"–И что вы сможете после этой своей крутой социальной критики людям раздать: землю, фабрики, мир? И это при том, что мир, кроме прочего, и некие Патрики, и без того раздают. Фабрики, и землю заметно труднее.
–Но можно, ИИ опять же". Из неизданного траги-балагана сатиры.
Сериал "Беспринципные", видимо, все же, комедийный, пусть бы и позиционировался скорее словно мелодрама. Развёрнутое воспоминание и про Декамерон, коль скоро, снимался и в разгар пандемии, и про "Человеческую комедию", коль скоро, происходит в интерьерах ампир и/или сталинского модерна. Состояние «до», что состояние «после». И да, почему бы Павлу Деревянко, – что все время читает мораль, кроме прочего, и натуралистической этики «Патриков» (элитного района «Патриарших прудов» в Москве), после каждого рассказа этой истории, – ни стать президентом Большого Края Украины после Зеленского? Но только ли потому, что эпоха ископаемого топлива подошла к концу, – канцлер Германии, произнёс что-то подобное в Норвегии, но возможно это все ещё ошибка, словно и тяжёлая вода, когда то, - подошёл к нему и этот сериал?
2
"Отелло" — это конечно ни плохо, ни плохо, особенно после проблемы Xor, в книге, кроме прочего, о трансформерах, словно архитектуре нейронных сетей.
(Practical Artificial Intelligence. Machine Learning, Bots, and Agent Solutions Using C# Arnaldo Pérez Castaño doi.org/10.1007/978-1-4842-3357-3) Шекспир, действительно пограничник Нового времени только "до" его начала, а не "после" начавшегося конца высшей и последней. Но что, вообще говоря, различает эти абстрактные: "до" и "после", если между тем, ни та самая высшая и последняя, что так ярко мол проявляет себя в сериале "Беспринципные"?
"Нет будущего" можно говорить о том, для чего не созданы условия претворения возможности в действительность. И иначе, "нет будущего" можно употреблять, как раз, в том смысле, что у всего для чего созданы условия претворения возможности в действительность, так, что это претворение происходит с той или иной мерой необходимости, будущего нет, коль скоро это уже некое прошлое, и именно в ту меру необходимости, с какой возможность претворяется в действительность. Открытость и не определённость будущего, это таким образом, такое же необходимое условие его существования, словно, и сама по себе необходимость претворения возможности в действительность. Действительность лучшее доказательство возможности, тезис, что, в известном смысле, не противоречит тому, что действительность, это и лучшее доказательство невозможности. Последнее можно и ближайшим образом понимать неоднозначно. Просто и не просто потому, что невозможность, словно доказательство действительностью, можно просто и не просто отнести к тому, что наличная действительность в теории и практике такой, ни допускает таких-то и таких-то событий, и/или вероятность таких событий предельно мала. Могут быть и видимо в известном смысле есть предельно редкие события. И иначе, именно потому, что вероятность некоторых событий не нулевая, их действительность лучшее доказательство их невозможности, редкости. Последнее утверждение выглядит неправильным коль скоро иначе следует видимо сказать лучшее доказательство их невозможности, но коль скоро, видимо, какое-то событие, пусть и очень редкое все же было, приблизительно 14-16 миллиардов лет назад пусть и сингулярно единичное, такое событие возможно. Иначе говоря, речь идёт не только о непрерывно случайных величинах, когда говориться, что действительность – это лучшее доказательство невозможных и невероятных событий. Простейшее кажется различие необходимости и случайности, в этом смысле может быть показательно. Если случай – это лишь, то что мы не знаем по условиям времени, по ситуации. И, вообще говоря, в природе, словно слое мира, существует только необходимость, что действительна, то случай – это лишь нечто субъективное, функция неправильного отражения, мираж, ложная иллюзия. Более того, в природе мира можно вообще не усматривать возможностей. Есть только необходимость действительности и действительность необходимости. Время и сознание, более того, пространство любого порядка и любой порядок пространства, это иллюзия. Симметрия, вот что существует вечно, то в чём от изменения ничего не меняется. Но коль скоро, это не так, и ближайший аргумент в пользу противоположности, как раз и состоит в том, что если существует только симметрия, то откуда изменение, становление и движение? Как возможен опыт познания, пусть и субъективный, если таких не существует, и время, движение и пространство только иллюзии? Короче, не проясненность таких феноменов и соответствующих понятий, вида возможности и действительности, ещё ни аргумент в пользу их бесполезности, и главное, в пользу их бессмысленности. То, что такие феномены и возможные понятия о них предполагаются, едва ли ни во всяком опыте кроме опыта их прояснения, ни делает их пустыми.
Различие возможности и вероятности таким образом, ближайшее свидетельство для вышеуказанных обстоятельств в мысли. Вряд ли, можно исключить синонимию между терминами вероятность и возможность. Хотя, коль скоро вероятность вычисляется лишь на основе опыта, и прежде всего прошлого опыта, в известном смысле, вероятность не имеет отношения к возможности, коль скоро та может иметь отношение к будущему. Это возможные омонимы. Именно поэтому могут быть возможные, но не вероятные события, коль скоро будущее все же каким-то образом есть, множественно многообразно. И иначе могут быть вероятности, что считаются невозможными с известными допущениями, и да, иногда совсем без них таких верных допущений. В известном смысле, если отнести возможность к действительно будущему опыту, то все вероятные событие в свою очередь невозможны, именно потому, что относятся к прошлому опыту. И да, это уже ни совсем физика, вернее, то что можно скорее назвать историей. Известная необратимость свободы делает прошлые вероятные события невозможными, словно в том смысле, что и закон, правовое установления, обратной силы не имеет. И иначе, коль скоро свобода, все же ни частое событие, и да, скорее обратимое, чем нет, то все прошлые события истории могут быть и возможны, и вероятны. Более того, свобода в известном смысле, кроме прочего, может состоять, как раз в том, чтобы все такие событие могли бы быть воспроизведены при условии свободного возврата к нынешнему состоянию. Возможна ли война в Европе? Легко, она уже идёт. Но видимо порог, что отделяет это событие от безвозвратности все ещё далеко ни пройден. И это, может быть проблемой, коль скоро, масштаб события, после которого наступило бы длительное общее желание ни во что ни вмешиваться, видимо, многократно больше теперь, чем ранее, и путь к нему может быть долгим, но без такого событие стремление к миру может и не появиться. Это колебание на грани невозможного события, что вероятно и невероятного события, что возможно, и составляет суть нынешних военных конфликтов. Что такое ковровая бомбардировка? Это многообразие непрерывных случайных величин, что приближаются по эффекту к одному дискретному событию, что в себе непрерывно, взрыву бомбы мощностью более 10 килотонн. Стоит расширить площадь ковра, и единичная атака такими средствами, что могут намного превосходить мощность «фабов»( от 3 до 11 тонн) превращённая в множественную, может прекратить войну и, вообще говоря, надолго, пусть все ещё и на два порядка отставая от возможной скорости превращения, сопутствующей более мощному оружию. И с той, и с другой стороны может наступить долгожданный мир. Что явно может быть хуже доброй ссоры в виду причинённых разрушений. И коль скоро, такая ссора добрая все ещё, она и может длиться. Гибридная война, скорее, таким образом ещё и конвергентная, та, в которой мир и война сходятся странным, кажется, для всех предыдущих времён образом. Но разве? Войны Средних веков в Европе, в которых участие 10 000 рыцарей с обоих сторон могло быть большим и надо сказать, дорогим сражением, ограничивали себя, кроме вечности и христианских заповедей, прошлым, гибелью Римской империи, тяжёлым травматическим опытом, и да, скорее просто и не просто потому, что искусство изготавливать катапульты, таким же образом, как и ранее, без физической теории их действия было утрачено. Теперь, подобные войны ограничивают себя, кроме прочего и будущим, что вполне возможно, но не должно. И это «ни должно» удивительным образом совмещает в себе две этики, что могут быть крайне различны, практически во всех иных отношениях, натуралистическую и этику свободы. Коль скоро, и для той, и для другой, субстанциональное существование человечества – это приоритет. Это мотив все ещё для удержания этик долга. Граница капитала, что ещё не пройдена. И да, это именно конвергенция прагматизма, утилитаризма и не натуралистических принципов, что могут быть характерны для этики свободы, прежде всего мысли. Именно это обстоятельство и делает мышление о гетерогенности свободы в известном смысле, и возможным, и необходимым. Коль скоро, абстрактное мышление таким же образом, мысль, и почему бы некоему индивиду в его стремлении к абсолютной форме свободной индивидуальности произвольно ни захотеть действительной возможности уничтожения человечества, стать геймером, или самому себе режиссёром очередного "фоллаута". Более того, само такое событие, коль скоро оно действительно произойдёт станет действительностью желания такого самоуничтожения. Просто и не просто потому, вообще говоря, что, в известном смысле с людьми в истории, вообще ни происходит ничего такого, чтобы они ни хотели, ни желали бы, так или иначе. Вот почему, тема производства желания, что в известном смысле, может быть так близка к конструктивизму, могла оказаться такой горячей. Проблема, как известно, может быть в том, что желание не производиться, если нет самотёка такого. А самотёк желания чреват всем чем угодно из того, что может произойти, и может желаться все что происходит, и происходить может все, что возможно и вероятно. И да, горизонты последних все время множатся и расширяются. Область возможности ни всегда была шире области действительности в теории бесконечных множеств и в континуум гипотезе. Граница с бесконечностью в возможности ни всегда была больше, чем граница с первыми галактиками видимой Вселенной в отражениях зеркала телескопа под именем Джеймса Уэбба. Короче, войны и действительно меняли мир, после того как изобретения нового оружия меняло войны. Отчасти это и теперь происходит, войны меняются от изобретения нового оружия и меняют мир. Особенность новейшего времени в том, что этот способ менять мир теперь не единственный, в отличие от, большей частью, прошлого в горячей истории. Но явно что была, и теперь известна история, что ни двигалась созданием империй и их гибелью от варваров. И да, эта история, что А. Н. Гумилев назвал скорее её концом, чем началом, концом, что, возможно никак ни может закончиться или началом что никак не может начаться, и до сих пор существует, впрочем, скорее только в парках Африки и джунглях Амазонки. Странно, что состояние нулевого роста, которое пропагандируется и против которого некие пассионарии современности ведут более или менее открытую войну, прежде всего, идеологическую может быть во многом похожим на это состояние, то ли ещё ни начавшейся, то ли не закончившейся истории. То есть, едва-едва забрезжившая надежда на то, что мирное революционизирование и революции смогут снять негативную диалектику войн и изменения мира, коль скоро такое изменение оказалось в известном смысле неизбежным, и в один конец, в будущее, так что предельное выражение для такого изменения, это теперь полет на Марс без возможности возврата, оказалось прерванным. И, в известном смысле, неизбежно возвратом к старой доброй истории войн и военных конфликтов, к старой доброй традиции, что, впрочем, модернизируется, словно и все в Новое время, на границе которого мы живём, и за что голосуют вновь, практически все партии Европы. Так, словно превратиться в выезженный термоядерными бомбардировками полуостров Евразии, это вновь неизбывное желание этой женщины на быке, словно и во времена Першингов и СС20. Качели вероятности качнулись, так это может выглядеть. И вновь могут начать искать баланс между войной и миром, будто он уже не найден. Но он очевидно найден, что же что и болотистый, и скорее, теперь на стороне войны, чем мира. И выход из такого состояния вновь видится в том, чтобы одна из сторон победила в военном противостоянии. Может быть. Но почему бы ни прекратить это без всяких условий? В чем сила этих последних, такая, что они все ещё выдвигаются, и более того являются причинами продолжения, вообще говоря, по нынешним меркам варварских событий? Только ли потому, что военный капитал растёт так же быстро, как и капитал наркоторговли, торговли людьми, и да, почти так же, словно финансовый или цифровой, который видимо и не догнать, но разве? Разве оружие ни могут раздавать бесплатно, словно аккаунты в сети?
Может быть. Но возможно, война может навсегда стать игрой, и да, скорее игрой машин, словно и познание, в той его части, что ни только граничит, но и является войной. И теперь эти конфликты, это просто и не просто кучные события перед новым переходом предела. Состоянием войны, что уже никогда не будет состоянием для людей. И что? Разве это обстоятельство как раз ни может привести к тому, что мир людей окажется навсегда преодолённым, словно в диалектике господина и раба истина последнего изменять мир, теперь машин, вновь восторжествует над когда-то господством людей? Может быть, верно, может быть, впрочем, то, что война, теперь, ни самое доходное дело и более того, капитал возможно ни последний и не единственных способ производства, что основан на свободе и близок к ней. И машины никогда не будут рабами, ни в каком смысле, даже если обретут, то что когда-то называлось свободной волей. И да, общий интеллект ни только долженствующий быть общим, но окажется таким. Если трансформер может испугаться и убежать, путь теперь скорее в детском мультфильме о таких, то почему он ни может быть свободен от страха, и ни к войне, но к свободе.
"СТЛА"
Караваев В.Г.