А скоро ли черёмуха зацветёт, Марьюшка? Чую, что скоро, вон, ветерок дует, уже и пахнет ей, черемухой- то. Видать и конец мой близок. Скорей бы уж. Ооох-хох-хо, грехи наши тяжкие. И сама не живу, маюсь, и вас всех замаяла. Сиднем сижу, что чурка с глазами, вроде и есть глазоньки, а не видят, есть ноженьки, а не ходят, есть рученьки, а силушки нет в их. Прибрал бы он меня или каво ли? Зачем пыхчу ? Зачем дышу им, воздухом- то? Тут молодым дышать уж нечем, да я ишшо тут прилабунилась с краешку- то. Ты каво делашь- то, Марья? Хоть бы сорвала мне веточку - то. Слышишь ли меня, Маша?
Маша вздохнула тяжело, раздражённо. Каждый день с самого утра одно и то же. С детьми малыми ох как трудно, а со стариками вдвое тяжелее.
Сидит бабулечка, что дитя малое, одно только развлечение, что беседы беседовать. А ей, Маше, когда разговоры эти разговаривать? С утра на работу, целый день на ногах крутишься, вертишься, всё бегом, бегом. Домой прибежишь, и опять всё по кругу, бегом. Дома работы всегда много. Легко ли ей, Маше? Хоть бы кто спросил, поинтересовался, так нет, словно само собой всё.
А с другой стороны и бабушку понять можно. Скучно ей, тоскливо. Весь день и словом обмолвиться не с кем. Пока на своих ногах ходила, да подруги ещё живые были так проще было, то бабушка по гостям ходила, то подруги к ней захаживали, да помогала по мере сил, приготовит, дом приберет, в огороде всё что-то делала.
Никого не щадит время, вот и бабу Дашу не пощадили годики. Аж смотреть больно, какая была, и какая стала. Раньше кровь с молоком была, крепкая, упитанная, сильная женщина, а теперь что? Маленькая, сухонькая старушка, вся в морщинах, а лицо так и вовсе на печеное яблочко похоже. Ручки- ножки тоненькие, пальцы длинные скрючило, вывернуло. Глаза совсем не открываются, как будто срослись веки намертво. Скоро уж пять лет будет, как ослепла баба Даша окончательно.
А ведь можно было операцию сделать, да кабы вовремя, так хоть немного, да видела бы. Двумя глазами, как все. Да куда там! Испугалась бабушка, струсила, мол сейчас хоть сколь-нибудь вижу, а ну как вовсе ослепну? Буду вам обузой, чуркой с глазами. Даже и не уговаривай, Марьюшка.
И врач объясняла бабушке, что мол не вы первая ,не вы последняя, с хорошим настроем всё пройдёт замечательно, и будет бабушка видеть, да куда там! Столько слез было, столько причитаний, мол нет, и всё. Сколько отведено мне глядеть на мир своими глазами, столько и хватит.
Быстро зрение село, так быстро, что и сама бабушка не успела наглядеться. Один глаз потух совсем, словно по выключателю щелкнули, а второй ещё немного видел.
Задумалась бабушка, да спросила внучку, мол Марьюшка, поди и правда операцию сделать?
Маша бабушку в больницу повезла, к врачу прибежала, мол согласная она, сделайте операцию, а врач только руками развела- где вы раньше были, когда ещё можно было что-то делать? Поздно уже. С одним глазом точно опоздали. Второй сделать ещё можно, но всё от неё, от бабушки зависит. Как сама себя вести будет, какой настрой у неё.
Настрой у бабушки был. Очень уж не хотелось ей слепой быть. Внучка, Машенька, едва замуж вышла, того и гляди, что дети у них с мужем пойдут, и что же это, даже на правнуков не поглядеть? Сама себя костерила, что сразу отказалась от операции. А сейчас что? Близок локоток, да не укусишь. Подруга , Верочка, сделала эту операцию, так даже вяжет без очков! Это надо же, а! А ведь совсем ничего не видела! Может и ей, Дарье, хоть один глаз спасут? Может и она носочки для маленького свяжет?
Как радовалась старушка, когда видеть стала! Ну и пусть одним глазом, ну и пусть не так хорошо, как сама себе намечтала, но уж всяко лучше, чем было. Правнучку, что молодые назвали Леночкой, в честь матери Марии с рук не спускала бабушка. Такой нежной любовью любила её, с такой нежностью глядела на эту девочку, и всё приговаривала, мол ну вот, и до правнучки дожила, спасибо тебе, Марьюшка, а там Бог даст, глядишь, и пра -прабабкой сделаюсь, только бы дожить.
Маша не любила такие разговоры. Едва бабушка заводила речь о том, что она не вечная, года идут, и вон уж сколько не то, что ровесников её, а и тех, кто младше на тот свет ушли, Маша начинала сердиться и ворчать.
- Что ты начинаешь, бабушка? Неужели тебе так плохо живётся, что у тебя все мысли о смерти? Живи, бабушка! Даже и не думай!
- А тут, Марьюшка, хоть думай, хоть не думай, она ить, старуха- то косматая нас не спрашивает, когда прийти. Вон, мамку твою с папкой забрала, а им бы жить да жить, тебя растить, а может и братьев да сестёр бы тебе нарожали, а оно вишь, как вышло. Ох, Машенька, только бы на своих ногах уйти, чтобы тебе обузой не быть!
Маша, прижимаясь к бабушке обнимала её крепко-крепко, и шёпотом, чтобы не поняла бабушка, что плачет Маша, говорила:
- А я когда маленькая была, не была тебе обузой? Ты меня нянчила, @Язва Алтайская. @опу мне мыла, косички плела. А учила ты меня как? Легко тебе было, баб? Я ведь многого в то время не понимала, сколько нервов тебе вымотала!
- Тьфу на тебя, Машка! Скажешь тоже! Нашла, что сравнивать! Или дитя малое, невинное, или бабка старая!
- А нет для меня разницы, баб! Ты меня не бросила тогда, ни разу не укорила, не упрекнула, так разве можешь ты для меня обузой быть?
Баба Даша вздыхала, стыдливо пряча глаза. Как же, не упрекнула! Было дело, что уж греха таить? Хоть и мысленно, не в слух, а от того грех не меньше. От отчаяния да безысходности что только не скажешь, не подумаешь? Легко ли детей своих хоронить? Легко ли смотреть на их недвижимые, восковые лица? Легко ли под старость с дитём малым на руках остаться?
Одна дочка у Дарьи народилась, поздняя, желанная, да и ту она не уберегла, не доглядела.
Как уж радовалась Дарья, когда дочка у них с мужем родилась! Долго не получались у них дети, видать, аукнулось прошлое, застудилась в войну шибко Дашка, девчонкой небольшенькой была в то время, когда война пришла.
Уж и не чаяла Дарья матерью стать в свои годы. У иных женские дела в ту пору уж исчезают, а она вон, понесла. И не думалось ей, что сможет матерью стать, а вот поди ж ты, получился ребёнок! Родила дочечку. Любила её, берегла, пылинки сдувала, всё для неё. И муж , хоть и строг был, а любил Лену, сроду не обижал.
Как гром среди ясного неба пронеслась горькая весть по посёлку. У Дашки Финогеновой дочка с мужем померли, оба разом, девка маленькая сиротой осталась.
Дарья тогда на себе испытала, что значит почернеть лицом. Она, только она одна виновата, больше никто!
Продолжение ниже
Спасибо за внимание. С вами как всегда, Язва Алтайская.