Всем доброго времени суток! С недавних пор я периодически представляю вашему вниманию кое-что из рассказов-воспоминаний миленького Мартина. Выкладывать данные рассказы приходится в хаотичном порядке, за что извиняюсь, но пишу их, так сказать, пробиваясь сквозь чащу дремучего леса, порой не имея никакого представления, каким был предыдущий рассказ, потому как это далеко не готовый первый том "Запретных далей", с "Рассказами хиропрактика" мне еще работать, работать и работать. Ну да ладно, что пишется, то пишется. В конце концов, в повседневной жизни мы ведь тоже рассказываем друг другу что-то из своей личной жизни, если то приходится к слову.
Некогда я знакомила вас с Ансельмом (если что, то данный рассказ здесь). Мне нравятся рассказы о нем - они добрые, как и этот тихий, кроткий и очень мудрый юноша, который является полной противоположностью импульсивного и нервозного Мартина. Кстати, отдаленно похожий мальчик встречается и в первом томе "Запретные дали" и неспроста, но давайте ближе к делу.
Итак, продолжая рассказы об Ансельме, чтобы внести хоть какую-то ясность и понимание, хочу предоставить самый первый рассказ из данного цикла. Приятного прочтения!
Рассказ 1. Громкое безмолвие.
Итак, Ансельм. Эх, Ансельм, Ансельм!.. Ансельм представлял собой некую помесь бестолочи истерической и тихого безмолвия, помноженных на трагическую клоунаду.
Когда мне представили в качестве ассистента это малорослое создание, то я был, мягко говоря, удивлен. Снизу вверх на меня испуганно таращился белокурый малолеток и стремительно бледнел.
Стоило мне более пристально присмотреться, как руки его начали заметно трястись, да и голова тоже. У меня создалось впечатление, что его отправили ко мне в услужение за какую-то превеликую провинность, при всем при том, хорошенечко припугнув напоследок. Впрочем, особо гадать на тот момент было некогда, да и выбирать, в общем-то, не из чего, а довольствоваться тем, что есть. К тому же, как было заявлено заведующим нашего хирургического отделения и моим заботливым родителем по совместительству, что мы вроде как, птицы одного полета, или два сапога пара, точно не помню, но что-то было в этом роде. В общем, я решил ублажить себя превеликой истиной, что concolores avesfacillime congredatur (лат. птицы одного полета легко сходятся), и с самым что ни на есть серьезным видом повел своего помощника вникать в нашу крайне значимую работу. Тогда я еще не знал, насколько сильно он затронет струны моей души.
К слову, сказать, на должность младшего хирурга я заступил тем же утром, однако раскрывать себя не стал, наоборот, накинул побольше важности, хотя, по-моему, где-то перестарался, потому как по окончанию озвучивания планерки альтернативного лечения вверенных нам пациентиков, ибо chirurgus mente prius et oculis agat armata manu (лат. пусть хирург прежде всего действует умом и глазами, а затем вооруженной (скальпелем) рукой), моего ассистента вовсю колотило в нервном мандраже.
Добавить к вышесказанному мне было уже особо нечего и, недолго думая, я решил скоротать данное время с пользой, а именно разузнать о своем ассистентике как можно больше. Я тотчас же поинтересовался: умеет ли он варить кофе? Заслышав это, Ансельм испуганно дрогнул и застыл на месте, но вскоре учтиво закивал.
Несказанно обрадованный тем, что контакт налажен, я указал ему на примус, а сам оправился в курилку, по возвращению из которой застал просто динамичную картину. Ансельм нервно носился по моему кабинету, а свежесваренным кофе даже и не пахло. Нет, кастрюльку он отыскал, как и банку с кофе, да он даже раздобыл невесть где кофейник, которого у меня и в помине тут не было! Но вот дальше у него, почему-то, не склеилось, чем он был явно встревожен, а завидев меня, впал в очередной нервный мандраж, не забыв испуганно вытаращиться своими изумрудно-зелеными глазами.
Махнув на него рукой, я достал из кармана спички, зажег примус, взгромоздил кофейник и принялся сам себе варить долгожданный кофе. Быстро справившись с этой нехитрой задачей, я угостил и Ансельма, попутно завязав непринужденную беседу.
На протяжении последующей четверти часа тот, давясь кофе и изо всех сил стараясь удержать в нервно трясущихся руках огненно-горячую чашку, отвечал на поставленные вопросы посредствам нервных кивков, смущенных улыбок и виноватого пожимания плеч.
Наблюдая за этой харизматичной невербаликой, я пришел к выводу, что мой ассистент явно страдает безмолвием, а проще говоря, является совершенно немым. Этот факт меня слегка подрасстроил, потому как все-таки хотелось говорящего ассистента.
Я сильно разобиделся на вышестоящее начальство, которое, по всей видимости, в усмешку подсунуло мне в качестве ассистента этого дефективного немтыря. Пребывая в полном возмущении неоправданных надежд, я готов был рвать и метать, но тут взгляд мой во всей пристальности пал на Ансельма… Прямо передо мной стояло крошечное серенькое существо. С виноватой улыбкой смотрело оно на меня, неуклюже переминаясь с ноги на ногу.
Всякий заслуживает понимания. Нельзя отметать только из собственных предпочтений. Любому должен быть предоставлен шанс.
По всей видимости, в предоставлении того самого шанса безмолвному Ансельму было отказано неоднократно. О том явно свидетельствовал весь его внешний вид в целом.
Повнимательнее вглядевшись в бездонные изумрудно-зеленые глаза, полные слезной мольбы, я подумал, что мне и такой сгодится, а вскоре нашел весьма любопытным представленную мне манеру изречения и принялся наблюдать, всецело проникаясь в никогда не виданую прежде дефективность.
Допив кофе, я продолжил вводить Ансельма в курс нашей значимой работы, а именно отправил мыть чашки, сам же отправился в курилку, настраиваться на долгий рабочий день.
Хотя оперировать было, собственно, некого, я все же не упускал случая внеплановых операций и вскоре отправил Ансельма в операционную, в первую очередь, велев повыгонять оттуда тараканов, а сам же пошел настраиваться по новой.
Выкурив десятую сигаретку и в сотый раз заскочив кое-куда по малой нужде, я героически проигнорировал сто первый позыв посещения «успокоительных стен» и отправился смотреть, как там дела у моего маленького ассистентика, а дела у него как раз шли не очень, потому как в войне с тараканами, последние явно одерживали безоговорочную победу.
Завидев крайнюю степень рассеянности в довершении к виноватой озадаченности, я незамедлительно пошел Ансельму на выручку. На протяжении той беспощадной битвы к нам в операционную не заглядывал разве что ленивый, но я мастерски всех выпроваживал, яростно громоглася: «Hygiena – amica valetudinis (лат. Гигиена – подруга здоровья)!», на что светилы медицины и прочий персонал крутили у виска и безоговорочно уходили прочь. В конечном итоге, нам с Ансельмом удалось одержать победу над всеми! К тому же, наш рыжий враг пустился в бегство, понеся многочисленные потери.
Устранив последствия недавнего боя, наметя полковша «многочисленных потерь», мы принялись укреплять свои позиции, посредством разбрызгивания карболки и гвоздичного масла. Удостоверившись, что рыжий враг теперь уж точно не пройдет, я поздравил Ансельма с блестящей победой и, получив в ответ счастливый кивок в паре с виноватым пожиманием плеч, показал, как должно проводить стерилизацию инструментиков, а также всех рабочих поверхностей, включая полы и стены.
Когда операционная была более чем готова, я краем глаза взглянул на часы, и к своему превеликому ужасу понял, что мы провозились более чем долго. За разгильдяйство подобного рода профессор Берекли пристукнул бы меня на месте или еще чего похуже, но теперь-то главнокомандующим на параде своей жизни был я и только я!
Несказанно обрадованный этим фактом, я решил еще раз перепроверить всех запланированных на утро, и в конечном итоге, полностью порешил, что никого из них не следует отправлять под нож. Как ни крути, а великая хиропрактика творит истинные чудеса!
Возблагодарив свои волшебные руки, ну и всего себя в целом за непревзойденный ум и острую смекалку, я дал пациентикам добро на обед, сам же кликнул Ансельма и отправился к кабинету заведующего. К сожалению, заботливого родителя на месте не оказалось, а это значило, что заместо местного кафе придется довольствоваться больничной столовкой.
Усадив Ансельма за более-менее чистый столик, поразогнав жадно смотрящих на свежую кровь тараканов, я принялся давать ему подробнейший инструктаж по блюдам местной кухни, после чего со смехом наблюдал, как с десятой попытки попадая дрожащей ложкой себе в рот, тот давиться куриным супчиком и временами вопросительно поглядывает на меня. Естественно, в заявленном супчике не нашлось ни должной вермишели, ни картошки, и вообще ничего съедобного! Зато там было полное изобилие когтей и клювов, что, по всей видимости, сильно озадачивало гурманские предпочтения наивной натуры, явно думающей, что здешняя еда готовится с заботой о больных.
В самый разгар моего увеселительного занятия к нам подошел профессор Берекли и с самым серьезным видом поинтересовался, что за ерундой мы прострадали все утро? Тотчас же к нему присоединился Обгалдырь со Свиномерком, а заслышав о моей беспроигрышной методике лечения, принялись освистывать мои революционные идеи, открыто намекая на то, что мой бывший наставник совершенно правильно считает меня тем, кем частенько обзывает. Я категорически не согласился с подобного рода утверждением и со словами: «Martinus non asinus stultissimus (лат. Мартин не тупой осел)!» гордо покинул сие невоспитанное общество, не забыв кликнуть за собой Ансельма, дабы спасти его от полного несварения.
Весь остаток рабочего дня я прокоротал, обучая Ансельма превеликим премудростям альтернативной медицины и чудесам хиропрактики. Он же, в свою очередь, нервно икал, как видно, местная кухня все-таки дала о себе знать, но несмотря на данную напасть, показывал себя крайне исполнительным и весьма старательным, носясь за мной из палаты в палату то с кастрюлькой ромашкового отвару, то с притирками, то с растирками, то с примочками, то с компрессами и всем таким прочим, что требовалось, чтобы вершить революционный переворот в бездушных стенах больничного произвола.
Меня, конечно же, весьма радовало, то безоговорочное исполнение вверенных поручений, вот только та старательная исполнительность частенько подкреплялась неуклюжей угловатостью, да к тому же сопровождалась чрезмерной шумовой активностью. Раз двадцать Ансельм ронял кастрюльку с целебным отваром, после чего обязательно поскальзывался на суетливо вытертом полу, не забывая снести все близ стоящие предметы, включая ходячих пациентиков. Пару раз он умудрился натолкнуться на шкаф в моем кабинете, а в довершении всего этого, на всех парах врезался в меня, выронив лоток с только что простерилизованными шприцами.
Краем глаза проследив траекторию пролетающего мимо меня лотка, одним лишь чудом устояв на ногах, я испуганно оглянулся на лежащие за спиной осколки-иголки, нервно сглотнул, затем, внимательно посмотрев на нервно трясущегося Ансельма, принялся выражать свое отношение к данному происшествию, как вдруг случилось неожиданное, заставившее уже меня потерять всякий дар речи, а именно Ансельм - это «громкое безмолвие» подало самый настоящий голос, робко пропищав: «Я нечаянно!», а спохватившись, подкрепило свои слова смущенной улыбкой и виноватым пожиманием плеч.
Пораженный до глубины души данным чудом я некоторое время наблюдал за тем, как дрожащими руками Ансельм старательно прибирает с пола остатки шприцов, когда же все было сложено обратно в лоток и выкинуто, я махнул рукой, тем самым дав добро на окончание рабочего дня. Тотчас же Ансельм с сияющим видом вытянулся по стойке смирно и попрощался со мной кратким «Извините!», после чего смущенно потупился в пол и виновато пожал плечами. Я по-дружески похлопал его по плечу, одобрительно кивнул и вновь дал добро на окончание рабочего дня.
С несказанной радостью мой ассистентик помчал на выход, временами врезаясь в проходящих и чуть не промахнул мимо двери, приведя в смятенные чувства всех присутствовавших в коридоре.
Остаток вечера и полночи я провел в озадаченном раздумье. Как бы не отвлекал я себя от озадаченных дум, мое внезапно заговорившее Громкое безмолвие все никак не желало выходить у меня из головы. Нет, конечно же, я прекрасно понимал, что великая хиропрактика способна творить всяческие чудеса, но я ведь даже не прикасался к Ансельму! Разве что моя экспрессивная лексика оказала столь фантастический эффект на его значимый недостаток.
Вконец измучившись, я решил больше не томить себя догадками об истинных причинах внезапного дарования речи немому и отправился расспрашивать заботливого родителя о своем престранном помощничке.
Выслушав во всех подробностях о наших с Ансельмом сегодняшних похождениях, а также о сотворимом мной чуде, заботливый родитель почему-то не очень удивился, хотя он вообще мало чему удивлялся в силу своей непробиваемой натуры, а после кроткого молчания невозмутимо молвил: «Бывает, солдат!» и попросил закрыть дверь снаружи.
Выполнив данную просьбу, я долгое время таращился на ту самую дверь, и все силился понять истинную суть вещей, однако на ум приходило лишь обидное обзывательство профессора Берекли, которое в данном случае показалось мне более чем правдивым и посему, тяжко вздохнув, я незамедлительно отправился коротать свой ночной досуг в полном одиночестве. Ну как в одиночестве? С мыслью о своем загадочном Ансельме, завидев которого под утро, я незамедлительно начал его разговаривать. Однако ответом на мое дружелюбное: «Salve (лат. Здравствуй)!» послужила лишь смущенная улыбка да виноватое пожимание плеч, а в довершении ко всему этому мое Громкое безмолвие теперь упрямо смотрело в пол.
В этот момент мне вдруг захотелось проделать Ансельму пару-тройку сеансиков хиропрактики, причем, пожестче, однако я не стал давать волю чувствам, да и работы было с непочатый край. Одно мытье полов в палатах наших заметно повеселевших пациентиков, чего стоило! Про все прочее вообще молчу.
Тяжело, крайне тяжело выполнять в одиночку работу целого штата больничных работников, но что поделать, раз низший медперсонал напрочь отказались исполнять требуемое по уходу за вверенными мне пациентиками. Да и как осуществляется работа тех самых хмурых медсестер, я прочувствовал на собственной шкуре - до сих пор поджившие вены испуганно содрогаются. А санитары у нас вообще обнаглевшие до нельзя.
Благо Ансельм обладал безоговорочной исполнительностью и щепетильной заботой к пациентикам, даже не гнушаясь тем, что оные представляли собой самый низший шлак общества.
Уникальное создание, хоть и громкое безмолвие! И это самое Громкое безмолвие несказанно радовало меня, а очень скоро начало поражать все больше и больше. Впрочем, это уже другие истории.
Вот такой вот Ансельм, а у меня пока что все.
Спасибо за внимание!
Спасибо за лайки и комментарии.
"Рассказы хиропрактика" еще в работе, а первый том А. Низовцевой "Запретные дали" можно прочитать здесь, приобрести в переплете здесь, здесь, здесь, здесь и здесь. Приятного прочтения!
Ну и подписывайтесь на наш канал, чтобы не пропустить новые публикации. До новых встреч!
