Мария проснулась от многоголосого шума: приехали новые красавицы.
В комнате, где, несмотря на зашторенное окно, было достаточно светло, распаковывали большую посылочную коробку, откуда извлекались на свет пластиковые куклы. Они-то и галдели, обмениваясь впечатлениями.
В углу возле шкафа сгрудились пять или шесть бутылочных баб - им наоборот предстояло в скором времени покинуть помещение и отправиться кому куда выпадет. По сравнению с изящными барбиобразными красотками, а тем более - с Марией они были великаншами, но главенство её признавали безоговорочно и без возражений заткнулись, когда она сердито пресекла их грубости и насмешки, посыпавшиеся было в сторону новоприбывших.
Мария жила на углу шкафа с 2003-го года. Создана она была как зажигалка в виде крылатой полуженщины-полуптицы, а теперь лишь круглая дыра в металлической голове напоминала о далёком прошлом. Однажды её стальные лапы аккуратно поставили в маленькую лужицу клея, которая намертво засохла со временем, и с тех пор Мария никуда не отлучалась, сделавшись украшением комнаты, неотъемлемой частью интерьера.
В последние десять лет она наблюдала постепенное расширение коллекции кукол, хранившихся, впрочем, в коробках в глубине шкафов и особо не докучавших ей. Девушек, как и мужчин, берегли, не таскали туда-сюда попусту, не оставляли на открытом солнце. А о ней словно забыли, зато ничего и никого не забывала она, ко всему приглядываясь. И уж насмотреться успела всякого.
Если и были здесь когда-то куклы, то к приходу Марии остались их единицы, да и те вскоре исчезли, и долгие годы о них никто не вспоминал. Зато из медной проволоки и разноцветной пряжи создавались плетёные девы которых Мария считала роднёй: всё-таки и в них был металл!
Были они участницами многих выставок,уезжали и за рубеж. Позже пошли человечки из кусков пластика - вроде вон тех четырёх бесстыдников на стене, что, вися на краю ковра, ведут похабные разговоры вроде "Я бы вд*л!".
Понять их можно: женщины им полагаются, но куда тем до фабричных красавиц...
По той же причине пышут злобой и огромные бутылочные дамы: у них мужчины вообще редко бывают, последним был, кажется, Трефилий (потому что третий) году этак в шестнадцатом... Жену звали Каулирàнта, вместе они и уехали, чтобы встать по обеим сторонам дачной калитки.
Помнит Мария годы, когда только начали они создаваться, эти шумные и беспардонные орясины в пёстрых одеяниях: какие страсти бушевали здесь!
В большеротую рыжую Сильвану без памяти влюбился старый встроенный шкаф, от которого ныне и следа не осталось, молил никуда не уходить, обещал беречь вечно в своих древесно-стружечных недрах...
- На то ли я сделана, чтобы внутри тебя торчать, дуралей ты старый!,- фыркнула девица и пропала навсегда.
Сейчас они, давно примелькавшиеся, не тревожат ничьих чувств. Иногда лишь перебирает Мария чуднЫе имена их в памяти: Сильвана и Минвана, Вохта и Войта, Даздраперма и Даздрасмыгда... Весь этот пёстрый народец избрал её, Марию, кем-то вроде правительницы, матерински напутствующей перед отбытием в самостоятельное существование.
Присланных кукол между тем рассортировали, отмыли, исправили нуждавшихся в починке и разложили в ряд - просохнуть и обвыкнуться с новым положением.
- Эх, пацаны, ну какие девки, а!,- снова завёл свою песню щербато улыбающийся "челдобесик" по кличке Заяц.
- А мне так больше бутылошные глянутся,- ответил его товарищ, именовавшийся Котом,- Завидую даж, чесслово - вон здоровущие какие! А я бы с такими - ух!
Дружный хохот "орясин", разбавляемый репликами типа: "А ухалку-то вырастил?" и "На ладонь посадим, другой прихлопнем!" был ответом.
- Для тебя - отращу!,- расплылся было в сальной улыбке нахал. Одна из орясин, мощнотелая, кудрявая, шурша пёстрым платьем и бренча затейливыми серьгами, быстро подошла, и, сорвав балабола со стены, швырнула его об пол.
Да, рядом с ней бедняга в самом деле выглядел лилипутом...
- Прошу прощения, Вождесса!,- поклонилась она Марии и, не произнося больше ни слова, вернулась к товаркам. Челдобес, громко всхлипывая и бормоча проклятия, карабкался обратно.
... Как только не называли её за все эти годы! И матушкой, и царицей, и госпожой начальницей, но до "вождессы" никто ранее не додумался. Кого и куда она ведёт, если два десятка лет не трогалась с места, некогда ей определённого?
- Надоели!,- брюзгливо проокал из затейливой золотистой рамки на комоде чёрно-белый Горький.
- Завтра же их не будет, Алексей Максимович!,- заверила Мария.
Да, пора было провожать в большой мир и этих несуразно выглядящих зубоскалов, и громадных - для неё - бутылочных "орясин". Тут и без них народу достаточно, и, возможно, будет ещё больше. Мария взглянула в сторону новеньких: те осматривались, осваивались, тихо переговариваясь о чём-то и не думая, кажется, стесняться странных щербатых созданий с разноцветными головами, не считая их за людей. А некоторые, случалось, крик поднимали, пугались... Ну и здешние шалили: ухватил было один малышку с явным намерением уволочь с собой. Куда? И зачем она ему? Так и не сумел пояснить.
Большинство, к счастью, проблем не создавало, спокойно и с радостью уходя жить своей жизнью.
Сколько их прошло перед глазами Марии за все эти годы! Удавшихся и не очень, больших и маленьких, красивых и несуразных...
Уходили - и слухов о них не было, разве что долетали весточки иногда: тот-то висит на стене в помещении и одинокая хозяйка разговаривает с ним, те-то стоят в саду под деревьями, удивляя гостей...
Кто и что будет здесь завтра ,Мария не загадывала. Когда-то барбиобразных красоток не было и в помине, казалось - не вернутся они никогда. Зато были десятки плетёных из проволоки. Они ей нравились. Висели на кромке ковра рядом, плотно одна к другой (на спине у каждой была предусмотренная специально для этого петелька), и одна - звали её, кажется, Цуисин - заметила философски: "Были мы - будут другие..."