Сегодня текстиль обрел совершенно новое звучание на арт-сцене. К нему обращаются не только женщины-художницы, традиционно работающие с этим материалом, но и мужчины, обычно тяготеющие к более брутальным материалам. На 1-й ГРАУНД Биеннале представлены работы омского художника Дамира Муратова, одного из самых ярких представителей сибирского иронического концептуализма, создателя знаменитого Che Burashka и творческого поп-арт-пространства «Беднотаун», также являющегося и брендом, производящим самые разные вещи с работами мастера. ГРАУНД Солянка поговорила с участником биеннале о том, как олени выживают на Луне, а мишки — на Марсе, почему квадрат Малевича распускается на нитки и какая песня Егора Летова стала картиной-клипом Дамира Муратова.
ГРАУНД СОЛЯНКА: Многие твои старые живописные работы напоминают те самые ностальгические «бабушкины» ковры с оленями, которые висели на стенах каждой третьей советской квартиры или дома. Да и многие плакатные («Вся власть советам да любовям», «Земле — крестьян! Заводам — рабочих!»), так и просятся, чтобы их повторили в виде шпалеры или настоящего флага. Первые твои «ковры» были обманками, нарисованными на гофрокартоне с приклеенной бахромой. А когда ты создал первую работу в текстиле?
ДАМИР МУРАТОВ: Первые работы в текстиле я сделал где-то в 2014 году. Ну и, конечно, все перечисленные работы просятся в этот материал. У него, в отличие от живописи, есть уникальное свойство, доказанное еще практикой Тимура Новикова — текстиль ты легко можешь свернуть, положить в небольшой чемоданчик и поехать с ним, куда угодно. С живописью это гораздо сложнее. Когда-то на меня произвели значительное впечатление большие шпалеры в Эрмитаже. И вот я подумал — почему нет, тем более, что это уже давно зарекомендовавший себя медиум.
ГC: А что текстиль вообще добавляет в сообщение художника? Что можно сказать текстилем, чего нельзя сказать маслом? То, что легко с этими работами куда-то поехать, это мы поняли уже. А что еще?
ДМ: У меня был опыт где-то с 2017-го и по нынешнее время с кукольным театром. Я сотрудничал с Евгением Николаевичем Ибрагимовым. Это очень известный кукольный режиссер, в театральной среде number one, я бы сказал. Вот. И когда ты общаешься с куклой, ты понимаешь, что это уже другой артист: кукла может тройное сальто сделать на сцене, чего не может сделать живой артист. Кукла не уйдет в запой. То есть, масса достоинств у куклы. И я могу перечислить тоже массу достоинств и у текстиля, даже не с точки зрения рациональности выставки, логистики — смотал, и все. У него масса всего. К картине уже не пришьешь другую картину. К ней можно дописать только диптих, триптих и так далее, либо серию. А здесь ты можешь сшивать из ковров целое панно, дошивать что-то, пришивать. Вот у нас из Омска художница — Анна Bat. Она шьет целые книги! У ткани есть свойство свитка, это может быть вечная книга, ты можешь все время пришить, подшить, дошить. Вот в чем плюс. Подклеенная не очень смотрится, а подшитая нормально смотрится.
ГC: То есть, текстиль – это такой материал с продолжением?
ДМ: Да! Не имеющий границ. Картина всё равно имеет границы. Она с рамой, подрамником, и подрамник ей уже дает границы. У текстиля нет этого, он может расширяться до бесконечности. Я в 2013 году был на «Аланике», это арт-резиденция и симпозиум во Владикавказе. Там была пара итальянцев, муж и жена, Эмануэла Бальди и Филиппо Фаббрика. Они были из центра Микеланджело Пистолетто. Это направление arte povera, там целый центр у них есть такой художественный. И они что сделали? Они заказали местным мастерицам из Дагестана связать круглые коврики, как вот бабушки вяжут. А потом они из этих ковриков сложили огромную карту Дагестана. В спортзале, кажется, им пришлось выкладывать – вот сколько было. И это практически то, о чем я говорю: бесконечность в этом есть, как у свитка.
ГC: На 1-й ГРАУНД Биеннале «Текстиль в современном искусстве» в ГРАУНД Солянке можно увидеть твой коврик с вышивкой «Олени на Луне». Я так понимаю, что это одна из первых работ, которая как раз именно в текстиле была создана, как и «Мишки на Марсе»?
ДМ: Да, они просто просились туда уже. Технологии стали позволять делать из этого какой-то тираж. Небольшой тираж, потому что всё равно себестоимость недешевая получается. Не сказать, что это очень дорого, но всё равно какие-то затраты идут. Поэтому невозможно сделать в каком-то большом количестве, да и смысла нет. Здесь принцип бритвы Оккама, наверное, больше работает.
ГC: А к какой выставке ты делал эти работы изначально?
ДМ: Я изначально их делал для галереи «11.12». И владелец галереи Саша Шаров периодически где-то их выставляет. То есть основной текстиль у него находится. Для меня это больше смена формы носителя. То есть сообщение может быть на чем угодно. Оно может быть на картине, в молескине. А здесь ты просто переводишь его в какой-то совершенно другой формат. Чаще всего неожиданный.
ГC: Как ты думаешь, уютно ли этим героям, оленям и мишкам, в космосе?
ДМ: Я думаю, в моем мире всем уютно. У нас в омском парке, — сейчас, кажется, уже нет этой скульптуры, — там дети в коротких штанишках, по-летнему одетые, кормили пингвина. И здесь тоже такой вот оксюморон. То есть пингвин — это где-то в Арктике. Дети окоченеют, вот так вот кормя пингвина. Но, тем не менее, была же скульптура такая.
ГC: Расскажи про серию «Идешь и дешево». Как возникла эта идея, что зритель и художник попадают в лес, и там им встречаются всякие традиционные лесные чудеса, грибы и прочее. Дешево может быть только в лесу?
ДМ: Ты знаешь, у меня какие-то серии возникают из общения, когда возникает какое-то словосочетание, которое сразу просится в картинку. Иногда вот я и таким методом творю. В лесу же ценников, правда, нет. Бери, сколько хочешь, сколько тебе душа позволяет. Не жадничай только и все. То есть здесь без глубинных смыслов, это больше такая игра. Такой природный супер-маркет без ценников. Дойди только сначала, доедь.
ГC: Как продолжение этого вопроса, может ли бы дешевым искусство, в принципе, как ты думаешь?
ДМ: Я как-то не задумывался над этим серьезно, но я так скажу: оно должно чего-то стоить. В любом случае, художник же тратит на это и время, и материалы. А по поводу дешевизны: я думаю, это вообще задача больше рынка, как он там выстраивает взаимоотношения, что должно быть очень дорого, а что должно быть не очень дорого. Я как бы в эти дела стараюсь не влезать. Для нас же дешево, это значит просто на халяву, правильно?
ГC: Ты сейчас находишься в своей омской мастерской, ты в ней же и живешь? Получается, ты всегда в окружении своих работ?
ДМ: Да, я стараюсь жить там, где я пишу, где я тружусь. И даже, когда я еду в какую-нибудь арт-резиденцию, это у меня одно из условий, что жилье мое должно быть там же, где и мои картины. Потому что я могу ночью проснуться и что-нибудь начать делать. Мне кажется, что это не какая-то блажь, это нормально. И пока работы не отправились к вам в Москву, я в их окружении нахожусь, потом отправляю, какие-то остаются здесь. Но у меня немного на самом деле картин, я стараюсь их не держать, они где-то всё время в пути.
ГC: На твоей выставке «Гдетто», которая проходит сейчас в галерее «11.12», совсем не было больших ковров, лозунгов, зато были нарисованные двери, как у папы Карло, с настоящими ручками, маленькие коврики и живописные работы. Такое ощущение, что ты постепенно движешься в направлении тотальной инсталляции? Так ли это? И насколько новые эти работы?
ДМ: Они все новые, то есть это максимум декабрь-ноябрь 2023-го и уже январь-февраль 2024-го. А идея подъезда… Я, когда Саше Шарову отправлял фотографии работ, сказал: «У меня пожелание — отбей просто синим панельку». Я не думал, что он пойдет дальше. А он уже создал целую фактически инсталляцию, я даже смеялся, иронизировал на эту тему: «Может, мне картинки не отправлять, у тебя уже, в принципе, готовый павильон для съемок сериала «Слово пацана-2». Я не был, к сожалению, сам и только по фотографии могу догадываться, но получилось атмосферно, особенно вот эти проводки, то есть он очень дотошно всё воспроизвел.
ГC: У меня сложилось впечатление, что новые работы очень отличаются от предыдущих. Из иронического сибирского концептуализма мы попадаем уже в драматический сюрреализм и даже эшеровский имп-арт, где какие-то обычные, нам всем знакомые сюжеты постсоветских сибирских реалий, с вечными площадками, какими-то заброшками, вдруг встречаются внезапно с классической европейской архитектурой и ее элементами. Кажется, что смешения культурных кодов здесь гораздо больше.
ДМ: Мне же это надоедает, когда я понимаю, что уже происходит, мне уже скучно, и я ухожу в какую-то совершенно другую сторону. А когда я начал делать эту серию, особенно эти эшеровские варианты, эти его иллюзии, оказалось, что Европа отмечает 100 лет сюрреализма. То есть происходят какие-то такие милые синхронизмы, которые говорят: «Да, Дамирчик, все правильно, давай!». А сейчас я начал последний, наверное, из этих иллюзионов, картин-обманок. Я пишу картину на песню Егора Летова «Офелия». Там очень красивый текст. В принципе, у него красивая поэзия, а здесь просто шедевр, я считаю. И у меня родилась идея, почему бы мне не сделать свой визуальный плейлист. Музыка лично мне много дает, это такой постоянный фон у меня, и почему бы не сделать, грубо говоря, картину-клип, где вся песня будет в одном кадре. Поэтому сейчас, пока я пишу «Офелию», я занимаюсь отбором своего визуального плейлиста.
Дамир Муратов не захотел делиться имиджем всей картины-клипа «Офелия» и решил показать нам только «трейлер» — перед вами деталь живописного полотна.
ГC: Ты не первый раз уже обращаешься к Летову?
ДМ: Ну, он же наше всё, конечно, он вдохновляет, скажу честно. Меня вообще поэзия всегда вдохновляла. Гегель же, кажется, считал ее высшей точкой, а там уже шли дальше музыка, живопись и так далее. Поэту же ничего не надо. Это нам художникам надо — мольберт, студию, краски. А поэту ничего не надо.
ГC: А как проходит отбор работ на выставки? Сейчас ты, например, участвовал сразу в трех.
ДМ: Это уже Александр Шаров занимается этим. Я-то в Омске нахожусь, я вообще обо всех этих выставках узнал из социальной сети. Ну, я нормально к этому отношусь, мне даже нравится, что картинки или какие-то арт-объекты уже живут своей жизнью, без моего руководства, сами уже знают, где выставиться. Поэтому я здесь просто делаю какой-то багаж, а галерея уже его распределяет по выставочным точкам.
ГC: Какую работу ты считаешь самой знаковой для себя лично? Ну, вот сейчас в фонде культуры «Екатерина» идет выставка «Связано», и у тебя там одна из наиболее известных работ — «Навсегда». Может быть, это и есть самая знаковая твоя работа, или какая-то другая?
ДМ: Ну, «Навсегда» — это больше мейнстримная вещь. Она получилась случайно. Мне позвонили из города Семей, он же Семипалатинск, из Казахстана. У меня там приятельница работает в музее, вот она мне позвонила и говорит: «Не хочешь ли ты поучаствовать в конкурсе социального плаката в Казахстане?». А у меня как раз идея эта в голове в виде этого радио и прочего, ну, и песня Василия Шумова из группы «Центр»… И я сделал этот плакат, и он второе место занял. И я подумал, почему бы его не перевести уже в различные материалы — в живопись, потом, наш Bednotown-factory делает футболки, мерч, и «Навсегда» это больше мейнстримная вещь. А так, если из текстильных работ, то ты видела, наверное, квадрат Малевича у меня распускается? Вот, наверное, эта работа у меня и любимая. Сейчас же всё равно мир выстроен на этих пикселях, да? И сейчас надо расщепить пиксель, атом расщепили, и надо расщеплять пиксель уже, чтобы дальше пойти.
ГC: А кроме «Офелии», над которой ты работаешь сейчас, есть еще какие-то другие идеи, и в чем ты их находишь сегодня?
ДМ: У меня идей на самом деле очень много. Меня сейчас начал интересовать советский автопарк — вот эти автобусы, на которых я проездил в свое время в школу, в институт. Я понимаю, что Эрвин Вурм делал с автомобилем какие-то чудеса свои. Но здесь я немножко в другую сторону, наверное, уйду. Не в то, что вот такое есть. Меня меньше всего интересует, есть такое, или нет. Ну, вот эта хтонь, наверное, будет вылазить, куда от нее денешься-то? Я же все равно очевидец ухода какого-то одного уклада, ну, и ты тоже очевидец, скорее всего, что заходит какой-то новый уклад, новое время, а старое уходит. У меня всё детство прошло в Тобольске, причем в подгорной его части, там я, фактически, жил в антикварной лавке, вот. А в 70-е годы я переехал уже в благоустроенный микрорайон, они только начали строиться. То есть, грубо говоря, я застал уклад дореволюционный, затем я попал уже в советский уклад, сейчас уже третий уклад — это интернет, крипто-валюта, полное, как говорится, переформатирование этого мира. И поэтому я свидетель практически трех укладов.
ГC: И ты все это фиксируешь?
ДМ: Да, я, как очевидец, пытаюсь как-то фиксировать в силу своих возможностей или способностей. Но я без смеха не могу фиксировать, так я устроен. То есть, я не хочу работать на скорби, мне просто интересно всё это, как было одно — стало другое, все эти метаморфозы.
ГC: А как сейчас развивается твой проект «Беднотаун»?
ДМ: Всё в таком же режиме, потому что картинки всё время пополняются. Плюс, возникло еще подразделение под названием «Беднотаун селекшн», где идет игра со смыслами не советскими, а 90-х годов. Но этим уже отдельно мой сын Арсений занимается. А я по-прежнему. Это же вечный проект, «Беднотаун», то есть всё время что-то там меняется, всё время что-то перестраивается, конечно, в ногу со временем. У меня никогда самоваров с сухими цветами не было, но, тем не менее, я понимаю, что надо как-то всё менять.
ГC: Он по-прежнему привлекает внимание омичей?
ДМ: Мне даже, честно говоря, приходится отказываться от этого внимания. Когда-то ж надо еще и писать картины, да и просто заниматься — я же различные заказы выполняю еще. Но есть, конечно, внимание. Я не отказываю совсем, но стараюсь ограничивать.
ГC: Дамир, каким художником не надо быть? У тебя даже работа была такая.
ДМ: Я вот так считаю: главное — не быть злым художником. Всё-таки искусство — оно о другом, правильно? Я верю в искусство, в его созидательную часть, не в разрушительную. Ну, и Бродский же сказал, правда, он про поэзию сказал, но я думаю, это касается и изобразительного искусства: «Это наша видовая цель». Что теперь сделаешь? Это же единственное, что после нас останется.
С работами Дамира Муратова и сорока двух других художников, работающих с текстилем, можно познакомиться на 1-й ГРАУНД Биеннале «Текстиль в современном искусстве» по 9 мая включительно.