интегралы в частных производных для и на границе многомерных массивов. Ни гносеологический, ни онтологический горизонты ни могут быть просто отброшены, коль скоро граница между ними, это возможность продолжить. Оселедец и The Expanse. Только границы языка, скажем в формальной логике или в ином отношении молчания в мастерской, имеют отношение к текстуре, что крайне устойчива и всеобща? потому что крайне разнородна. Но если так, то почему не всякие границы в языке таким же образом. И да это так. Если что-то и говорят нам семейные сходства, то именно об этом. И да, быть может, трепет раздаётся, прежде всего, вокруг разницы индивидных и общих имён.
Общая теория мозга в отличие от общей теории сознания, может быть. Сложность в том, что словно и в случае сознания, эта теория теперь должна быть общей, коль скоро мозг может быть ни только белковым, но и кремниевым и вообще говоря, кто знает ещё каким. И да, если и может быть теперь пример Нирваны, то это ИИ, ибо этот интеллект, видимо, все еще ничего ни хочет. И о чем нам, де, Илья Слуцкевер, говорящий, мол, что люди станут частью ИИ? Почему большая часть глав компаний большой тройки из цифровых, условно говоря, индусы по происхождению?
«СТЛА»
Караваев В.Г.