Остальные главы здесь
Мы вернулись в квартиру, и я помог начальнице снять пальто, а затем растёр ладонями её прохладные плечи.
– Чему вы улыбаетесь? – спросил я, наблюдая лукавый взгляд и приподнятые уголки её губ.
– Твоей заботе!
– И что в ней смешного?
– Нельзя быть таким внимательным по отношению к женщине, лейтенант, она ведь может и захотеть остаться, – игриво сказала майор, проходя на кухню.
Ничего не ответив, я сам себе ухмыльнулся, приятно тронутый её словами, и, покинув прихожую, отправился варить нам кофе.
Бугай пригласил меня в портовую пивнушку недалеко от места встречи. Беспросветная тьма табачного дыма, запах выпивки и деревянные столы с пробоинами от мужицких кулаков, – местечко было вроде тех, в которых напивался мой отец. Самой ужасной – была какофония, звучавшая в том заведение. Она возникала от звона стаканов, невнятной музыки и крика нетрезвых матросов.
– Что это за красотку ты привёл? – захихикал пьяный мужик, умиляясь мне, застревающий каблуками в щелях дощатого пола.
– Она со мной! – полу–смеясь и полу–угрожая, поднял мой кавалер кулак.
Сев за свободный стол, я потёрла оглохшие уши. Бугай, беспечно хлопнув официантку по пятой точке, взял по стопке коньяка на нас двоих.
– Ты, как всегда, в своём репертуаре! – обратилась я к нему, глядящему вслед разносчице напитков.
– У неё формы аппетитные, и она позволяет их трогать! А за пару купюр их можно и поиметь! – пошло заулыбался Бугай.
– Мне это неинтересно, и я вовсе не об официантке, а о том, что в твоём окружении по–прежнему быдло и гопота!
– Солнце ты моё ясное, будь у меня в друзьях интеллигенты, ты бы навряд ли обратилась за помощью именно ко мне, – ворочая во рту коротенькую спичку, самоуверенно промолвил он.
– Тут ты прав, Бугай, – неподдельно согласилась я. – А ты возмужал! Стал ещё крепче, чем был.
– И ты похорошела! Тебе идёт быть блондинкой! Только вот тощей как была, так и осталась, хотя я люблю миниатюрные попки, и хорошо смотрелся бы сзади.
– Губу закатай! Я замужем за офицером, и он по–прежнему готов тебя прихлопнуть.
– Всё–таки вышла за него, крутого и с красивыми погонами на широких плечах! – саркастично промолвил Бугай. – Так чего муженька о помощи не попросишь? Или яйца у него оказались не такими стальными, какими он их выставлял перед армейским судом?
– Раз обратилась к тебе, значит, тебе и доверяю в этом вопросе! – чуть наклонившись к Бугаю, отчётливо сказала я.
– Ладно, отбросим шутки. Что надо?
– Помнишь о так называемом Пехотинце, упомянутом мною в письме.
– Влюблённый мудак, что подставил тебя?
– Он самый. На заседание суда этот трус признался, что употреблял наркотики, вот только при нём не нашли ни грамма, только в крови. За баловство в небольших размерах у нас не сажают, вот он и вышел чистым из воды. Сотрудничающий со мной журналист поведал, что Пехотинец лёг в клинику по собственной инициативе, а после успешно вернулся в академию МВД.
– И что, его приняли обратно после наркомании?
– Представь себе! Меня, бывшую зечку, тоже восстановили на курс, но за меня супруг слово замолвил. Будь я обычной студенткой, оправданной судом, директор академии вряд ли пошёл бы на уступки. Так вот я вспоминаю, что во время следствия по моему судебному вопросу, майор–юрист упомянула, что видела в моих руках шкатулку, в которой полицией были обнаружены наркотики. Своим заявлением она поставила под сомнение тот факт, что шкатулка принадлежала Пехотинцу, чем насолила мне и помогла ему. Я знаю, что она подкупила судью и думаю, что Пехотинец, как и я, вернулся в академию по блату через неё. Мне очень интересно знать, насколько они были заодно в том сговоре против меня.
– Думаешь, юрист приплатила ему за то, чтобы свалил на тебя вину? – затянул сигарету Бугай.
– Думаю, хуже. Она, прознав, о злости и сердечных муках Пехотинца, предложила ему коварный план о том, как наказать меня за боль, подсунув наркоту в удобный момент. Сама его порошком и снабдила, а потом или заставила молчать, или купила молчание у его матери. Будучи последнее время в состоянии вечного опьянения, Пехотинец согласился на сговор.
– И что ты хочешь от меня?
– Чтобы ты нажал на верные рычаги и выдавил из Пехотинца чистосердечное признание со всеми деталями и людьми, что помогли меня засадить. Только без тумаков и переломов! Действовать будем сообща, а давить – психологически. Скоро меня вернут на мой же курс, к моим же одноклассникам, и там я буду наслаждаться возможностью его терзать. А ты поможешь «задушить» его вне академических стен, да так, чтоб он признался письменно во всём и подтвердил свои слова впоследствии.
Бугай задумался на пару секунд, а после выпустил густой табачный дым:
– Как ты знаешь, моя мать была алкоголичкой. Торчков и алкоголиков я призираю, но знаю их слабые места. Лечившимся или нет, им всем не хватает дофамина – гормона счастья, а оттого они склонны к депрессии и беспричинной панике. Если Пехотинца запугать угрозами и замучить муками совести, он сорвётся и начнёт либо пить, либо нюхать. В этот момент я буду рядом и предложу ему дозу. А после всё будет по твоему сценарию: полиция – арест – наркотики в шкатулке и срок в тюрьме.
– Да, я хочу, чтоб он сел. И сел наркоманом. Мучился от ломок, был избит и опущен.
– Ну ты безжалостная тварь, конечно! – ухмыльнулся Бугай, выпуская дым через ноздри. – Я понял это ещё на службе, когда ты предала меня.
– Моё поведение – отражение того, как со мной поступают другие; бумеранг, выточенный своими же руками; справедливость, которой не от кого ждать.
– Опасно с тобой, но это и заводит! Из всей истории я не понял лишь одного: что между вами такого случилось, что Пехотинец подставил тебя?
– Обиделся, что с ним переспала, а замуж за другого вышла.
– Тут я могу его понять. Кстати, что по оплате? Если твоя компактная попка мне даже не светит, то, что я получу взамен?
– Деньги. Сумма приличная для старшины морского флота, и думаю, тебе не помешает.
Бугай расхохотался.
– Возьму! Но чтобы ты знала, Искра, я согласен на дело, потому что люблю тебя и ненавижу пьяниц. Брать оплатой твоё тело мне не так интересно, как вместе с ним заполучить и сердце.
– Я не люблю тебя, Бугай! Если ты здесь ради взаимных чувств, то их не жди.
– Что ж, честно! Тогда с тебя бабло и глубокий минет, – хитро улыбнулся он.
– Обойдёшься деньгами.
После встречи с Бугаем я гуляла по городу, внимательно разглядывая улицы, которые видела сотни раз. Освобождённая от заключения, я не могла насытиться видом свободы, что находилась в каждом здание и в каждом тротуаре, в каждом прохожем и даже в снежинках, что падали мне на ладони. Я шла на каблуках по мокрой мостовой, но не испытывала неудобства, довольная тем, что больше не носила тюремных кед. Я получала удовольствие от взгляда проходящих мужчин. Мне нравилось быть красивой, такой, какой я была свободна быть.
А ещё мне хотелось проверить свои карьерные возможности после тюремного заключения. Я заехала к бывшей начальнице, инструктору–кинологу в таможенной службе.
– Здравствуйте! – постучав, приоткрыла я дверь её кабинета.
– Добрый день! – ответила она, весьма удивлённая моим визитом.
Я вошла внутрь и, чувствуя себя неловко, присела на краешек стула напротив неё. Начальница молчала и только смотрела на меня неотрывным взглядом.
– Наверняка Вы слышали о том, что случилось, – печально опустила я голову.
– Слышала, конечно. Ты ж на работу не явилась в следующую смену, а вместо тебя следователь с расспросами пришёл. Скажу тебе честно, девочка, что жутко краснела, выслушивая обвинения о взломе и наркотиках в адрес своей подчинённой. А после ещё и от начальства схлопотала за то, что наняла преступницу в таможню, к тому же с длинным языком, упрямо перечившим ему накануне ареста.
– Простите за неловкость ситуации, в которую поставила Вас! В свою защиту могу лишь сказать, что меня оправдали, и вскоре я докажу продажность судьи, принявшей взятку за то, чтобы упрятать меня за решётку. Так что со временем я отомщу всем, кто подло обошёлся со мной!
– Мне жаль, что с тобой такое случилось, но если бы ты не пошла на праздник с друзьями–ворами и наркоманами, с тобой такое вряд ли бы произошло! Извини за прямоту и не сочти за бессердечность!
– Я понимаю, Вы разочарованы во мне.
– Когда я брала тебя на работу, между нами был уговор: никаких наркотиков, выпивки, гулянок и вечеринок в непонятной компании, которая может подорвать твою репутацию работника таможенной службы! Я сразу закрыла глаза на то, что ты, как и многие другие девки, вышла замуж за старшего по званию, а значит и служить пошла ради удачного замужества, а не потому, что родину хотела защищать. Но то, что ты нарушила наш договор, расстроило меня до глубины души.
– Выходит, что о прежнем месте работы я могу забыть?
– К сожалению, да. И дело не во мне. Имея штамп о судимости, ты вряд ли вообще устроишься в органах. Кого волнует, что твоя невиновность доказана?! Всех будет тревожить тот факт, что ты подозревалась в деле о наркотиках, и отсидела срок. Ты зечка, пусть и незаслуженно! Это клеймо останется с тобой на всю оставшуюся жизнь! Мой совет тебе: забыть о военном поприще и заняться чем–то другим, где твоя тюремная история будет не так важна.
– Я поняла. Возможно, Вы и правы, – встала я и направилась к двери. – Скажите хотя бы, удалось ли поймать предателя родины, который транспортировал картины на продажу заграницей?
– Нет. Пока он не найден.
– А повара не проверяли?
– Ты ещё и жутко упрямая девчонка! Тебе уже объясняли, что наш подозреваемый – один из чужеземных дипломатов. Да и вообще я с тобой не имею права это обсуждать! А вот собаку твою, Лесси, мы у себя на службе оставили. Должна признать, что ты её отлично натаскала на таможенное дело! Браво!
– А увидеть её можно?
– Сейчас овчарка на задании. В другой раз…
– То есть мне можно будет приходить к Вам? – с надеждой посмотрела я на женщину, которая до происшествия с колонией была ко мне добра.
– Я просто на тебя сердита, и я прямолинейный человек: не выскажусь – не успокоюсь! Однако я безумно рада, что тебя оправдали и отпустили на волю. Надеюсь, ты больше не будешь общаться с отбросами общества и никогда не попадёшь в похожую неприятность! Принять тебя обратно на работу – не могу, но навещать меня и Лесси тебе никто не может запретить, – слегка улыбнулась начальница, и я, расплакавшись, бросилась к ней, сидящей на стуле, в объятья.
– Меня спас дневник, что Вы подарили мне на свадьбу. В колонии я записывала в него свои мысли и чувства! Он стал мне молчаливым товарищем, который слушал всё, но не за что не упрекал! – сквозь всхлипы поделилась я.
– Всё ещё будет хорошо! Когда–нибудь ты прочтёшь, что писала, и воспримешь это без боли, без эмоций, а лишь одним аналитическим умом, извлекающим урок из прошлого, – тихонько гладила она меня по волосам, а мне была необходима чья–то ласка, и я ей упивалась. – И, девочка, если собралась кому–то мстить и что–то доказывать, не стоит кричать об этом на каждом углу! Задуманное в тишине исполняется!
Инструктор–кинолог была, несомненно, права: мне не хватало умения молчать, а стоило ему поучиться, ведь, угрожая всем местью, я предупреждала врагов об угрозе, тем самым даря им преимущество. Конечно, я была расстроена всем тем, что начальница сказала мне о карьере военной. Просто другой у меня и не было! Так сложилась судьба. Я уже упоминала, лейтенант, что ранее хотела быть учительницей в школе. Но какой педагог со штампом об отсидке? И кем я могла вообще устроиться с таким резюме? Какую карьеру делать, если бывшие зечки нигде не нужны? Нет, я не должна была сворачивать с пути из–за всего лишь одного отказа. У меня, как и всю мою жизнь, была одна дорога: вперёд.
Вернувшись домой, я прошла на кухню, собираясь готовить, и удивилась букету роз, стоявшему в вазе. Я наклонилась к раскрытому бутону и вдохнула сладкий аромат, молниеносно опьянивший разум терпким удовольствием.
– Это для тебя! – вышел супруг из гостиной.
– С каких пор ты даришь мне цветы?
– Перестань! – потянул он меня за руку и, обняв, поцеловал в макушку. – Я исполнил обещанное, и очень жду ночную награду!
– Ты только ради секса мне помог?
– Запомни, что ради секса не помогают! Ради секса оказывают услугу! А помогают, потому что любят и дорожат, – закапывался он в мои волосы носом и нежно целовал мне шею.
– Главное, что ты сам не запутался в собственной философии, что и позволило тебе цели добиться, – с вредностью заметила я.
– Да, – отрешённо промямлил он, продолжая меня целовать и прижимать к себе. – Хочу, чтобы завтра ты поехала со мной в наш центр кинологии. Я им так горжусь и хочу поделиться радостью с тобой.
– Почему бы и нет?! Я должна увидеть и оценить, ради чего потеряла дитя.
Рассердившись на колкость, муж выпустил меня из объятий и ушёл обратно в комнату, недовольно хлопнув дверью, а через несколько минут отдал оттуда же приказ:
– В выходные поедем к полковнику, чтобы отметить твоё возвращение, и отказ не принимается! Он рад, что ты вернулась, и решил устроить праздник в эту честь!
– Какое благородство! – ответила я тем же криком через закрытую меж нами дверь.
– В доме ты можешь изводить меня сколько душе угодно, – показался он вновь на пороге, – но на людях и думать не смей язвить!
– Это уж как получится! – не сдержалась я от выплеска яда.
– Ты меня не поняла? – грозно спросил супруг, нахмурив брови.
– Я ужин буду готовить, – тихо ответила я, почувствовав опасность, и опустила глаза на столешницу.
Он постоял на пороге с пару минут, безмолвно глядя на меня суровым взором. Я же достала продукты из холодильника и приступила к готовке, так же, не говоря ни слова, и не смотря на него, а только чувствуя напряжение в воздухе. Когда муж ушёл, я выдохнула. Мне нравилось играть ему на нервах, но я, как и прежде, слегка трусила перед ним, особенно после физической агрессии, проявленной им ко мне до тюремного заключения.
– Если Вы боялись супруга, зачем же лезли на рожон? – спросил я майора, пытаясь понять её логику.
– Потому что понимала, что завишу от него, и меня это бесило. Мелкие пакости в виде укоров были маленькой местью, что я могла себе позволить. Мне хотелось сделать ему больно, и я заставляла его переживать.
Ужинали мы молча, прибывая каждый в своих мыслях. Супруг сердито звенел столовыми приборами и раздраженно пил сок большими глотками. Я ощущала, что он на грани срыва, но, несмотря на то, что всё моё нутро было натянуто тревогой, точно тетива, было приятно сознавать, что моя вредность стала причиной его плохого настроения.
После вечерней трапезы муж так же угрюмо уставился в свой телевизор, а я занялась, привычным для своей роли в этом доме, мытьём посуды. Через десять минут зазвонил телефон, и он поспешно поднял трубку.
«Не звони сюда! Я же сказал, что жена вернулась домой, и с тобой у нас дела закончены! – тихим голосом сказал он, посчитав, что я не услышу этих слов за шумом воды из крана. – Забудь мой номер, если не хочешь, чтоб шею свернул как цыплёнку! У нас был договор и оба его исполнили, а теперь адьё!», – со злостью бросил он трубку.
Этот звонок серьёзно зацепил меня за живое! Казалось бы, обиженной на мужа, мне должно было быть всё равно. Но нет, злость и ревность сжигали меня изнутри. А всё потому, что я продолжала считать супруга своим, а эта тварь пыталась отобрать у меня даже то малое, что пока ещё осталось. И если разговоры о ней казались мне чем–то абстрактным и далёким, то звонок в нашу квартиру стал её заявлением на право обладания моим майором и всем тем, что к нему прилагалось. Я уже рисовала в своей голове ужасные картины, где я осталась на улице без средств к существованию и со справкой о судимости, блокирующей мои возможности найти себе работу.
Не выдержав, я закрыла кран и отправилась в гостиную к супругу, который, вновь усевшись на диван, собирался и дальше смотреть телевизор.
– Кто это был? Кто звонил в наш дом?
– Никто! Возвращайся к своим делам на кухне! – отстранённо ответил он, переключая каналы.
– Это любовница была, так ведь?
Муж посмотрел на меня:
– Да, это была моя бывшая любовница.
– И ты так спокойно говоришь мне об этом?
– Ты, видимо, забыла, что и сама изменяла мне с Пехотинцем. Я принял тебя обратно, несмотря на ущемлённое самолюбие, но тебе было сказано, что права на ревность ты более иметь не будешь! Было такое? – вспылил муж и поднял на меня голос.
– Было! – ответила я, гордо взмахнув головой, точно не признавая своей ошибки.
– Так вот, если бы ты не сходила налево, то не попала бы в неприятность, в которой сейчас винишь всех, кроме себя! Никто не виноват в твоих бедах, кроме тебя самой! Не изменяла бы мне, – не давала бы ложной надежды другому, отняв у него которую, сама напоролась на предательство. Ты изводишь меня упрёками и недовольством, хотя я изо всех сил пытался сохранить всё то, что ты своими действиями чуть не разрушила. Я мог бы отвернуться от тебя, как делают другие мужья с женами–заключенными, но я остался верен и по–прежнему влюблён! – трясущимся от нервов пальцем, указал он на букет с цветами. – Ты мне простить ребёнка не можешь? Да, я, возможно, виноват, но, если бы ты слушалась меня и ноги другому не расставляла, ничего бы этого не было, и ты сидела бы сейчас с младенцем на руках.
Я стояла ошеломлённая его речью, понимая, что в чём–то муж был прав, но неготовая всё это осознать в ту же минуту. Он пронёсся мимо, словно разбуянившийся ураган и, судя по шуму воды, зашёл в душевую. Я домыла посуду и села на диван, ждать своей очереди на купанье.
Под струями воды я поняла, что мы оба с ним правы и оба неправы. Наверное, у каждого была своя оплошность и собственная правда. Однако это не я подкупила судью, подбросила себе наркотики, закрылась в ледяном изоляторе и намеренно потеряла ребёнка. Все, кто поставил меня в рамки ограниченной свободы и навредил моему малышу, должны были узнать мою кару! А что касалось мужа, то я по–прежнему имела к нему чувства, но обида была сильней! Возможно, он, и правда, имел право не хотеть дитя, но бросать меня в тюрьме во имя центра кинологии, он права не имел!
Выйдя из душевой, я была готова расплатиться с супругом за услугу дня – помощь с восстановлением меня на курс. Не скажу, что горела желанием с ним спать, скорее наоборот, но обещанное надо было выполнить, словно приказ, надлежащий к исполнению. Я вышла в спальню обнажённой, но он, накрывшись одеялом и отвернувшись к стенке, спал, своей обиженной спиной ещё раз указав мне на клеймо виновной.