Стихи оказались неплохими. Обычно так: кто-то предлагает, чаще всего уверенно и без смущения, почитать свои стихи и рассказы, и ты сидишь, тренируешься зевать не открывая рта.
Я считаю, что умею слушать, поэтому освоил это искусство на вполне сносном уровне, иногда получается даже задремать с открытыми глазами. Но сегодня мое умение мне не понадобилось.
Стихи были о любви. Посыл простой очень и понятный: если хочешь, я стану навсегда твоей, ты только скажи, любимый мой, единственный - что-то вроде этого.
Однако, несмотря на простоту вечных мыслей, написано было хорошо: стильно-рваным, почти белым ритмом, без глагольных рифм и даже вечной троицы “любовь-кровь-вновь” не было.
- Нравится? - Виктория Вадимовна смотрит в глаза, волнуется, хоть и виду не подает.
- Хорошо написано. По-моему, отличные стихи.
- Это мне лет двадцать было я такое писала. Влюблялась во все, что шевелится. И в меня все влюблялись.
Голубые глаза ее по-прежнему на меня смотрят, но я замечаю, как взгляд улетает, уносится назад куда-то, где носили пыжиковые шапки, стояли в очередях за тортом и колбасой. Время пышных причесок и кожаных плащей.
- Муж-то крутой у меня был, - говорит Виктория Владимировна, - профессор, ученый международный. Работал в Академии Наук, женщины за ним ходили, ты бы видел! Вот я и пошла. Сразу сказал, что меня любит. Так это неожиданно было: он мог так сказать, что сразу веришь. Может и правда любил, а?
Она похожа этой манерой на учителя. Есть такой стандартный прием, с помощь которого можно разбавить длинную и скучную речь, ввернув вопрос для аудитории.
- Виктория Вадимовна, а вы не учитель случайно?
- Что? Нет. Я никто. Мама была врачом, отец тоже. Дочь вот тоже во врачи пошла, а я никто. Тем более на его фоне! Он кто - светила, ученый. На Мерседесе ездил, в Питер катался на “Красной стреле” в “СВ”. Сначала не понимала я - почему он с собой меня не берет никуда. Всё на каких-то приемах, женщины какие-то звонят вечерами, а он мне - “Вика, милая, это работа у меня такая. С людьми я работаю”. Ну я и молчок. Понимаю все.
За окном пулеметная очередь мотоциклетного выхлопа. Голос ее тонет в противном треске мотора, ничего не разобрать. Ловлю себя на мысли, что это, возможно, последний такой треск в этом году - говорят, что тепло заканчивается уже завтра, мотоциклисты уйдут на заслуженный отдых, а когда вернутся, кто его знает, что будет с нами.
- Была у него командировка в Великий Новгород, - как ни в чем не бывало, продолжает она, - научная конференция крупная, ученые с мировым именем, спонсоры, министры… А у нас уже дочь была. Я тогда взмолилась: “Сережа, милый, возьми меня с собой! Я не буду тебе мешать, обещаю. Хочешь - вообще не появлюсь, только возьми. Я няню найду на несколько дней, сама за все заплачу”. Он ломаться, конечно, стал, - вздох, - говорит, работа серьезная, народну много… Потом приходит домой поздно, курил до двенадцати у себя в кабинете, вышел ко мне и говорит - “Вика, поедем. Только билеты дали не очень хорошие, ты в общем вагоне будешь”. А у меня радость! Сердце выпрыгивает! Едем-едем! Я с ним первый раз в поездке!
Отголосок этой радости и сейчас на ее лице. Щеки розовеют, глаза широко открылись.
- Сели в поезд, - продолжает Виктория Вадимовна, - он в купе с какой-то сотрудницей. А я в общем. Компания подобралась - рабочие, с касками, с инструментами. Спасибо, что не пили. Я всю дорогу его ждала, уверена была, что придет ко мне, заберет в купе к себе. Ехать-то всю ночь, а мне даже прислониться некуда - сижу себе с краешку, чемодан в ногах. Рабочие галдят, а у меня одно на уме - вот сейчас дверь откроется и он выйдет, чаю принесет, пойдем с ним в вагон-ресторан, поедим нормально…
Дверь в палату открывается, заходит медсестра. Улыбается, меня увидев.
- Виктория Вадимовна, - громко говорит сестра, - ножку сейчас перевяжем или попозже зайти?
- Потом-потом, - машет на нее моя собеседница, у нас тут разговор!
Сестра исчезает, шлейф ее улыбки остался в палате, как будто светлее стало. Мы некоторое время молчим, слушая шум улицы и падающие листья с золотых кленов.
- Не пришел он тогда, - тихо говорит Виктория Вадимовна, - полночи его ждала, а он так и не пришел. Сидел там с какой-то своей…сотрудницей. Я задремала сидя, меня рабочий будит и говорит: “Девушка, ложитесь. Мы-то привычные, сядем на соседнее. Вы ложитесь”. Уложил меня, укрыл, погладил даже. Я ему говорю, смех сквозь слезы, - “Молодой человек, будете моим мужем?”. Он тоже смеется, а я реветь готова. Честное слово, готова была с ним поехать на стройку эту, или куда он там ехал… Не надоела я вам?
- Не надоели.
- Потом обиделась на него страшно. Домой вернулись, я дочке говорю: “Катя, давай переедем. Папа один жить будет. Трудно нам вместе”. Дочка плачет, говорит, что папа хороший и что скучать будет очень. А он тогда и не извинился даже. Сумасшедшей меня назвал, когда я ему все это рассказала. Ну сам-то скажи, сумасшедшая я?
- Нет.
Когда светит солнце, я всегда слышу как бы музыку от него. Я так и назвал этот эффект: “Музыка солнца”. Мотива никакого нет, но какой-то ритм, движение, жизнь. Осеннее солнце играет какую-то знакомую и печальную мелодию. Это я, скорее всего, того. А не она. Глаза опустил, руки свои рассматриваю. Потом спохватился и на нее глянул. А она, не отрываясь, смотрит на плетеное кресло - я его у двери на улицу поставил, чтобы ветер не закрыл. Смотрит Виктория Вадимовна на это кресло, забыла про меня, молчит.
- Видишь, Сережа, - говорит вдруг, на кресло глядя, - ты умер, а я живу еще. И все помню. Слушай вот теперь. Злюсь я на тебя. Ужасно злюсь. Эгоистом ты всю жизнь был законченным, никогда меня не любил. А теперь нет тебя. И я совсем не скучаю.
Виктория Вадимовна переводит взгляд на меня. Смотрит некоторое время, не узнавая.
- Я же на кладбище одна пошла к нему. Уже потом, десять лет с его смерти прошло. Я уже при деньгах была, снег скрипит под сапогами, я в шубе норковой. Нашла его могилку, подхожу, думаю реветь сейчас буду. А нет слёз. Я так-то плаксивая, всю жизнь ревела. А на его портрет смотрю и даже не хочется, веришь?
- Верю.
- Заставляла себя. Заплачь, говорю себе, грех это - вот так вот провожать. А не могу. Не могу, - она опять поворачивается к плетеному креслу, - не скучаю я, Сережа. Ты не сердись на меня. Вспоминай иногда, но не сердись. Ничего поделать с собой не могу.
Пустое кресло потрескивает, расправляя свои деревянные волокна на последнем осеннем солнце. Тихо стало и спокойно совсем.
- Ну ладно, - она смахивает с лица слезы и остатки воспоминаний, - ты иди. У тебя дела же еще. Чего меня-то слушать целый день.
- Виктория Вадимовна, можно я про вас напишу?
- А что ж? Пиши, конечно. Мне приятно будет. Можешь не читать даже мне. Вот и память будет про меня и про Сережу. Дети выросли, внучка подрастает. Замечательная внучка у меня. Ну иди с богом, заходи еще. Зайдешь ведь?
Сумерки опускаются. Звон колоколов долетает со стороны Новодевичьего. Совсем не навязчивый, мелодичный такой и тихий. Работал я как-то в районе Полянки, там целыми днями гремели колокола так, что мигрени замучали. А тут не противно совсем. Дожди завтра, а за ними снег.
Дмитрий Левочский,
координатор
_________________
Хоспис - медико-социальное учреждение для неизлечимо больных людей. Помощь оказывается в стационаре и на дому и полностью бесплатно.
Вступайте в наше telegram сообщество "Помогаем хоспису в ХАМОВНИКАХ"