Вечером, когда тьма уже окутала город и повсюду зажглись фонари, Стрелок, выжидавший время неподалёку от дома, в котором была съёмная квартира Когтя, бесшумно проник в подъезд и также бесшумно открыл дверь квартиры дубликатом ключа. Он был уверен, что в квартире никого – окна достаточно долгое время были темны.
Все части повести здесь
Она остановилась, не в силах оторвать взгляд от того, что происходило на кровати. Это было так отвратительно, с одной стороны, а с другой... Она даже не знала, что чувствует в этот момент, наверное, это было что-то вроде моральной усталости. А ещё в мозгу обречённо промелькнула мысль – ну вот и всё... В очередной раз всё...
Когда Коготь увидел её, на его лице не промелькнуло и тени сожаления или стыда. Не отрываясь от своего приятного занятия – поглаживания живота одной из девушек – он, насмешливо дёрнув краешком губ, сказал ей:
– Хочешь – присоединяйся к нам, а нет – закрой дверь с той стороны.
Она не верила, что это он, тот самый Коготь, который все три года дарил ей счастливые мгновения, заботился о ней, жил только для неё. Или не только?
Сколько их было, тех гастролей... Светка им счёт потеряла, а ведь Коготь вполне мог...
Обо всём об этом она думала, бегом спускаясь по ступенькам гостиницы, потом кинулась на улицу, услышав вслед крик Лидочки:
– Света! Ты куда?!
Она бежала и думала, что когда-то, когда-то это уже было. Вот он, этот эффект дежавю – она уже бежала так по тёмному городу, спасаясь от той картины, которую увидела тогда. Девица в объятиях Когтя, его насмешливый взгляд... Сейчас тоже самое, только она несётся вдаль, не разбирая дороги, а сердце болит намного сильнее, чем тогда.
Она сквозь плотную пелену тумана слышала, как скрипнула тормозами машина на перекрёстке, как долго возмущённо кричал ей вслед водитель, как прохожие с недоумением смотрели ей вслед. Жгучие слёзы заливали лицо, глаза, катились по щекам, падали на одежду, рыдания – глухие, страшные – вырывались из горла наружу. Хотелось орать так, чтобы затих вокруг весь мир, чтобы застыло движение и звуки, чтобы где-то там, в гостинице, на широкой постели от этого крика трое занимающихся любовью превратились в камни, а потом рассыпались в пыль.
Она не помнила, как добралась до вокзала. Точно знала только, что следом за ней Коготь не побежит – через полчаса у него репетиция, а там концерт, такое он не пропустит ради неё, Светки. Да и вообще не пропустит. Зря она надеялась привязать его к себе этой семейной жизнью – он действительно, как и предупреждал, был полигамен, и не мог принадлежать одной женщине.
Права была Нина, права была Лайма, права была Мышка и Стрелок тоже был прав – никогда Коготь не измениться. Лишь она, Светка, наивно рассчитывала на то, что сможет стать для него неотъемлемой частью жизни, той частью, без которой невозможно существовать.
Как он сказал три года назад: «Гордый Коготь сломлен очаровательной блондинкой»? Неужели всё это действительно было фарсом и ложью, комедией, которую он разыгрывал перед многочисленной публикой на той концертной площадке?
Светка довольно удачно попала на вокзал – скоростной поезд на Москву должен был вот-вот отправиться. Она купила билет – ей было всё равно, что на её зарёванное лицо с расплывшейся тушью сочувственно смотрят другие пассажиры – и проплакала всю дорогу, уткнувшись в локоть и даже не стараясь вытереть слёзы.
В Москве она первым делом поехала в их квартиру, покидала свои вещи в спортивную сумку, туда же сунула свою небольшую, накопленную заначку, ключ от квартиры кинула в почтовый ящик и пошла на остановку.
Когда Нина, удивившись тому, кто пришёл в такой поздний час, открыла дверь и увидела Светку, в сумерках подъезда она не сразу поняла, что случилось. Молча впустила подругу в квартиру, бросила взгляд на сумку, провела её, отупевшую от слёз, на кухню, налила ей воды, накапав туда валерьянки, потом сказала:
– Постелю тебе в комнате Мышки.
Светка покивала головой, потом спросила:
– Нина, можно, я у тебя пару деньков перекантуюсь?
– О чём разговор? Конечно можно. Я в отпуске как раз, так что располагайся.
– А Иннокентий Павлович против не будет?
– Ну да ты что! Ты же знаешь, как он любит тебя, с чего бы ему быть против.
Выпив жгучую жидкость, Светка пошла в комнату Мышки. Хотелось упасть в кровать и ни о чём не думать, но мысли в голове сами услужливо подсовывали картинки очередной измены Когтя. Единственной ли? Эти его гастроли... Впрочем, когда он приезжал с них, он всегда был таким нетерпеливым, сразу тащил Светку в постель, так что даже сейчас она не готова была поверить, что он изменял ей на постоянной основе. Ей не хотелось в это верить, верить в то, что можно вот так искусно играть на чувствах. Впрочем, когда-то он предупреждал её, что он страшный человек, а она не верила, видя перед собой только принца из сказки.
Уткнувшись в подушку, Светка зарыдала, сотрясаясь всем телом.
Скоро вошла Нина, присела на край кровати, тронула её за плечо:
– Есть будешь? У меня там картошка варёная с солёной селёдкой.
– Нет, Нин, спасибо, не хочется, нет аппетита.
– Света. Что случилось?
Светка повернулась к подруге, сначала долго молчала, потом всё же рассказала ей о том, что она увидела в гостинице, рассказала о предшествующей этому событию ссоре.
Нина не упрекала её, не говорила, что, мол, вот, тебя же все предупреждали. Слушала, качая головой, потом сказала:
– Я бы этого изверга... Ох, Светка, Светка, попьёт он крови из тебя, как вампир. Разве так можно – самой ему давать пить-то эту кровь?
Светка вздохнула:
– Нина, это я виновата, наверное. Я зря настаивала на том, чтобы он меня замуж позвал. С ним нельзя вот так...
– Ну, ты и дурочка, в самом деле. И не смотри, что тебе уже двадцать два. После такого ты ещё себя же и винишь?! Да гнать надо его из сердца, Светка, гнать, пока не поздно!
– Но я не могу без него, Нина! – и Светка зашлась в плаче на плече у подруги.
Она уже несколько дней лежала, не вставая с постели. Не хотелось даже есть, лишь иногда могла попить воды. Нина и ругалась, и уговаривала – Светка в ответ говорила, что у неё нет аппетита, что она сейчас ещё немного полежит, а потом встанет. Но проходило и немного времени, и сутки-вторые, а Светка продолжала лежать, уставившись в потолок. Ей хотелось только одного – навсегда исчезнуть, пропасть куда-нибудь, исчезнуть из памяти людей, чтобы про неё забыли и не вспоминали.
На четвёртые сутки Нина не выдержала, и обратилась к Стрелку, не зная, что делать. Тот приехал незамедлительно, вошёл в комнату, присел перед Светкой, всмотрелся в её похудевшее, осунувшееся лицо.
– Света, хватит хандрить. Жизнь на этом не кончилась.
– Зачем она нужна, такая жизнь? – спросила Светка таким голосом, что даже Стрелку стало жутко.
– Как зачем? Ты о ком-нибудь, кроме себя, подумала? Обо мне, о Нине, о Зое Петровне, да Господи, о своих родителях и брате, в конце концов!
Светка невесело хмыкнула:
– И зачем я нужна всем этим людям?
– А ты думаешь, что человека только условно можно любить, за что-то, если он представляет какую-то ценность? Нет, любовь, Света – чувство безусловное, так что знаешь, кончай эту свою хандру, вставай и приходи на работу. Там ты отвлечёшься и забудешься, там ты поймёшь, чего ради стоит жить.
Светка ничего не ответила Стрелку. На самом деле, ей не хотелось, чтобы её вытаскивали из этого состояния. Никто – не Стрелок, не Нина. Они всё равно не поймут, как сильно она любит Когтя, как сильно она желает быть с ним рядом.
Опять она за своё. А ведь когда-то простить не смогла даже обычного поцелуя его с той незнакомкой с мясистым лицом. А сейчас? Совсем тряпка, подстилка, об которую вытирают ноги.
На следующее утро Светка решила, что ей просто физически необходимо услышать голос матери. Всё это время она честно выплачивала родителям долг за золото и те деньги, что стащила у них до отъезда в Москву. Потом мать по телефону сказала ей, что она отдала всё, что похитила, но Светка продолжала слать им небольшие суммы. Отец зарабатывал также мало, платили не вовремя, он перебивался шабашками, у мамы на работе тоже были проблемы с выплатами зарплаты, и хотя суммы, которые посылала Светка, были совсем небольшими, ей всё же душу грела мысль о том, что она хоть немного, да помогает своим родным.
Без проблем она заказала переговоры, сходив вечером на телефонную станцию, а когда услышала в трубке голос мамы, сердце защемило от нахлынувшей вдруг тоски и какой-то безысходности.
Мать всё интересовалась, как у неё дела, спрашивала что-то, тревожилась, что голос у неё не такой, как обычно, звала домой, а в конце разговора спросила прямо:
– Света, что-то я переживаю. У тебя там точно всё хорошо?
– Да, мама, всё в порядке. Ты знаешь... Ты скажи папе и Эдьке, что я очень их люблю, скажи обязательно, хорошо. И тебя я люблю, мама, сильно-сильно. Ты, мама, не переживай, всё будет хорошо.Но вспоминай меня... почаще.
И она положила трубку, а возвращаясь домой, подумала как-то вскользь, что последние слова получились какими-то уж слишком прощальными.
В тот вечер она опять проплакала в комнате, теперь уже вспоминая родителей и думая о том, какая же она всё-таки непутёвая дочь. Не повезло им с ней, не смогла она, как остальные, устроиться нормально в этой жизни, всё порхает, как мотылёк, и не видит перед собой никого, кроме Когтя.
Как вытащить его из сердца, из души? Как заставить себя не думать о нём, не вспоминать те счастливые моменты, которые они пережили?
Утром она обнаружила на кухне записку от Нины о том, что они с отцом ушли по делам, что-то касаемо документов на квартиру и переоформления. Прочитав записку несколько раз, Светка открыла один из шкафов на кухне и извлекла оттуда коробочку с лекарствами. Она знала, где Нина хранит их, потому нашла быстро и легко. Ушла в комнату, прихватив стакан с водой. Сидела на кровати, бессмысленно и медленно вынимая таблетки из их бумажного плена, складывая их в маленькое блюдце, взятое на кухне. Она даже не смотрела, что там за таблетки были, от чего. Скоро вокруг кровати образовалась гора из этих белых бумажек, а в блюдце выросло количество беленьких кругляшей.
Когда Светке показалось, что таблеток более, чем достаточно, она стала медленно глотать их, запивая водой – сначала по одной, потом горстями. И с облегчением думала о том, что скоро ей станет всё безразлично – она уйдёт на небо к Мышке, и наступит вечный покой без всяких страданий. Она знала, Мышка ждёт её, ждёт и любит по-прежнему.
Сначала ничего не было – она лежала на кровати, чувствуя, как сознание медленно покидает её. Потом вдруг желудок скрутил острый спазм, согнувшись в три погибели, она еле-еле доползла до туалета, где её вывернуло. Вернулась на кровать, чувствуя, как лоб покрывается бисеринками пота, легла на подушку, сердце колотилось, как бешеное. В таком состоянии полузабытья-полусна её и застали вернувшиеся Нина и Иннокентий Павлович.
Увидев гору упаковок от таблеток, Нина всплеснула руками:
– Да ты совсем дура, что ли?! Вот уж мозгов Бог не дал!
Она кинулась на кухню и скоро вернулась с трёхлитровой банкой слабо разведённой марганцовки. Схватила Светку за голову, властно сказала:
– Пей! Пей, я сказала, пока не сдохла!
И заставила Светку выпить всю банку этой жидкости отвратительного цвета. Светка не помнила, как её потом тошнило в туалете, не помнила, как Иннокентий Павлович взял на руки её лёгкое, как пушинка, тело, и отнёс в кровать, как поила её Нина тёплой водой, что-то бормоча под нос о том, какая она глупая, и смахивая с лица слёзы.
Ночью ей приснилась Мышка. Даже не приснилась – Светке показалось, что пришла в реальности, проникнув сквозь пыльное окно в комнате. Присела к Светке на край кровати, глядя на неё с жалостью, так, как смотрят на инвалида или калеку. Она, Светка, и была инвалидом, как ещё можно было её назвать?
– Что же ты, подружка – сказала с укоризной Марина – разве я тебе не говорила тогда, что ты должна стать самой счастливой – за себя, и за меня, а ты? Так-то, значит, ты выполняешь то, что обещала. А ведь говорила, что не подведёшь.
– Не получается у меня, Мышка, счастливой быть. Не сдержала я своё обещание.
– Смотри – Мышка встала – ещё не поздно. Помни – ты обещала.
И она ушла, а Светка бормотала ей вслед:
– Не уходи, Мышка! Не бросай меня.
Проснулась наутро, с небывалой лёгкостью в организме, осмотрела взглядом комнату, наткнулась на фотографию Мышки – на этой она почему-то была очень серьёзной. Ей показалось, что подруга смотрит на неё со злостью – мол, что же ты наделала.
В комнату вошла Нина с кружкой тёплого куриного бульона. Светка посмотрела на неё и расплакалась.
– Ниночка, прости меня! Я столько забот вам причинила!
– Да молчи уж – подруга смахнула слезу – забот... Не о том ты думаешь, Светка! Разве можно вот так, жизни себя лишать! Ох, и дурёха ты! И было бы, самое главное, из-за кого!
Она смотрела, с каким удовольствием Светка пьёт горячий, вкусный бульон. Выпив всю кружку, Света спросила:
– Ты ради меня на курицу потратилась? Нин, ну зачем?
Потянулась к сумке, достала отложенную заначку, протянула подруге:
– Вот, возьми. Не могу же я у вас на халяву жить.
– Нет, ты и правда отбитая на всю голову! О какой халяве речь?! Мы ведь подруги, Свет! А курицу привёз Стрелок, он приезжал вчера, ты спала уже после всего, что случилось. Уж прости, я ему всё рассказала. Ну, не может это так продолжаться – кто-то должен вставить тебе мозги на место. Меня ты не слушаешь – может, у него получится.
Стрелок был в конторке, когда к нему вошёл один из «бритоголовых», который работал на мойке.
– Слышь, Глеб, там какой-то мужик на моцике приехал, с такими патлами, почти до пояса. Светку спрашивает. Чё сказать-то ему?
– С патлами? На моцике? – переспросил Глеб – я сейчас сам выйду, Слышь, сходи к Историку, скажи ему, чтобы был наготове. Он поймёт, о чём я.
Историком называли парня, который работал на пару со Светкой автослесарем. Это был высокий, стройный парень, гибкий, как удав, и быстрый, как молния. Если Стрелку было что-то нужно, он обращался именно к нему, и тот выполнял всё, что от него требуется. Историком его прозвали потому, что в своё время он закончил исторический факультет в пединституте, но устроиться по специальности так и не смог.
Бритоголовый кивнул и вышел, а Глеб достал свой неизменный обрез, спрятал его под курткой и пошёл к приехавшему Когтю.
– Мне с ней поговорить надо! – не здороваясь, сказал ему Коготь.
– Её здесь нет – ответил Глеб.
– А где она?
– Там, где такой изверг, как ты, её не достанет.
– Послушай, я...
– Тебе лучше уехать – сказал Стрелок – ещё раз говорю – её здесь нет, а если бы даже и была, я бы не допустил вашей встречи.
Не успел Коготь опомнится, как Глеб подошёл к нему и взяв за грудки, спросил:
– Тебе мало того, что ты наделал? Ты чё её мучаешь, козлина? Она заслужила, по-твоему, такое?!
– Я перед тобой не должен отчитываться! – взвился Коготь – и говорить о наших отношениях я буду только с ней!
Стрелок занёс руку над его самодовольным лицом и прошипел:
– Я был бы счастлив размазать тебя по стенке, здесь же, не сходя с места. Но боюсь, что она страдать будет из-за того, что такая тварь, как ты, сдохнет. А я не хочу, чтобы она страдала, поэтому пока... Я повторяю – пока... Живи. Но если ты близко тут появишься, я прикажу своим ребятам – они из тебя девочку сделают, ясно? И я не посмотрю, что ты тут знаменитый певец!
Поняв, что спорить бесполезно, Коготь растоптал ногой в берце брошенный окурок, сел на мотоцикл и уехал. Тут же Стрелок подал кому-то знак, и следом за Когтем, держась от него на приличном расстоянии, выехала неказистая машина.
Через пару часов эта машина вернулась назад, Стрелок уже в нетерпении ждал Историка, переминаясь с ноги на ногу у ворот. Тот вышел и протянул ему листок.
– Вот адрес. А это ключ. Не знаю, насколько точен, я пластилином слепок делал.
Стрелок кинул ему тоненькую пачку купюр:
– Это за прошлый раз и за этот. Спасибо, братан.
Вечером, когда тьма уже окутала город и повсюду зажглись фонари, Стрелок, выжидавший время неподалёку от дома, в котором была съёмная квартира Когтя, бесшумно проник в подъезд и также бесшумно открыл дверь квартиры дубликатом ключа. Он был уверен, что в квартире никого – окна достаточно долгое время были темны.
Удобно устроившись в кресле, он положил на колени обрез и, не включая света, стал дожидаться хозяина. Его присутствие выдавал лишь огонёк сигареты, которую он курил, глубоко затягиваясь и пуская колечки дыма в потолок.
Когда услышал скрежет ключа в скважине, потушил сигарету о блюдце, стоящее на журнальном столике и направил обрез в сторону входа в комнату.
Продолжение здесь
Спасибо за то, что Вы рядом со мной и моими героями! Остаюсь всегда Ваша. Муза на Парнасе.