Психически ненормальная старуха, по уверениям писателя Максима Горького, и вдова вождя мирового пролетариата Надежда Крупская занимала в советском государстве высокий пост. На этом посту она организовала три волны чисток в массовых библиотеках.
Чистки были подготовлены в 1920 году циркуляром "О пересмотре каталогов и изъятии негодной литературы". Негодной объявлялась литература, неугодная власти...
...а в 1923, 1926 и 1930 годах по спискам Крупской вроде "Инструкции о пересмотре книжного состава библиотек и изъятии контрреволюционной и антихудожественной литературы" были уничтожены тысячи книг. Степень художественности, само собой, определяли партийные чиновники.
С подачи полоумной старухи в огонь и под нож были отправлены, как писал современник, "по отделу философии – всё, в том числе сочинения и биография Декарта, Канта, Маха, Платона, Спенсера, Шопенгауэра; по отделу религии всё, кроме анти-религиозной советской литературы, в том числе Евангелие, Коран и Талмуд".
Были запрещены труды Фридриха Ницше и Владимира Соловьёва, вся публицистика Льва Толстого, произведения Николая Лескова, роман Достоевского "Бесы", басни Крылова, книги Аркадия Аверченко, Леопольда фон Захер-Мазоха, Василия Немировича-Данченко, авантюрные романы о Рокамболе, беллетристика Всеволода Крестовского и Лидии Чарской, "буржуазная муть" Михаила Булгакова, Михаила Пришвина и Корнея Чуковского; рассказы и сказки Евгения Замятина, лубочные русские сказки во главе с "Бовой Королевичем" и "Ерусланом Лазаревичем", и даже "Аленький цветочек" Сергея Аксакова.
Удивительно, что не пострадал один из самых революционных писателей XIX века Николай Гоголь, о котором Аксаков оставил милую заметку:
"Третьего числа, часа за два до обеда, вдруг прибегает к нам Гоголь (меня не было дома), вытаскивает из карманов макароны, сыр пармезан и даже сливочное масло и просит, чтоб призвали повара и растолковали ему, как сварить макароны. […] Когда подали макароны, которые, по приказанию Гоголя, не были доварены, он сам принялся стряпать. Стоя на ногах перед миской, он засучил обшлага и с торопливостью, и в то же время с аккуратностью, положил сначала множество масла и двумя соусными ложками принялся мешать макароны, потом положил соли, потом перцу и, наконец, сыр и продолжал долго мешать.
Как скоро оказался признак, что макароны готовы, то есть когда распустившийся сыр начал тянуться нитками, Гоголь с великою торопливостью заставил нас положить себе на тарелки макарон и кушать. Макароны точно были очень вкусны, но многим показались не доварены и слишком посыпаны перцем; но Гоголь находил их очень удачными, ел много и не чувствовал потом никакой тягости, на которую некоторые потом жаловались… Во всё время пребывания Гоголя в Москве макароны появлялись у нас довольно часто".
Аппетиты идеологов, разевающих пасть на литературу, таких трогательных чувств не вызывают.
