История союзов русских женщин с представителями польской династии Пястов в 12-13 веке яркая страница русских княгинь в Европе.
Елена Ростиславовна, дочь князя Ростислава Владимировича возглавила борьбу за права своего сына и сына Казимира II Лешека против Мешко Старого. В этом ей помогал Роман Мстиславович.
Она настояла чтобы ее сыновья Лешек Бялый и Конрад Мазовецкий взяли в жены русских княжон. Старший сын женился на Гремиславе, дочери луцкого князя Ингваря Ярославовича.
Долгожданный наследник сын Болеслав родился у них через 15 лет, а когда ему исполнился год, его отец Лешек Бялый погиб. Тогда же Гремиславе была провозглашена регентшей при сыне и приказала выбить печать с собственным изображением.
На ней Гремислава изображена на польском троне с жезлом в руке и венцом на голове.
Гремислава стремилась возможно дольше удержаться в правах самовластный правительницы, но ее соперники- Владислав Ласконогий и Генрих Бородатый настойчиво заявляли о своих правах на краковский престол.
В отличие от своей свекрови ей на помощь русских князей и их войска рассчитывать было трудно.
Брат Гремиславы находился в плену у сына Романа Мстиславовича. Но несмотря на это она продолжала поддерживать дружеские отношения с Даниилом Романовичем, которые заложила ещё ее свекровь Елена Ростиславовна. Она выслала отряд воинов для поддержки Данила Романовича и фактически освободила своего брата, который больше не участвовал в феодальных распрях, получив в держание один из городков Галицко-Волынской Руси.
Но опекунство ей пришлось уступить, ее соперники- Ласконогий и Бородатый отняли у нее сначала краковский земли, потом сандомирские.
В 1232 году она решила заявить о своих правах и правах своего сына на утраченные земли, прибыла на княжеский съезд, но там ее взяли под стражу.
Ночью, подкупив стражу Гремислава смогла бежать. И воспользовавшись последней надеждой обращается к Папе римскому с просьбой вернуть ей земли. Пара римский осудил учиненное над ней насилие, потребовал возвращение ее сыну краковских и сандомирских земель. Вплоть до своей смерти она остаётся при дворе, даже когда ее сын уже стал взрослым и занял престол как Болеслав Стыдливый, она упоминается во всех документах.
Польские хронисты называют ее "пани знатного" происхождения, имея в виду ее ум и образованность.
Другая судьба ждала вторую русскую княжну жену Конрада I Агафью, дочь северского князя Святослава Игоревича. Она была внучкой той самой Ярославны и Игоря Святославовича из "Слово о полку Игореве".
Поддерживая своего мужа за краковский престол Агафья обратилась за помощью к крестоносцам. Она была восхвалена в немецких хрониках, но получила осуждение в польских. Ей приписывали поощрение грабежей на завоёванных землях. Для объективной оценки ее деятельности очень мало о ней написано, но то что она была самостоятельным политиком видно из того, что она принимает участие в княжеских съездах, полновластно одна распоряжается своими земельными владениями, жертвует огромные суммы монастырям.
Ее сыновья вновь выбирают себе русских жен, видимо не без участия матери. Болеслав женится на Анастасии Александровне, а Земовит на Переяславе Даниловне. Их политику уже трудно проследить, в хрониках она не отображается, кроме как упоминания Переяславы которая была регентшей при маленьком сыне.
Мы видим самостоятельных женщин умеющих постоять за себя и своих малолетних детей, образованных, которые поддерживают связи русских удельных княжеств с польской землёй во время ордынского нашествия на Русь.
В будущем Ордынское иго изменит социально правовое положение женщин в русских удельных княжествах.
Освобождение от власти ордынских ханов, и образование единого Русского государства сказалось на восстановлении его международного престижа. С конца XV династические брачные союзы восстановились. Один из примеров тому - брак дочери Ивана III Елены с Александром Ягеллончиком, великим князем литовским.
Княгиня Елена родилась весной 1476 г. и была третьей дочерью Ивана III и Софьи Фоминичны. Выйдя замуж в 1496 г. за литовского князя, она навсегда покинула родную Москву, но осталась в «греческом законе», то есть православной.
"И хоти будет тебе, дочка, про то и до крови пострадати , а того бы еси измены православию не учинила», — наказывал Иван Великий перед отъездом в Литву своей дочери.
Обращение Елены Ивановны в католическую веру привело бы ослаблению ее связей с Москвой, что не входило в планы ее отца. По договору заключенному одновременно с бракосочетанием, в Литву вместе с княгиней Еленой прибыли некоторые знатные бояре и боярыни, но они вскоре были высланы в Вильно. Русская княгиня оказалась в Литве почти в полном одиночестве. Сближению с литовской аристократией мешало различие в вероисповедании, поменять которое Елена не хотела, помня о наказе отца.
«Нолны меня в животе не будет, то и отца своего наказ забуду», — писала она отцу в одном из писем 135. Елена Ивановна сумела поставить себя в новой среде с тактом, присущим истинному политику, и с достоинством, соответствующим ее высокому рангу. Для того чтобы не отдалиться от московского двора, Елена Ивановна установила регулярную личную переписку и посылку «посольств» на родину, а «великий князь всея Руси» Иван III сообщал дочери о своих планах («тобе то да ведомо было»).
Осенью 1497 г. Елена пожаловалась отцу, что муж не наделил ее желаемыми волостями и ей пришлось на собственные, полученные в приданое деньги покупать имение Жагоры.
Иван III рекомендовал дочери быть настойчивее в своих просьбах к мужу, касающихся земельного имущества («и ты говорила бы с ним от себя, а не моею речью»), и требовал от нее точной информации о результатах этого дела («мне бы еси во всем отказывала»).
«Служебница и девка» Ивана III, как Елена Ивановна сама себя первоначально называла в письмах и посольских речах, оставила о себе память как об умном политике и в русских актах, и в литовских метриках. Переписка литовского и московского дворов 90-х годов XV в. позволяет говорить о влиянии Елены Ивановны на решение важных для России внешнеполитических вопросов в нужном для Ивана III направлении.
Она стала как бы центром притяжения православного населения Литовского княжества, выступала в роли дипломатического посредника между группировками русской (православной) и литовской (католической) знати, оказывала покровительство первой и умело сопротивлялась обращению в католичество, хотя литовский двор и сам муж этого настойчиво добивались.
По требованию родственников мужа Елена Ивановна отправила в Москву письмо о том, что ее «не нудят» в «римский закон», что живет она «в чести, жаловании и в любви», но на словах просила сообщить, что нуждается в специальной заверительной грамоте о «нерушимости вероисповедания" поскольку терпит несомненное принуждение перейти в «римский закон». Иван Васильевич потребовал новых письменных подтверждений (отослал особые «речи») от Александра Ягеллончика в том, что это не повторится. Попытка обращения Елены Ивановны в католичество таким образом не удалась.
В условиях военного конфликта Москвы с Литвой и разрыва отношений между ними (1498-1503 гг.) Елену Ивановну попытался обратить в «римский закон» сам папа римский, о чем свидетельствует распорядительная грамота от 26 октября 1501 г. польскому кардиналу Фридриху. В ней папа угрожал Елене Ивановне крайними мерами вплоть до развода, но она с честью вынесла и этот «психологический прессинг», оставшись по прежнему православной. Стремясь ускорить восстановление дружеских отношений между Москвой и Литвой, Елена Ивановна попыталась склонить отца первым пойти на заключение мира и «остановить кровопролитье».
Она писала в одном из писем: «Король его милость и матка его, вси надеялися, что со мною из Москвы в Литву пришло все доброе, вечный мир, любовь кровнаа, дружба, помочь на поганство; ино нынечи, государю отче, видят вси, что со мною все лихо им вышло...»
Мир, за который ратовала Елена Ивановна, был восстановлен в 1503 г. Переписка Ивана III с дочерью стала интенсивнее, но в эпистолярных обращениях Елены к отцу произошла разительная перемена: «служебница и девка», не смевшая ранее шагу ступить самостоятельно, не спросясь совета отца, боявшаяся без его благословения даже «переменить одежду», постепенно превратилась в уверенную в себе королеву.
Искусство ее обхождения с кардиналами и прелатами во время посещения ею Европы отмечено в документах.
Иван III признал и оценил становление Елены как политика. Его послы все чаще стали обращать к ней свои особые «тай- ные речи» о «делах политических», прислушиваться к ее мнению о состоянии внешнеполитической конъюнктуры. Так, Иван III спрашивал у Елены совета, «где бы пригоже женить ее брата, будущего Великого князя Василия Ивановича.
Елена Ивановна советовалась с отцом по поводу приобретения новых земельных владений, своих прав на наследование по линии свекрови.
Однако со смертью мужа и приходом к власти Сигизмунда І («Жыдимонта») права королевы Литвы Елены были урезаны. Вдова передавала с посланным ею на родину Микулой Ангеловым, которого она называла «человек мой добрый», что «Жыдимонт» ее «не в чти... держит», «да сила от короля и панов-рады ей, королеве, чинится великая, города и волости выпустошили, а воевода виленский Радивил земли отъимает...».
Елена Ивановна начала было переговоры с родственниками о возвращении в Москву, но была отравлена на пиру.
Портрет Елены Ивановны завершает галерею русских женщин, прославившихся самостоятельной политической деятельностью в Х-ХV веков в Восточной Европе.
