Тимофей знает, каково это – быть чужаком. А вот каково быть мертвецом – нет.
Столовка кишит. Пятиклассники ковыряются в тарелках, пытаются взглядом превратить варёную треску в сосиски. Первоклашки бродят туда-сюда отарой овец за спиной зазевавшегося пастуха. Старшие, десятый и одиннадцатый классы, ведут себя важно, боясь уронить авторитет перед мелкотравчатыми.
Взвизгивает двустворчатая входная дверь, и с потолка столовки сыпется тишина. Дети замирают, решив сыграть в «Морскую фигуру».
В столовую входит класс «М». Тимофей, который проучился здесь всего неделю, холодеет. Холодеет уже почти привычно, без того, первоначального, дикого ужаса.
М-клашки двигаются молча. Единственный звук в столовке – шарканье подволакиваемых ног. В воздухе вибрирует несделанный выдох десятков лёгких.
– Кажись, новенький у них, – раздаётся сбоку.
Тимофей оглядывается на своего соседа по парте Андрюшку Криванова.
– А?
– У мертвоклашек, говорю, новенький. Вон, видишь?
Тимофей видит. Новичок выделяется. Остальные мертвоклассники уверенно ковыляют в дальний край помещения – к окружённым красными бархатными канатами столам, а этот, дядя с обгоревшим лицом и оторванной рукой, то и дело озирается. В пустых провалах, там, где раньше были глаза, поблёскивает разлагающаяся растерянность. Тимофей знает, каково это – быть чужаком. А вот каково быть мертвецом – не знает.
С мертвоклашками приходит липкая стылость, похожая на грязную снежную кашу. Лица живых покрываются инеем, и деревенеют мышцы. Тимофей начинает крутить запястьями и тереть пальцы, пытаясь вернуть тепло. Получается плоховато.
Мертвецы, наконец, добираются до своих мест и рассаживаются. Обречённо щёлкают остывшие коленки, натужно скрипят деревянные стулья. На венозно-багровой скатерти пусто – обед подан. Мертвоклассники опускают головы и застывают, словно прислушиваются к голосу своего мёртвого бога, благословляющего их пищу.
Живые относят подносы с недоеденными обедами на мойку и, один за одним, покидают столовку.
***
«Организация произвела в понедельник 11 венков, а во вторник – 13 венков. На ленты для венков израсходовали 48 метров ткани. Сколько метров ткани израсходовали в каждый из этих дней?»
Тимофей расставляет венки, режет ткань на ленты, но заданная на дом задачка никак не хочет решаться.
Звенит звонок. Учительница Валентина Владимировна выходит к доске и окидывает взглядом притихших четвероклашек.
– Дети, сегодня у нас особенный гость. Математики не будет, но я обещаю, что урок будет не менее увлекательным и полезным.
Ученики притихают. Тимофей удивлённо оглядывается, мысленно радуясь, что домашку проверять не будут.
– Овчинников Тимофей!
Он переводит взгляд на учительницу.
– Ты у нас новенький. Слушай внимательно, тебе тоже будет интересно.
Открывается дверь, и в класс, шаркая, проходит «новенький». Мертвоклассник стесняется, пытается нащупать правой рукой левую, но не находит. Наконец, поняв, что конечности ему уже не найти, успокаивается.
– Это мой ученик, – помогает ему начать Валентина Владимировна. – Серёжа Володин. Между прочим, окончил с золотой медалью.
Серёжа благодарно растягивает негнущиеся чёрные губы и, повернувшись к мрачным ученикам, говорит:
– …
Тимофей не слышит ни звука, хотя мёртвые губы шевелятся, сначала медленнее, потом всё быстрее, словно речь разогревает мёртвую плоть.
– …
Он оглядывается. Его одноклассники внимательно слушают, кивают. Их лица торжественны и печальны.
– Овчинников! – Валентина Владимировна. – Хватит считать ворон. Слушай внимательно, потом буду спрашивать пересказ.
Тимофей пытается что-то расслышать, но тщетно. Тишину, изливающуюся из мёртвой глотки, кажется, внимательно слушают даже птицы за окном и люди с портретов на стене.
– …
Сначала приходит покалывание. Оно пёрышком пробегает по мочкам, любопытным пальцем пробирается в ушную раковину, оставляя за собой лёгкое онемение. Тимофей чувствует, как каменеют щёки. Он касается кожи, но не ощущает своих пальцев.
– …
Тимофей растерянно улыбается... но лишь мысленно – губы отключены от мозга и не собираются выполнять приказания. С трудом повернув одеревеневшую шею, он видит ряд лиц одноклассников – хотя это уже не лица, а морды истуканов острова Пасхи из детской энциклопедии.
– …
Теперь мертвоклассник молчит без остановки. Оглушающее безмолвие наполняет комнату, как газ из притушенных конфорок. Пушкин с Крыловым на стене замерли больше обычного.
Что-то катится по щеке Тимофея, и в общем онемении это «что-то» кажется огнём от спички, поднесённой к пальцу. Он начинает плакать, выталкивая из себя рыдания частыми, как биение сердца, толчками.
– …
– Нет!
Тимофей расталкивает немых одноклассников, проскальзывает, слившись с партами, мимо «гостя» и выбегает в коридор. В спину безболезненно ударяется «Овчинников!»
Тимофей бежит по кротовой норе коридора, в ноздри бьёт густой земляной запах, которого он раньше не замечал. Из трещин в штукатурке, тут и там, мелькают любопытные личинки, но быстро исчезают, будто ещё немного стесняются.
Тимофей не знает, куда бежать – всё такое одинаковое, и ориентиры, если они и были, попрятались, не желая ему помогать. За спиной топот десятков ног – одноклассники, наконец, проявили интерес к «новенькому». Вперёд топота несётся галопом: «Овчинников! К директору!» Валентины Владимировны.
Табличка «Библиотека» выскакивает на поверхность спасительным кругом. Тимофей распахивает дверь и, не встретив цербера-библиотекаршу, шмыгает к дальним стеллажам. Сердце усиленно нарушает правила библиотеки, и Тимофею кажется, что на стук сбежится вся школа: и те, кто жив, и те, кто в классе «М». Разогнанная кровь отогревает занемевшие скулы.
Через сотни сердечных ударов открывается дверь. Небрежное шныряние по проходам, и из-за стеллажа появляется голова Андрюшки Криванова. Андрюшка пытается выдать дружескую улыбку, но омертвевшее лицо лишь корёжит.
– Михаил Иванович, он в библиотеке!
Стучат каблуки – звук через пол, стеллажи проникает в подреберье, сбивая с ритма сердце.
Когда над Тимофеем возникает широкое улыбчивое лицо, он понимает, что директор, Михаил Иванович Правдин, мертвее любого мертвоклашки, но ему об этом не сообщили. Он не гниёт и не пахнет, но смерть сочится отовсюду: с румяных щёк, от белозубой улыбки, из морщинок возле глаз.
– Можно спрятаться в книгах, но это ненадолго, мой милый.
Тимофей пятится назад.
– Не стоит пропускать занятие, Тимоша. Тем более, такое интересное. Ведь наши старые выпускники могут поделиться с тобой бесценным опытом, частичкой своей жизни и...
– ...смерти, – шепчет Тимофей.
Смешно оттопыренное ухо директора чутким радаром улавливает слово.
– Именно, мой милый. Memento mori, как говаривали древние римляне. Помни о смерти. Вот и вам, детишкам, забывать не стоит.
По щекам Тимофея пробегают живительные слёзы, но быстро иссякают. Директор протягивает зефирно-пухлую руку ладонью вверх.
– Поднимайся, ты ещё успеешь на урок.
Тимофей не хочет дотрагиваться до ладони, разлинованной линиями смерти, но книги теперь его враги – не пустят, не дадут убежать. И он протягивает руку.
***
– ... я рад, что всё больше выпускников нашей школы могут вернуться в стены школы, к нам, и остаться здесь навсегда...
Он знает, каково это – быть чужаком. Но это прошло.
– … могут поделиться с нами своим опытом, своими мечтаниями, своим некромиром...
– Микромиром, – тут же поправляет его Валентина Владимировна.
– ...и я горд тем, что за сижу за партой, где сидел один из них.
– Прекрасный доклад, Овчинников! – хвалит его учительница и шутливо треплет за щеку.
Он не чувствует омертвевшей кожей прикосновения, но неуклюже, раздвигая холодные мышцы, улыбается.
Теперь он знает.
Автор: Иван Миронов
Больше рассказов в группе БОЛЬШОЙ ПРОИГРЫВАТЕЛЬ