Автор: Кейт Шопен
Миссис Барода была немного раздосадована, узнав, что ее муж ожидает, что его друг Гувернейль проведет неделю или две на плантации.
Они много развлекались зимой; большая часть времени также была проведена в Новом Орлеане в различных формах легкого разгула. Теперь она с нетерпением ждала периода непрерывного отдыха и безмятежного общения тет-а-тет со своим мужем, когда он сообщил ей, что Гувернейль приезжает погостить неделю или две.
Это был мужчина, о котором она много слышала, но никогда не видела. Он был другом ее мужа по колледжу; теперь он журналист и ни в коем случае не светский человек или "городской житель", что, возможно, было одной из причин, по которым она никогда с ним не встречалась. Но она бессознательно сформировала в своем сознании его образ. Она представляла его высоким, стройным, циничным; в очках, с руками в карманах; и он ей не нравился. Гувернейль был достаточно стройным, но не очень высоким и не очень циничным; он также не носил очков и не держал руки в карманах. И он ей понравился, когда он впервые представился.
Но почему он ей нравился, она не могла удовлетворительно объяснить самой себе, хотя отчасти и пыталась это сделать. Она не смогла обнаружить в нем ни одной из тех блестящих и многообещающих черт, которыми Гастон, ее муж, часто уверял ее, что он обладает. Напротив, он сидел довольно безмолвный и восприимчивый перед лицом ее болтливого стремления заставить его почувствовать себя как дома и перед лицом откровенного и многословного гостеприимства Гастона. Он обращался с ней так вежливо, как только может потребовать самая требовательная женщина; но он не взывал напрямую к ее одобрению или даже уважению.
Когда-то, поселившись на плантации, он, казалось, любил сидеть на широком портике в тени одной из больших коринфских колонн, лениво покуривая сигару и внимательно слушая рассказы Гастона об опыте сахарного плантатора.
"Это то, что я называю жизнью", - произносил он с глубоким удовлетворением, когда воздух, проносившийся над сахарным полем, ласкал его своим теплым и ароматным бархатистым прикосновением. Ему также было приятно сблизиться с большими собаками, которые окружали его и дружелюбно терлись о его ноги. Он не любил ловить рыбу и не выказывал никакого желания выходить и убивать гросбеков, когда Гастон предложил это сделать.
Личность Гувернейля озадачивала миссис Бароду, но он ей нравился. Действительно, он был симпатичным, безобидным парнем. Через несколько дней, когда она могла понимать его не лучше, чем вначале, она перестала быть озадаченной и осталась уязвленной. В таком настроении она оставила своего мужа и гостя, по большей части, наедине. Затем, обнаружив, что Гувернейль не сделал никакого исключения из ее действий, она навязала ему свое общество, сопровождая его в его праздных прогулках на мельницу и по набережной. Она настойчиво стремилась проникнуть в ту замкнутость, в которую он бессознательно окутал себя.
"Когда он уезжает - твой друг?" однажды она спросила своего мужа. "Что касается меня, то он меня ужасно утомляет".
"Еще не неделя, дорогая. Я не могу понять; он не доставляет тебе хлопот".
"Нет. Он нравился бы мне больше, если бы это было так; если бы он был больше похож на других, и мне пришлось бы что-то планировать для его комфорта и удовольствия ".
Гастон взял хорошенькое личико своей жены в ладони и со смехом нежно заглянул в ее встревоженные глаза.
Они вместе в дружеской обстановке приводили себя в порядок в гардеробной миссис Бароды.
"Ты полна сюрпризов, ma belle", - сказал он ей. "Даже я никогда не могу рассчитывать на то, как ты поведешь себя в данных условиях". Он поцеловал ее и повернулся, чтобы завязать галстук перед зеркалом.
"Вот вы, - продолжал он, - принимаете беднягу Гувернеля всерьез и поднимаете из-за него шум, чего он меньше всего желал бы или ожидал".
"Переполох!" - горячо возмутилась она. "Чепуха! Как ты можешь говорить такие вещи? Действительно переполох! Но, знаешь, ты говорила, что он умный".
"Так оно и есть. Но бедняга сейчас измотан непосильной работой. Вот почему я пригласил его сюда отдохнуть".
"Раньше ты говорил, что он человек идей", - возразила она без энтузиазма. "Я ожидала, что он, по крайней мере, будет интересным. Утром я еду в сити на примерку весенних платьев. Дай мне знать, когда мистер Гувернейль уедет; я буду у моей тети Октавии.
В тот вечер она пошла и села одна на скамейку, стоявшую под живым дубом на краю посыпанной гравием дорожки.
Она никогда не думала, что ее мысли или намерения могут быть такими запутанными. Она не могла извлечь из них ничего, кроме ощущения острой необходимости покинуть свой дом утром.
Миссис Барода услышала хруст шагов по гравию, но смогла различить в темноте только приближающийся красный огонек зажженной сигары. Она знала, что это Гувернейль, потому что ее муж не курил. Она надеялась остаться незамеченной, но белое платье выдало ее. Он выбросил сигару и сел на скамейку рядом с ней, не подозревая, что она может возражать против его присутствия.
"Ваш муж попросил меня передать это вам, миссис Барода", - сказал он, протягивая ей тонкий белый шарф, которым она иногда обматывала голову и плечи. Она приняла от него шарф, пробормотав слова благодарности, и оставила его лежать у себя на коленях.
Он сделал какое-то банальное замечание о пагубном воздействии ночного воздуха в это время года. Затем, когда его взгляд устремился в темноту, он пробормотал, наполовину про себя:
"Ночь южных ветров - ночь немногих крупных звезд!
Все еще дремлющая ночь..."
Она ничего не ответила на это обращение к ночи, которое, действительно, было адресовано не ей.
Гувернейль ни в коем случае не был застенчивым человеком, поскольку не отличался застенчивостью. Периоды его замкнутости были не врожденными, а результатом капризов. Сидя рядом с миссис Бародой, его молчание на какое-то время растаяло.
Он говорил свободно и интимно, низким, неуверенно растягивающим слова голосом, который не было неприятно слышать. Он рассказывал о старых студенческих днях, когда они с Гастоном много значили друг для друга; о днях острых и слепых амбиций и грандиозных намерений. Теперь у него осталось, по крайней мере, философское смирение с существующим порядком - только желание, чтобы ему позволили существовать, время от времени ощущая легкое дуновение настоящей жизни, такой, какой он дышал сейчас.
Ее разум лишь смутно улавливал то, что он говорил. В данный момент преобладало ее физическое существо. Она не думала о его словах, только упивалась тоном его голоса. Ей хотелось протянуть руку в темноте и коснуться его лица или губ чувствительными кончиками пальцев. Ей захотелось придвинуться к нему поближе и прошептать что-то ему на ухо - ей было все равно что, - как она могла бы сделать, если бы не была респектабельной женщиной.
Чем сильнее становилось желание приблизиться к нему, тем дальше, по сути, она отдалялась от него. Как только она смогла сделать это без излишней грубости, она встала и оставила его одного.
Прежде чем она вошла в дом, Гувернейль закурил новую сигару и закончил свое обращение к ночи.
В тот вечер миссис Барода испытала сильное искушение рассказать своему мужу, который также был ее другом, об охватившем ее безумии. Но она не поддалась искушению. Помимо того, что она была респектабельной женщиной, она была очень разумной; и она знала, что в жизни есть некоторые битвы, которые человек должен вести в одиночку.
Когда Гастон проснулся утром, его жена уже уехала. Она уехала ранним утренним поездом в город. Она вернулась только после того, как Гувернейль покинул ее кров.
Были некоторые разговоры о том, чтобы вернуть его в течение следующего лета. То есть Гастон очень этого хотел; но это желание уступило яростному сопротивлению его жены.
Однако до конца года она предложила, исключительно от себя, пригласить Гувернейля навестить их снова. Ее муж был удивлен и обрадован предложением, исходящим от нее.
"Я рада, дорогой друг, узнать, что ты наконец преодолела свою неприязнь к нему; на самом деле он этого не заслуживал".
"О, - сказала она ему со смехом, запечатлев долгий, нежный поцелуй на его губах, - я все преодолела! вот увидишь. На этот раз я буду с ним очень мила".