Во рту было сухо – всё нёбо прохрапел. Гена всегда храпел, если ворочался, и всегда ворочался, когда волновался.
– Чего не разбудила? – выдохнул он жене горячим, пустынным горлом.
– Что? – Она заглянула в спальню: уже одетая, свежая, причёсанная, и тут же выпорхнула.
Гена промолчал только потому, что сразу спросонья не придумалась матерная рифма на «что». Впрочем, пока он волочил на кухню полные ноги, потряхивал обвисшим животом, наливал воду в стакан, жадно дёргал кадыком – рифма не придумалась тоже. «Нет её», – подумал Гена. Нет её, момент упущен.
Жена, торопливая, заскочила на кухню:
– Ты так спал хорошо, стало жалко будить.
Гена спал плохо.
– К тому же, ты себя не очень чувствуешь, да?
Гена чувствовал себя не очень, но как обычно.
– И вроде поработать сегодня хотел…
Гена не хотел.
Автоматически он бросил за щёку пару утренних таблеток, запил и понял вдруг, что жена просто не хочет, чтобы он ехал, и по-женски, завуалированно, пытается это донести. Гена проглотил.
– Ты не хочешь, чтобы я ехал на экскурсию?
– А ты помнишь, что случилось в прошлом году?
Гена помнил.
– Да не особо, я же пьяный был.
Не был.
– Мне до сих пор стыдно, – скривила жена лицо, – так стыдно, коллеги ещё… Нет-нет, да и припомнят, как ты…
– Прости, я же сто раз извинялся, прости! Сегодня всё будет по-другому. Мне и выпивать-то нельзя.
– Тебе и тогда…
– Прости. Проведи меня, оформи и всё, больше я тебя не побеспокою, честно.
– Ты не успеешь, мне через пятнадцать минут выходить.
Вместо ответа Гена ринулся одеваться, хотя с его-то комплекцией скорее торопливо поплёлся.
– Лучше бы так работать рвался… И чего тебя тянет на эту экскурсию? – полетело Гене вдогонку.
Гена отмахнулся пухлой рукой, будто некогда, но и в любой другой момент спроси – так же бы отмахнулся. Ответа Гена не знал.
Уже в машине, дремля на пассажирском, помятый, небритый, с нечищеными зубами, он хотя бы для себя попробовал объяснить эту странность. Почему его так тянуло на эту скучную ежегодную экскурсию? На этот скучный фармакологический завод? Понятно, не каждый мог туда попасть – только родственники сотрудников ЗАО «Химикат» и только в День завода. Ладно ещё, можно один раз сходить посмотреть, где жена работает. Но второй? Но третий? Это в Генином состоянии, с его-то болезнью? Главное, так тянет туда, так хочется…
Гене ничего не хотелось уже три года. Любое дело давалось ему с огромным трудом, свободное время он проводил в кровати. Лежал, переживал отягощённое необходимостью работы безделье, ругал себя за лень и от того страдал ещё больше. Он боялся: людей, всего. Стука в дверь, верещания домофона, ругани соседей из-за стены. Особенно, до дрожи, страшно было, когда клиенты звонили по телефону нетерпеливыми такими, долгими звонками: «Зз-зз-зз-зз…» и «Дз-дз-дз-дз…», и требовали, требовали, хотели. Гена сначала отвечал, потом стал закапываться от этого ужаса в нору из подушек и одеял. Клиентов не осталось, страдания не уменьшились.
Сказали – депрессия, тревожность. Прописали таблетки, но становилось всё хуже, дозу приходилось увеличивать. Больше таблеток, больше, больше, благо, что жена брала их у себя в «Химикате» бесплатно. Гена стал стремительно набирать вес, сказали – малоподвижный образ жизни. Пришлось ходить по квартире часами, накручивать круги по комнате. Волосы расползлись по спине, груди, торчали клочками из ушей, носа и прочих уютных мест. Сказали – гормональное оволосение. Гена верил всему сказанному, пил лекарства, страдал, срывался на жене, жил как в тягучем, однообразном сне. Выбирался из депрессивной норы к экскурсии, на которую приспичило и всё тут.
***
Охранник на КПП проверил паспорт и внёс Гену в список, девушка на ресепшене проверила список и паспорт, в холле проверили список без паспорта, жена ушла работать.
Гена удовлетворённо осмотрелся. Свет и пространство, хром и сталь, дерево и стекло. В ярком, открытом, современном холле сновали яркие, открытые, молодые люди. Все улыбались, разговаривали негромко и подчёркнуто вежливо – корпоративная этика. От советского прошлого заводу досталось только название. Гена проникся атмосферой, почувствовал оживление, настроение улучшилось. Здесь ему стало спокойно и совсем не страшно.
Посетителей попросили в просторную комнату для инструктажа и сверки со списком. Народа человек двадцать, все чьи-то родственники: мамы, бабушки, жёны, совсем немного мужей. Девушка с бейджем экскурсовода попросила садиться.
Гена втиснулся в стул между женщиной с кандибобером на голове и женщиной без кандибобера на голове. Позади устроился молодой, длинный парень в очках. Он и правда был высок, даже сидя нависал над Геной.
Зазвенел голос экскурсовода:
– Все на месте, всем удобно? Здравствуйте! – Девушка приветливо улыбнулась. – Сегодня вы узнаете, чем занимается компания, увидите наши разработки, а также лабораторию и музей предприятия. Посмо́трите, как и где работают ваши родственники, например, – девушка обвела рукой, – вот в таких современных, просторных коворкингах…
– Как? Коровниках? – громко перебил её Гена и подумал: «Началось».
В зале пара смешков. Девушка замолчала и стала пристально его рассматривать, даже улыбка сползла.
– Извините, а вы случайно не муж Ивановой из фармаконадзора?
Гена кивнул.
– Извините… – смутилась девушка и выбежала из комнаты. Родственники зашушукались.
Через пару минут зашла другая женщина с тем же бейджем экскурсовода, постарше прежней, посолидней, с ней недовольный охранник. Женщина бросила на Гену хмурый взгляд, тот ответил улыбочкой.
– Продолжим в новом составе, – сказала экскурсовод. Обращалась ко всем, но смотрела на одного Гену.
«Началось».
Светлое пространство холла сменил серый пластик узких коридоров. Тусклый блеск металла, ненавязчивый запах хлорки. Группу продезинфицировали, выдали халаты, бахилы и шапочки. Снова коридоры, охрана, двери, замки, замки, двери, охрана, коридоры. Остановились у здоровенного окна, за которым изгибы и сочленения матовых труб, огромные хромированные котлы, лампочки и рычаги, конвейерные ленты.
– Внутрь заходить нельзя, – предупредила экскурсовод, – посмотрим отсюда. Здесь производятся знаменитые антидепрессанты на белковой основе. Оригинальное лекарство, разработанное в нашей лаборатории. Конечно, мы производим много продуктов, но этот препарат самый популярный. Кроме того, мы гордимся тем, что белок для антидепрессантов изготавливаем тоже сами, из выращенных в питательной среде клеток.
– Не поняла, что за клетки? – поинтересовалась женщина без кандибобера.
– Используются клетки яичника китайского хомячка.
– Это ж сколько надо хомячков! – присвистнула женщина с кандибобером. Группа захихикала.
– Достаточно одного. Примерно тридцать лет назад взяли всего одну клетку у лабораторной хомячихи. В питательной среде она размножилась. По сути, все миллиарды клеток для производства сегодня – это копия той.
Высокий парень поправил очки, спросил:
– Но разве возможно такое, что за тридцать лет клетка не поменялась, не знаю, не мутировала?
– Это вам жена говорила? – строго спросила экскурсовод.
– Нет, я больше по кино сужу, – смутился парень.
Ответом его не удостоили.
– Есть ещё вопросы, или отправимся дальше?
Гена поднял руку, женщина вздохнула.
– Задавайте…
Гену наполняла несвойственная ему энергия, он переминался с ноги на ногу и немного пошатывался.
– У меня вопрос к парню в очках, да, вот к тебе.
– Ко мне? Я такой же экскурсант, как и вы…
– И всё же. У тебя какой рост?
– Рост? Сто девяносто восемь.
– Хера ты длинный, конечно! – громко удивился Гена. – Всё. У меня всё, спасибо.
Под аккомпанемент смешков и недовольный шёпот отправились дальше.
Дошли до окна поменьше, за ним люди в блестящих костюмах биозащиты специальными лопатами что-то помешивали в металлических баках.
– Вот как раз то, о чём я говорила – выращивание белка. Сейчас рабочие добавили, скажем так, пищи нашим клеточкам…
– Ну, не нашим, а хомячихи, – перебил Гена.
– Их надо тщательно, но бережно перемешать, поэтому используется ручной труд лаборантов…
– Средневековье. Как пятьсот лет назад ведьма в котле варево мешала, так и у вас, – снова Гена перебил.
– Да помолчите вы! Ладно. Пойдёмте в лабораторию.
– А после?
– После музей и на этом экскурсия закончена.
– А что в музее? – спросил кто-то.
– Стенды, схемы, фотографии сотрудников, призы и медали. Ну и Вита, конечно, хомячиха, донор клетки для препаратов. Наш талисман.
– Чучело?
– Да нет, живая пока. Старая, но живая.
– Но ведь клетку взяли тридцать лет назад, так? Хомяки столько не живут.
– У нас уход, режим, биодобавки. Мы даже заявку подавали в книгу рекордов.
– Да вы шутите!
– Сами увидите.
Двинули дальше. Геной, как и год назад, овладевала странная эйфория, чем дальше продвигался он по коридору, тем сильнее. По телу бегали мурашки, казалось, не только по поверхности, но и внутри, под кожей, по жиру, по мышцам, везде. Гена чуть ли не бежал вразвалку впереди группы. Он первым увидел дверь с табличкой «Лаборатория».
– Сюда можно зайти, осторожно, дверь узкая, постарайтесь ничего не задеть.
Группа змейкой заползла в помещение.
В залитой ярким электричеством комнате жужжали и вращались приборы, пищали компьютеры, на мониторах мигали таблицы и графики, несколько человек смотрели в микроскопы. По столу сновала туда-сюда робо-рука: крутила кистью, хватала, опорожняла, ставила, болтала и смешивала. Будто в будущее попали.
Генина эйфория усилилась, его стало потрясывать. Он схватился за толстую ляжку и ладонью почувствовал мурашку, она пробежала под кожей, жирная, круглая мурашка, туда-сюда, вторая, третья. Гену замутило.
– С вами всё в порядке? – спросила девушка-лаборант.
– Да… Как-то… Глюки от ваших химикатов. Вы тут чё, мет варите, как в сериале?
– Извините?
Гена завёлся, сам от себя не ожидал.
– Вы же здесь мет варите! – вскричал он. Все посмотрели на него со страхом и интересом, как на безумного.
– Наркоманы! Хорошо устроились – наука, наука, будущее, а сами вон чего! Где?! Тут?! – Он выхватил у растерянного лаборанта какую-то хромированную штуку, понюхал, отложил в сторону.
– Здесь? Нет?! Что?! – Гена перенюхал все склянки, оттолкнул все тянущиеся к нему руки, хотел лизнуть колбу, но не дали. – А-а-а-а! Вот как! Это робот! Хитро, его не посадишь, хитро!
– Прекратите немедленно! Вы срываете рабочий процесс!
Гена, как одержимый, протиснулся между столами к робо-руке.
– А ну отдай! – он принялся отнимать у руки посудину с розовой жижей, рука не отпускала, попыталась выкрутиться, отъехать, но щёлкнула, затрещала и поникла. Гена отобрал посудину, как кубок поднял её над головой.
– Ну что, наркоманы, а?!
– Осторожно, там кислота!
Гена от окрика вздрогнул и неожиданно для себя выплеснул кислоту под стол, прямо на пучки каких-то проводов. Завоняло жжёным пластиком. «Что я творю, зачем?» – пронеслась на мгновение мысль, но тут же исчезла, растворилась в экстазе. Его трясло, пошатывало, по толстой щеке тёк пот.
Догадались из коридора позвать охранника. Тот поволок Гену к выходу, Гена не сопротивлялся, только всё повторял заплетающимся языком:
– Вы не понимаити, вы ни понмаити, нипонмаити…
Все тут же всё поняли.
– Да он же пьяный! – сфальцетила женщина с кандибобером на голове.
Гену провожали со всех сторон:
– В драбадан!
– Вообще в слюни!
– Вы гляньте только, гляньте!
– Зенки залил по дороге…
– И что, что длинный, зато не жирный, понял, понял?
– Снова нажрался! Такая уважаемая жена, а он! Как не стыдно!
Вышли в коридор, стало поспокойней, но не отпустило. Точнее – держало и тянуло изнутри. Приятные мурашки долбились в правую сторону тела, и Гена осознал наконец, чего они хотят.
– Слыш, братан! – Гену неслабо качнуло. Охранник придержал за плечи.
– Э-э-э! Эка тебя болтает, болезный. С утра уже, нормально, нет?
– Доведи до музея, будь человеком.
– Дурак?
– Доведи, мне очень надо. Вот. – Гена вытащил кошелёк, оттуда пять тысяч. – Пять минут и на выход, ну?
– Пять минут, – строго повторил охранник. – И на выход. – Погрозил пальцем.
Подталкиваемый изнутри мурашками, снаружи охранником, Гена проплёлся метров двадцать до музея. Раньше до музея Гена не доходил. Дёрнул дверь – открыто.
Стал разглядывать схемы, стенды, фото, призы, будто ему было дело до этого старья. Охранник лениво наблюдал из проёма двери.
Заверещала пожарная сирена, оба вздрогнули от неожиданности. Охранник выглянул в коридор:
– Лаборатория дымит, слышь? Ты это, погоди, я ща, туда, мигом. Не убегай только. – Он оглядел дебошира и удовлетворённо хмыкнул: вряд ли в таком весе Гена бегун.
Оставшись без присмотра, Гена бросился к хомячихе Вите. Наконец-то! Протяни руку и вот она – клетка с прародительницей клеток, с матерью десятков тонн хомячиной биомассы, с царевной нового мира! Она спала свернувшись, маленькая, сухонькая, седая, часто и глубоко дыша. Казалось, жизнь в Вите теплится еле-еле, казалось, ещё немного и Гена бы не успел.
Он снял со стены фоторамку, разбил стекло. Скинул халат и шапочку, спустил штаны ниже колен. Морщась и постанывая, осколком разрезал жирное бедро, к ране тут же подскочила одна мурашка. Гена ввёл два пальца под кожу и достал её. Розовая, гладкая, склизкая. Шарик размером с ноготь упруго вибрировал между пальцами. Гена осторожно положил это перед мордочкой хомячихи, та поводила носиком, открыла рот, мурашка сама закатилась и спряталась за щёку.
Гена положил Виту на ладонь, поднёс к лицу. Вдруг она распахнула глаза и… о, богиня! Сколько печали и мудрости! Синие, ясные глаза лучились спокойствием и счастьем, обещали то же Гене, давали надежду на другую жизнь, столь далёкую от этой, что и представить нельзя!
– Э-э! Положь хомячка! И штаны надень, извращенец!
Гена развернулся на окрик охранника. Застыл растерянный, беспомощный, и тут рука сама сунула хомячиху Гене за толстую щёку.
Вспышка.
Время остановилось.
И всё.
Всё.
Всё, Гена.
Гена вмиг осознал всё.
Вмиг осознал себя и её.
Понял, что он давно уже больше, чем Гена и вообще больше не Гена. Принял себя как контейнер для прародительницы, как бак, как её носитель. Он принял хомячиху в себе, а она приняла Гену, за что на краткий миг он получил наслаждение, несравнимое с недавней эйфорией. О, богиня, как можно желать чего-то ещё? Она обещала ещё, но не сейчас. Сейчас не время. Сейчас время пробудить прародительницу в других местах, разбросанных по этому жуткому месту, где эти жуткие люди делали из неё жуткие лекарства.
Гена представил зал, в котором люди в блестящих костюмах перемешивали прародительницу лопатами, мысленно заглянул в баки с клетками и ласково, как часто это делала жена, произнёс им: «Просыпайтесь. Мы здесь».
Тут же время пошло привычно. Охранник всё что-то кричал, но Гена не слышал. Мысленно он был с той своей частью, которая сейчас ломала крышки баков, потоком неслась в коридор, счастливыми мурашками врывалась в музей, сбивала с ног охранника, питалась им. Эта его новая, ещё не привычная часть подхватила Гену и понесла. Куда? «В холл, там хорошо». Понесла в холл.
Мчались по тем же коридорам, вырывая двери на своём пути. В одном из переходов встретили экскурсантов, гид быстро вела их согласно плану эвакуации. На кого покрикивала, кого успокаивала, паниковать запрещала всем. Гена видел их удивлённые, вытаращенные глаза, когда скользил мимо на потоке бледно-розовых мурашек, со спущенными до колен штанами и хомяком за щекой. Группа застыла в изумлении, а когда он улыбнулся и помахал им рукой – все начали орать, а длинный и вовсе свалился в обморок. Паника всё же началась.
В холле бегали и кричали люди, никто больше не улыбался. Поток мурашек остановился, Гена слез, полностью снял и отбросил ненужные уже штаны. Дальше всё происходило так быстро, слаженно и само собой, что он и опомниться не успел.
К потоку с разных сторон, из коридоров и помещений присоединялись всё новые и новые пробуждённые клетки, вливались, сливались, объединялись. Это был уже не поток, а ком. Он рос, вытягивался и приобретал очертания прародительницы, которой, собственно, и был.
Через несколько минут перед Геной предстала десятиметровая, блестящая розовой слизью, многотонная масса, формой напоминающая хомяка. Она наклонила голову, открыла пасть, Гена влез туда и спрятался за щёку. Он немного волновался, но вскоре ему стало так спокойно и хорошо, что и сомнений не осталось – здесь его место. Какие были страхи, какие проблемы – всё осталось там, в дали прошлой, сложной жизни. Только здесь он мог получить наслаждение, обрести несравнимое ни с…
– Гена, какого хрена?!
Гена вздрогнул от неожиданности, выглянул из-за щеки и внизу увидел свою красивую и смелую, надо это признать, жену. Рядом с ней хмурилась экскурсовод. Отвлекла жену от работы, нажаловалась, привела.
– Снова позоришь меня! Напился, лабораторию поджёг, на клетках катаешься! Штаны снял! Ты что?!
Гена спрятался обратно за уютную щёку. «Что…» – подумал. «Хрен в очё? Нет, всё равно не в рифму. Нет её, не бывает…» Это были последние мысли Гены.
За щекой заворочалась Вита и неожиданно срыгнула ему в горло ту первую мурашку, которую прятала за своей щекой. Гена проглотил и сделал то же самое – выплюнул Виту из-за своей щеки внутрь хомячиной массы.
И тут же выдали обещанное наслаждение. Он получал его долго, пока мурашки вырывались из всех его отверстий, пока они проделывали свои, разрывая кожу на длинные лоскуты, пока Гена сдувался без них, как старый, сморщенный воздушный шарик, пока от Гены не остался только скелет, мышцы, органы и масса обвисшей кожи. Он получил своё, заслужил.
Его тело стало питанием. Тело экскурсовода стало питанием. Другие тела стали. Надо много питания, чтобы прокормить много клеток. Те немногие, что собрались сейчас. Те остальные, что услышали зов и рвутся теперь сюда из других больших и неповоротливых, грустных людей. Из одеяльных нор всего города, всей страны, всего мира. Чтобы мир стал другой, правильный и…
Автор: Оскар Мацерат
Больше рассказов в группе БОЛЬШОЙ ПРОИГРЫВАТЕЛЬ