Автор: О. Генри
Питчер, доверенный клерк в офисе Харви Максвелла, брокера, позволил выражению легкого интереса и удивления отразиться на своем обычно невыразительном лице, когда его работодатель бодро вошел в половине десятого в сопровождении своей юной стенографистки. Отрывисто бросив "Доброе утро, Питчер", Максвелл бросился к своему столу, как будто намеревался перепрыгнуть через него, а затем погрузился в огромную кучу писем и телеграмм, ожидавших его там.
Молодая леди в течение года работала стенографисткой Максвелла. Она была красива в том смысле, который был явно нестенографичен. Она отказалась от пышности соблазнительной помпадур. На ней не было цепочек, браслетов или медальонов. У нее не было вида, что она собирается принять приглашение на ленч. Ее платье было серым и простым, но оно сидело на ее фигуре с точностью и осмотрительностью. В ее аккуратной черной шляпке-тюрбане виднелось золотисто-зеленое крылышко попугая ара. В это утро она мягко и застенчиво сияла. Ее глаза были мечтательно блестящими, щеки - неподдельно румяными, выражение лица - счастливым, с оттенком воспоминаний.
Питчер, все еще испытывающий легкое любопытство, заметил этим утром перемену в ее поведении. Вместо того, чтобы сразу пройти в соседнюю комнату, где находился ее рабочий стол, она в некоторой нерешительности задержалась в приемной. Однажды она подошла к столу Максвелла достаточно близко, чтобы он заметил ее присутствие.
Машина, сидевшая за этим столом, больше не была человеком; это был занятой нью-йоркский брокер, приводимый в движение жужжащими колесиками и раскручивающимися пружинами.
"Ну, что там? Что-нибудь?" - резко спросил Максвелл. Вскрытая почта лежала горкой театрального снега на его заваленном бумагами столе. Его проницательный серый взгляд, безличный и бесцеремонный, сверкнул на нее с некоторым нетерпением.
"Ничего", - ответила стенографистка, отходя с легкой улыбкой.
"Мистер Питчер, - обратилась она к доверенному лицу, говорил ли мистер Максвелл вчера что-нибудь о найме другой стенографистки?"
"Он так и сделал", - ответил Питчер. "Он сказал мне купить другой. Вчера днем я уведомил агентство, чтобы сегодня утром прислали несколько образцов. Сейчас 9.45, а ни одной шляпки с картинками или кусочка ананасовой жевательной резинки еще не появилось."
"Тогда я буду делать работу как обычно, - сказала молодая леди, - пока кто-нибудь не придет на это место". И она сразу же подошла к своему столу и повесила черную шляпу-тюрбан с золотисто-зеленым крылом ара на привычное место.
Тот, кому было отказано в зрелище занятого манхэттенского брокера в разгар деловой суеты, не подходит для профессии антрополога. Поэт поет о "напряженном часе великолепной жизни". Брокерский час не только переполнен, но и минуты и секунды висят на всех ремнях и заполняют как переднюю, так и заднюю платформы.
И этот день был для Харви Максвелла напряженным днем. Тикер начал рывками разматывать свои прерывистые катушки ленты, у настольного телефона начался хронический приступ гудения. Мужчины начали толпиться в офисе и окликать его через перила, весело, резко, злобно, возбужденно. Мальчики-посыльные вбегали и выбегали с сообщениями и телеграммами. Клерки в офисе запрыгали, как матросы во время шторма. Даже лицо Питчера расслабилось, сменившись чем-то похожим на оживление.
На Бирже были ураганы, оползни, снежные бури, ледники и вулканы, и эти стихийные бедствия были воспроизведены в миниатюре в офисах брокеров. Максвелл придвинул свой стул к стене и вел дела на манер танцора на носках. Он прыгал от телеграфа к телефону, от стола к двери с тренированной ловкостью арлекина.
In the midst of this growing and important stress the broker became suddenly aware of a high-rolled fringe of golden hair under a nodding canopy of velvet and ostrich tips, an imitation sealskin sacque and a string of beads as large as hickory nuts, ending near the floor with a silver heart. There was a self-possessed young lady connected with these accessories; and Pitcher was there to construe her.
"Lady from the Stenographer's Agency to see about the position," said Pitcher.
Maxwell turned half around, with his hands full of papers and ticker tape.
"Какая позиция?" спросил он, нахмурившись.
"Должность стенографистки", - сказал Питчер. "Вчера ты сказал мне позвонить им и попросить прислать сегодня утром".
"Ты сходишь с ума, Питчер", - сказал Максвелл. "Почему я должен был давать тебе какие-либо подобные инструкции? Мисс Лесли получала полное удовлетворение в течение года, что проработала здесь. Это место принадлежит ей до тех пор, пока она хочет его сохранить. Здесь нет свободных мест, мадам. Отмени этот заказ в агентстве, Питчер, и не приводи сюда больше никого из них."
Серебряное сердце покинул офис, независимо раскачиваясь и колотясь о офисную мебель, когда возмущенно удалялся. Питчер улучил момент, чтобы заметить бухгалтеру, что "старик", похоже, с каждым днем становится все более рассеянным и забывчивым.
Спешка и темп бизнеса становились все яростнее и быстрее. На площадке они колотили по полудюжине акций, в которые клиенты Maxwell были крупными инвесторами. Приказы на покупку и продажу поступали и уходили со скоростью полета ласточек. Некоторые из его собственных активов оказались под угрозой, и этот человек работал как некая высоконадежная, тонкая, сильная машина - натянутая до предела, работающая на полной скорости, точная, никогда не колеблющаяся, с правильным словом, решением и действием, готовая и быстрая, как часовой механизм. Акции и облигации, займы и закладные, маржа и ценные бумаги - это был мир финансов, и в нем не было места миру людей или миру природы.
Когда приблизился час ленча, в шуме наступило небольшое затишье.
Максвелл стоял у своего стола с руками, полными телеграмм и меморандумов, с авторучкой за правым ухом и волосами, беспорядочно свисающими на лоб. Его окно было открыто, потому что любимая уборщица Весна принесла немного тепла через пробуждающиеся регистры земли.
И тут через окно донесся блуждающий - возможно, потерянный - запах - тонкий, сладкий аромат сирени, который на мгновение приковал брокера к месту. Ибо этот аромат принадлежал мисс Лесли; он был ее собственным, и только ее.
Этот запах живо, почти осязаемо представил ее перед ним. Мир финансов внезапно превратился в пятнышко. И она оказалась в соседней комнате - в двадцати шагах от него.
"Клянусь Джорджем, я сделаю это сейчас", - сказал Максвелл вполголоса. "Я спрошу ее сейчас. Удивительно, что я не сделал этого давным-давно".
Он ворвался во внутренний офис с поспешностью коротышки, пытающегося прикрыться. Он бросился на стол стенографистки.
Она посмотрела на него с улыбкой. На ее щеках появился легкий румянец, а глаза были добрыми и откровенными. Максвелл оперлась локтем о стол. Он все еще сжимал обеими руками развевающиеся бумаги, а ручка была у него над ухом.
"Мисс Лесли, - торопливо начал он, - у меня есть всего одна свободная минута. Я хочу кое-что сказать в этот момент. Вы будете моей женой? У меня не было времени заняться с тобой любовью обычным способом, но я действительно люблю тебя. Говори быстрее, пожалуйста - эти парни выбивают из "Юнион Пасифик" все соки.
"О, о чем вы говорите?" воскликнула молодая леди. Она поднялась на ноги и уставилась на него округлившимися глазами.
"Неужели вы не понимаете?" - беспокойно спросил Максвелл. "Я хочу, чтобы вы вышли за меня замуж. Я люблю вас, мисс Лесли. Я хотел сказать тебе, и я улучил минутку, когда все немного успокоилось. Они сейчас просят меня к телефону. Скажи им, чтобы подождали минутку, Питчер. Не так ли, мисс Лесли?"
Стенографистка вела себя очень странно. Сначала она, казалось, была вне себя от изумления; затем слезы потекли из ее удивленных глаз; а затем она лучезарно улыбнулась сквозь них, и одна ее рука нежно обвилась вокруг шеи брокера.
"Теперь я знаю", - тихо сказала она. "Это тот старый бизнес, который на время вытеснил все остальное из твоей головы. Сначала я испугалась. Разве ты не помнишь, Харви? Мы поженились вчера вечером в 8 часов в Маленькой церкви за углом."