Зачем нужно высшее образование? Зачем оно было придумано в античности и какие задачи с его помощью изначально решали люди? Инженерные знания, которые можно было приобрести в Риме и ином крупном городе Римской империи или медицинское образование, отлично преподававшееся в Александрии подле Египта, не считались высшим образованием. Это было специальное престижное обучение, тогда как высшим образованием было изучение философии (лучше всего в Афинах) или риторики (предпочтительно на острове Родос). Смысл высшего образования состоял в многообразной деятельности, к которой становился пригодным его обладатель.
Если говорить о реальном высшем образовании в контексте триады «Предприниматель — Организатор — Технолог», то высшее образование есть способность выполнять любую из функций этой пирамиды, осваивая сложные новые знания самостоятельно или при помощи консультантов. Суть неолиберальной реформы науки и образования в России состояла в том, чтобы отодвинуть от реального высшего образования как можно больше людей и вообще опустить уровень грамотности (включая и техническую грамотность, столь важную для возрождения производства), а преподавательский состав понизить в качестве, обманув его при помощи охоты за формальными рангами.
Фактически научные и преподавательские кадры были понижены до уровня технологов, которым в лучшем случае следует отвечать на вопрос «Как?». Над ними было позволено вырасти классу организаторов, подчиняющему преподавание и науку себе как непосредственно, так и в формально-бумажном виде. Были созданы и отчасти возникли естественно – в силу кризиса советского общества – механизмы, делающие употребимость создаваемого в академической системе продукта малопонятной и не важной для профессиональных организаторов. Система во многом отрывалась от общественной жизни, в том числе и от экономической.
Однако здесь имелись и здоровые возможности, только не для всех пригодные.
В системе формальной отчетности каждый конкретный учёный должен решать, ради чего он работает: «Чтобы увеличивать количество публикаций или писать то, на что есть запрос? А если писать под запрос — то сколько будет стоить времени-сил такой текст? Ведь нужно успевать ещё и работать на полторы-две ставки». Появилась возможность откупаться от формальных требований, оплачивая публикации и фиктивные конференции, выдающие сертификаты. Содержание научной работы такого ученого никого в академической системе не интересовало; оно не поощрялось, но и не подавлялось из-за содержания, если не привлекало внимание какой-то политической стороной или не вступало в конфликт с важными заявлениями той или иной академической структуры. Репрессии могли последовать мгновенно: научные и преподавательские кадры как наемный персонал могут не получить продление контракта, не избраться по фиктивному конкурсу (реальные конкурсы при в целом нездоровом состоянии системы только ухудшили бы ситуацию), на них могут быть поданы жалобы начальству. В отсутствии реальной коллегиальности реальных специалистов жертва притеснений беззащитна.
К счастью, подобные инциденты не были широким явлением. Отчасти здесь оказывала влияние низкая оплата труда преподавателей и ученых, которые часто вынуждены были работать на полторы или две ставки, что исключало для них возможность поддерживать свой исследовательский интерес. Только уход в общество – в коммерческую сферу, публичную экспертизу, корпоративный, политический или иной консалтинг защищал ученого в материальном плане. Но именно это привело к вымыванию немалого числа наилучших умов.
Наблюдение за академическим языком остается крайне важным источником информации о состоянии научной и образовательной сферы России. Обращает на себя внимание, что применимость как не интересовала, так и не интересует авторов тяжелых академических творений в гуманитарной сфере. Зато многие из них обучают других людей, прививая им особый академический язык и механизмы имитации рассуждений. Подобный язык функционально важен для академической системы. Он позволяет скрывать дефицит новых идей, убогость содержания и даже нулевую научную ценность тех или иных «новаторских работ», за которые авторы-неолибералы и в 2022 году получали миллионные премии (например, по философии). При этом академическая бюрократия далека от мысли побороться за исправление языка в науке и образовании, так как и сама она укрывает от высшего начальства бессодержательность собственной механической работы.
Изменять язык возможно только со стороны общества: общественное порицание псевдонаучных опусов будет действеннее инструкции министерств, но для этого общество должно столкнуться с «наукой», иначе говоря – интересы так должны разойтись, что это дало бы преобразующие последствия. Но не должно ли само общество предварительно измениться, отбросив мнимые ценности и заменив их реально важными? Не должно ли оно потребовать от образования не диплом, а качество в виде изменения самого обучаемого, превращение его в человека с реальным, а не формальным высшим образованием – способностью и умением осваивать и создавать новое знание и новые практики.
Гуманитарная сфера особенно важна. Прошли времена, когда философ-обществовед-историк-филолог владел русским литературным языком. Хороший пример – произведения Е.В. Тарле, С.М. Соловьева, В.О. Ключевского, М.Н. Покровского, А.З. Манфреда, Е.В. Ревуненкова, В.П. Илюшечкина, Б.Ф. Поршнева, П.А. Сорокина, Н.Д. Кондратьева, Е.С. Варги, Л.А. Мендельсона: кроме того, что все это — выдающаяся наука, это еще и великолепная, полноценная литература. Ее интересно и вкусно читать. Сейчас, в академической среде работать над языком почти не принято. Некогда: главное — количество публикаций при обеспечении имитационного перекрестного цитирования с коллегами; отчеты превалируют над стремлением найти аудиторию и дать ей важную информацию. Хотя, следует признать: не все статьи/монографии пишутся для отчетов. Но это скорее форма сопротивления или игнорирования устоев академической сферы.
Сложившаяся ситуация не удивительна. Власть в академической системе России оказалась у людей, занимающих позицию чиновников-бюрократов. Каким ещё в этой ситуации мог оказаться язык? Только бюрократическим. Сама научная публицистика стала формой отчёта. Такие тексты существуют для того, чтобы существовать. Но сколь бы ни были бессмысленными формы применения языка, сам он многое сообщает о содержании академической работы: естественные науки могут быть связаны с реальной жизнью через конкретные заказы со стороны производства, что дает им частичную защиту от бюрократии и имитации, — общественные же науки в современных условиях обречены на воспроизводство общественных мифов и их фабрикацию.
Ученый-обществовед может иметь заказ от конкретных социальных сил в виде грантов, но он лишен мотивации учитывать общественный заказ, то есть общественные потребности и объективную общественную реальность, особенно, если речь идет о еще не устоявшихся, едва возникших тенденциях. Скорее наоборот: он мотивирован их не учитывать. Проще встроиться в идеологический мэйнстрим и «гнать гениальное» (А. Седов). Вот почему общественная наука в России до сих пор упрямо воспроизводит либеральную понятийную сетку, усвоенную еще в конце 80-х — начале 90-х: «демократия-тоталитаризм», «политический режим», «гражданское общество», «политическое участие», то есть, весь этот политизм — по аналогии с экономизмом — лишенный даже намека на историчность.
В экономике царит американская идеология, воплощенная в учебнике «Экономикс». Лучшее, на что пока были способны академические экономисты, это дать гибридный учебник, не отметая установившихся мифов и подходов к анализу. Возникающие у авторов понятия не раскрывают сути общественных процессов, а лишь запутывают. Затуманивание вопросов углубляется год за годом.
Гуманитарная наука работает вхолостую, она выполняет не свои собственные, а идеологические задачи. Говорить же в академической среде об общественной значимости (в духе В.Г. Белинского) проводимых исследований, равно как и о том, что последние должны предшествовать всякой публикации — стало давно неприличным. Имеет значение только количество полученных грамот и дипломов, число посещенных с выступлением конференций, пройденных «повышений квалификации» и количество публикаций в изданиях, которые формально доступны широкому читателю, но на деле являются «братскими могилами» авторов. Все они должны быть оригинальны в самом узком смысле.
Основной заботой данной системы оказывается борьба с плагиатом. Подобно тому, как коррупция одновременно есть результат и проклятие капитализма, так и здесь плагиат провоцируется самой системой, поскольку она заставляет авторов гоняться за количеством публикаций (отражающих их однообразные устные выступления). Причём, инструменты борьбы с плагиатом учитывают только формальный плагиат, но отнюдь не содержательный, тем более, не самоплагиат, когда автор размазывает две-три собственные оригинальные мысли на десятки статей, в которых смысл идей теряется. Подобным образом происходит в гуманитарной науке в виде размывания смысла посредством лекций.
В итоге в российской академической науке стабильно работает механизм отрицательного отбора. Чем больше формальных показателей — тем менее значения придается новизне и содержанию научных работ — тем больше в научной продукции графомании, спекуляций, клише, повторов. В этом можно убедиться, открыв почти любой журнал по общественным наукам. Есть исключения, им допустимо радоваться, но они лишь чётче позволяют заметить сложившиеся тенденции.
Следует констатировать, что отрицательный отбор за долгие годы позднесоветского кризиса науки и образования, периода безденежья 1990-х годов и последующих неолиберальных реформ создал систему, которая не способна сама себя исправить или скорректировать.
Неолиберальные деятели десятилетиями утверждали: в России слишком много ученых, что не соответствует её статусу в мировой экономике – низкому и не должному повышаться. Поэтому они лоббировали политику сокращения числа ученых. Согласно данным Института статистических исследований и экономики знаний НИУ ВШЭ, численность персонала в российских исследовательских организациях с 2011 года по 2020 год сократилась на 7,6%, достигнув 679,3 тысяч человек. Доля кандидатов наук (претендентов на звание исследователя – доктора) в 2011-2020 годах сохранилась на уровне 22%, а непосредственно имеющих формальный статус исследователей – ученую степень докторов наук осталось 7%.
С 2010 по 2019 годы количество аспирантов в России сократилось почти вдвое. Уменьшилась доля аспирантов, которые после окончании учебы защитили диссертацию: в 2020 году это сделали лишь около 9%. Впрочем, ситуация с защитами постепенно немного улучшилась: в 2022 году из числа завершивших аспирантуру (официально – обучение в ней) 13,9 человек 12,9% защитили диссертации. Однако, в российских ВУЗах резко сократилось как число аспирантов, так и число лиц, закончивших обучение в аспирантуре. В 2010 году аспирантуру завершили 33,7 тысячи человек, а в 2019 году только 15,4 тысячи человек. То есть с 2010 года по 2022 год количество окончивших аспирантуру упало в 2,42 раза. При этом в России не было создано обширной параллельной системы магистратуры управления, равной аспирантуре, но ориентированной на подготовку практиков. Ученые советы сокращались и сокращаются. Они зачастую свирепы с серьезными исследованиями и пропускают схоластику.
Сокращение конкурентных условий усиливает отрицательный отбор. Он в свой черед производит отрицательный отбор как последствие, меняющее систему в худшую сторону с каждым годом всё более и более.
Другая проблема: система науки и высшего образования продолжает меняться в худшую сторону под влиянием спонтанной активности академической и научно-образовательной министерской бюрократии. Российское государство вошло в эпоху острого и крайне опасного соперничества со старыми центрами капитализма на Западе. Это диктует проведение контрреформ, изменений в различных сферах для устранения последствий застоя и неолиберальных преобразований. Наука и образование – одна из важнейших сфер, где нужно произвести исправление положения.
Задача настолько сложна, что не может быть решена механическим образом и на основе упрощенных представлений. Невозможно решить эту задачу через увеличение бюджетных ассигнований на науку и образование, ничего в них качественно не меняя. Опасными и вредными могут быть сокращения структур и кадров без проникновения в проблематику их работы или имитации оной. Еще опасней – самореформирование системы, на которой порой настаивают её высокопоставленные представители. Необходимо помнить, что образование и наука существуют в России для обеспечения общественного развития.
Изменения в системе должны быть правильно сбалансированы. С одной стороны, она должна стать более полезной государству. С другой – обрести внутренние (не ложные как ныне) механизмы поддержания активности.
Авторы: Василий Колташов, Андрей Коряковцев, Антон Скнарь // Продолжение здесь // Начало здесь
Книга "Три власти" здесь и здесь Книга "Встреча с жизнью" здесь