«В космосе никто не услышит твой крик».
Да и кому слышать?
В логике мира «Чужого» фразу можно расшифровать так: человечество предельно одиноко среди звёзд. К выходу картины в 1979 году остались в прошлом наивные, мечтательные представления о колонизации небесных пространств, о путешествиях на другие планеты, где люди вступают в мирный контакт с внеземной жизнью... Идея того, что за границами мира человеческого есть мир обитаемый, оказалась пустотелым тотемом, на который раньше молились многие поколения фантастов.
В «Чужом» же человек — это обрыв, тупик познавательного катарсиса: гуманистический пафос модернизма перешёл в постмодернистскую меланхолическую анемию — человек не что иное, как герметичная, плотная плёнка, которая покрывает всё мироздание. Это экстремум, переходящий в лабиринт, где за каждый поворотом чудится мираж чего-то другого.
И не так страшно столкнуться с чем-то враждебным, как за миллионы световых лет от родной планеты столкнуться с собственным ликом, сотканным из тёмной материи.
До того, как «Ностромо» осуществил посадку на планетоид LV-426 и обнаружил кладки неизвестных науке существ, человечество не встречало какие бы то ни было разумные формы жизни (согласно сказанному в «Чужих»). Оставим спекуляции, что внеземной разум, вероятно, умело скрывался от людских глаз. Факт есть факт. Необходимо заострить на нём внимание, потому что хоррор начинается здесь — в ситуации тотальной обездоленности.
Изнанка нарциссизма
Космический вакуум страшит не тем, что может в нём таиться, а своим собственным существованием. Вакуум — это демаркационная линия человеческой сущности. Дальше хода нет. Никакого контакта с чем-то принципиально иным. Никаких чёрных монолитов, никакого «космического дитя», никакого Соляриса... Ридли Скотт обрывает благоденствующую традицию научной фантастики — ничего и никого другого, кроме абсолютного пространства, во Вселенной не обитает. Мы одни.
Космический вакуум — изнанка нарциссизма. Другой разум (и есть ли он?) ускользает от нас потому, что мы ищем подобное себе. Андроиды — блеклые копии, буффонада, предмет антропоцентрического онанизма. Очередное доказательство неуёмного влечения припаять ко всему вокруг человекоподобный образ. Потому мы обречены. Или, что вернее, прокляты.
И Скотт, как ни странно, тоже оказался проклят. Религиозные аллюзии и богоборческие мотивы «очеловечили» антигуманистический дискурс «Чужого». И дело не в том, что «бог умер», или что он оставил нас и забыл. Его никогда и не было. Бог — не более чем результат фундаментального искажения, ориентированного на то, чтобы устранить потенциальные искажения: бог — это клейкий состав, необходимый для создания бесшовного литого мира эпистемологического рая, подчинённого гегемонии трансцендентальных форм чувственности. Учитывая то, что сама трансцендентальность — плоть от плоти той ограниченности, которая и закрывает себя от всего трансцендентального.
«Прометей» и «Завет» по указке режиссёра свернули на тропу архаической сюжетики о Создателе и создании, что подчистую разрушило эстетическое наследие тёмного сай-фая, где человек — это синоним покинутости.
Миф сглаживает радикальную оторванность от бытия, потому что сознание постоянно создаёт образы иных сознаний, но катастрофичность положения заключается в особом эффекте, спровоцированном возникновением сознания: симметрия. Случайно ли оно появилось, или же стало итогом целенаправленного эволюционного процесса, суть в том, что сознание — это смерть Вселенной, потому что сознание может воспринимать лишь то, что ему симметрично, что соразмерно его устройству. В когнитивной развёртке агента «Я» Вселенная схлопывается собственным отражением. Зеркало — путь к гибели.
Сознание слепо к тому, что избегает симметрии. Иными словами, сознание и создаёт, и уничтожает Чужого. Одновременно — тем же жестом. Кажется, мы боимся чего-то иррационального, что иррациональное и есть исход всех самых жутких метаморфоз, которые терзают наше слабое и хрупкое Эго, но нет, иррациональное, напротив, это источник асимметрии, сама спонтанность, возможность сообщения между совершенно разнородными элементами; иррациональное — необратимость становления. И не его мы должны бояться. Сознание — вот причина парализующего ужаса.
Мы не там ищем монстра
Называя Чужого манифестацией Другого, выражением хтонического кошмара далёкого космоса, мы делаем распространённую ошибку — берём слишком широкий диапазон.
Знание обманывает нас. Мы думаем, что Чужой — это действительно Чужой, иная форма жизни, первый контакт. Но контакт с чем?
По классике, монстр — образ чего-то бессознательного. Предмет иррациональных влечений, смешивающий в себе антропоморфные, зооморфные и прочие черты существ, в общем, продукт по существу своему химерический. Монстр прежде всего сопротивляется разуму, сознанию, уюту человеческого бытия, которое всё держит под контролем. Это фигура хаоса, природной подосновы всего сущего, где вещи лишаются привычных контуров, а формы принимают изометрические очертания.
Монстр является из гетто, куда цивилизованное общество изгоняет все деструктивные, агрессивные и опасные инстинкты в целях общей безопасности.
Чужой прекрасно подходит под описание кинематографического монстра. Не образ, но — образец. Чистое воплощение бессознательного страха, который пробуждается в человеке при столкновении с неуправляемой силой природного ungrund. Этого монстра никак не остановить. Ничем, на что способен разум. Чужой — не агрессор даже, а машина, подчинённая заложенной самой витальностью программой убивать и размножаться. Так делает природа. Пытаясь природу подчинить, человек, соответственно, терпит на себе её гнев, её реакцию.
Трактовка справедливая, но, кажется, она лишь подогревает общую мифологию. Противостояние разума и природы — первобытный базис грандиозного здания человечества. Миф — это родина человека, именно человека, и в мифе нет ни следа благолепного слияния человека с природой, наоборот: миф — проект глобального захвата внешнего бытия, подавление и репрессирование гетерогенности. Миф — это уста, впервые произносящие «Я». Миф — родина сознания, а значит — тираническое вторжение в мире свободных элементов и подчинение реальности принципу радикальной симметрии, ведь сознание не существует, если не узнаёт в Другом себя, а узнать себя оно может только через Другого, потому сознанию необходимо создать монстра — создать Другого.
Природа — противник, выдуманный разумом по той причине, что он не в силах утвердить себя без Другого, без негативной идентификации через образ того, что разуму совершенно инородно. Так что, мы не в том месте ищем монстра.
За яркостью и доступностью интерпретации от нашего взгляда скрывается главная мысль фильма: Чужой — не метафорическая фигура сил иррационального и природы. Напротив, он, его «инобытие» — фикция. Чужой — сущность самого сознания, итог его симметрического замыкания на самом себе.
Хоррор/откровение
Так в чём же заключается истинная ценность картины Ридли Скотта?
Подкорректируем запрос: в чём заключается её истинный замысел? Вероятно, сбить гуманистический лоск золотого века фантастики.
Едва ли удаётся противостоять соблазну прочесть фантастику в аллегорическом ключе, когда любая история о путешествиях на далёкие рубежи галактики, вроде «Звёздного пути», отдаёт вкусом антропоцентрических веяний: человечество осваивает пространства необозримой Вселенной, контактируя с иными формами жизни, вступая с ними в миролюбивый и продуктивный диалог. В общем, космическая колонизация становится довольно милым обменом культур. Подобная картина — приторный образ колониального прошлого самого человечества, в котором до миролюбивых и взаимных диалогов наций было очень далеко.
Фантастика в самом соку своих модернистских интенций — это триумф антропоцентризма.
«Чужой» же, вступая в игру, развенчивает модерн, переводя дискурс в параметры постмодернистской парадигмы. И дело не в самом монстре. Он — отвлекающий фактор. И настолько мастерски он сделан, что зритель даже по сей день не замечает главного: нет никакого Чужого. Нет ничего, что противостояло бы рациональному и обеспеченному существованию человеческого сознания на просторах безбрежной и тёмной Вселенной.
Нет ничего, кроме самого сознания, которое вытеснило воспоминания о собственном преступлении против гетерогенного Внешнего. Сознание ищет Другого, однако не понимает, что поиски эти — прокляты и ядовиты. Оно не может найти того, что выпадает за пределы его великой (или падшей) симметрии. Внешнее — это немыслимое сознания, радикально невозможное его устройству.
Что же тогда на самом деле пугает в «Чужом»?
«Ностромо» — образ дома. Кусок цивилизации в бесконечном космосе. Типичная мифологема. Но корабль не безопасен. Его граница между «своим» и «не-своим» не работает. Как в давних историях о мореплавателях, когда в течение долгой изоляции моряки постепенно сходили с ума, теряя связь с реальностью, так и «Ностромо» — точка фокуса, когда сознание сталкивается с откровением собственной симметрии.
Чужой — отвлекающий фактор. Более того, в каком-то смысле он успокаивает, поскольку имеет форму, имеет воплощение. В нём находит свой облик то, что на самом деле концентрирует ужас — пространство.
Топос космического корабля — узкие коридоры, тёмные трюмы, углы. Топос планетоида, по идее, должен играть роль противоположного характера: открытость, свобода, но дело заключается не в мере протяжённости и не в степени замкнутости пространства, а в пространстве как таковом.
Пространство в «Чужом» — это пространство симметрии сознания, это тюрьма антропоцентрической эпистемы, из которой нет выхода во Внешнее. И, что самое жуткое, само Внешнее — греза отчаявшегося рассудка.
Хоррор начинается гораздо раньше. Титры на фоне глухого космоса. Это не простор, а плоскость. Будто внутрикадровая среда целиком липнет к поверхности экрана. Далее — камера следует вдоль извилистых коридоров межпланетного транспортного корабля. Экипаж пребывает в анабиозе. Время застыло. Оно — фантазия пространства. Ведь время дарит нам идею изменчивости, удалённости.
Сознание не испытывает ужаса при встрече с Ничто, репрезентированным в образе Чужого. Ужас — это само сознание, распространившее симметрию на всё, до чего оно в силах дотянуться, а дотягивается сознание буквально до всего.
В итоге, «Чужой» не столько разоблачает маскарад гуманистического дискурса, сколько выуживает из этого дискурса глубоко сидящее жало антигуманизма. Но было ли это жало занесено? Или плоть выросла вокруг раны?
Предательство Ридли Скотта
Отсутствующий доступ к Внешнему — не только философский, но и стилистический аспект.
История разворачивается в закупоренном пространстве, и даже фигура андроида Эша — призрачный отблеск мира корпораций, где на самом деле принимаются решения. В духе того же постмодернизма, знаки разведены с тем, что они означают, и этот разлад фундаментален для поэтики «Чужого», поскольку люди не просто отрезаны от остального человечества — они находятся в пустующей сердцевине субъективирующей матрицы, на линии схождения симметрии.
Космос — не открывающий, а замыкающий контур сознания.
«Чужой» не история о том, что где-то далеко человек столкнулся с чем-то немыслимо опасным и ужасным. Это история о том, что «где-то далеко» практически ничем не отличается от близости. Расстояния не имеют значения в состоянии тотальной симметрии. Субъект — это дыра, скважина, пробуренная сознанием сквозь бытие, жало, которое и создаёт вокруг себя тело Другого, которое на деле является продуктом той же симметрии. В этом плане «Чужой» схож с «Солярисом»: удаляясь в космос, мы приближаемся к себе, и встреча эта — симфония ужаса. Надеясь встретить хоть что-то, сталкиваемся с истиной, которую сами же и породили (или которая породила нас): мы безначально пусты. Холодное, недвижимое пространство — всё, из чего состоит звёздная материя. Та самая материя, которая и манит к себе сознание. Материя, которая на самом деле лишь отзвук симметрии.
Но по какой-то причине Ридли Скотт решил, что Чужого нужно на самом деле превратить в Другого. Что его нужно поместить в нарратив на правах полноценной фигуры монстра. Более не фокус симметрии, Чужой стал элементом религиозного дискурса, тем самым антропоцентрическая парадигма вновь погрузилась в волны абсолютного самозабвения.
Выражаясь конкретнее, Скотт предал собственное наследие, переведя Чужого в регистр Другого.
Так что теперь Чужой — монстр, порождённый космической бездной. Обыкновенная хтонь.
***
Поделитесь в комментариях, как Вам фильм:) Интересно узнать Ваше мнение)
Подписывайтесь, ставьте лайки:)
Также заходите на наш канал на ютубе, там много интересного!