Просто сделай это, так написано на футболках. Просто возьми винтовку, нажми на курок - но, может быть, сначала прицелиться, целься в верхнюю часть груди, а затем нажми на курок, поздравляя себя с тем, что наконец-то за свою долгую пассивную жизнь ты кого-то застрелила.
Так она и сделала, и таким образом она стала убийцей. После этого она проскользнула в ночь и исчезла в ивах, чтобы смыть кровь, которая попала на ее одежду.
Ивы были густо переплетены, от них исходил невыносимый запах, едкий и водянистый. Сквозь них протекал ручей. Она вымыла руки и лицо, даже локти, и пробиралась сквозь сдерживающие ветви ивы везде, где могла найти просвет. Канавы были глубокими. Иногда она ставила ногу на одну из них и падала, хватаясь за ивы, чтобы снова подняться, чтобы продолжать бежать.
Как долго она могла бежать и куда? Довольно скоро ивы закончились на берегу ручья, который был быстрым, темным, очень холодным и глубоким. Там нельзя бежать. Бежим вдоль берега, пробираясь под забором из колючей проволоки, не бежим, а идем или спотыкаемся, потому что не было ни рифмы, ни причины для очертаний земли в темноте. Был слабый лунный свет, от полумесяца; она боялась, что ее увидят в нем, хотя и не знала, видит ли ее кто-нибудь.
Был ли там еще кто-то, кроме того, кого она застрелила? Он не мог быть один; она была уверена, что слышала их разговор — короткие смешки, шепот разговора. Где был другой? Возможно ли было, что он искал ее? Он наверняка карабкался бы, не зная территории, сбитый с толку и раздраженный царапаньем устойчивых ивовых веток, которые отскакивали и хлестали по телу.
Ее туфли были мокрыми и тяжелыми. Каждый шаг засасывался в грязь. Звук шагов разносился по тихой ночи, она не переставала думать, что ее поймают. Если он поймает ее, она умрет. Ей нужно было все свои мысли сосредоточить на побеге.
Шепотом она рассказывала себе, как у нее идут дела, постоянно комментировала, какую хорошую работу она выполняет, и предупреждала себя об опасной опоре или неожиданных участках открытого пространства.
Она подумала о том, что не взяла с собой винтовку. Возможно, то, что она не взяла ее, означало, что теперь она будет у него. Но она не смогла бы продвинуться так далеко, как смогла, если бы ей пришлось пытаться просунуть ствол винтовки сквозь эти ветви. И в нем все еще была одна пуля, так что она могла выстрелить, прострелить себе ногу, раскрыть свое местоположение.
Но теперь, возможно, у него была винтовка, и в ней действительно был один патрон. Он не нашел бы никакого тайника с патронами, потому что там их не было. Две пули были всем. И если бы он пришел за ней, у него было бы больше проблем, чем у нее, путешествующей по ивам, поскольку он их не знал, а она знала.
Или, может быть, он был рыбаком, и в этом случае он был бы прекрасно знаком с ивами и знал, как пройти их, не оказавшись неподвижно пойманным в ловушку их скользких, пружинистых веток.
Может быть, он был рыбаком и лесником, и прямо сейчас был где-то позади нее, даже совсем близко, высоко держа винтовку, протискиваясь сквозь ветки, как кто-то из фильма. Когда она сделала паузу, ей показалось, что она даже это слышит — случайный треск, когда нога согнула ветку и отломила ее, случайный мокрый шлепок, как будто нога вытаскивалась из грязевой канавы.
Затем она сама снова оказалась в ивах, и вдох был таким болезненным в ее сдавленных легких, что для другого не было места. Ей пришлось остановиться. Она могла и должна была остановиться. Это дало бы ей возможность вслушаться и узнать наверняка.
Здесь, в этой чаще, она была в безопасности, в такой же безопасности, как олененок, свернувшийся калачиком среди ветвей, пока его мать ушла. Она открыла рот в и сделала вдох, большой и бесшумный, и таким же образом выдохнула. Не совсем бесшумный; слышалось прерывистое дыхание, которое она не могла подавить. Но его можно было и не услышать из-за шума ручья, пробивающегося сквозь ивы.
И теперь, когда она не бежала, ей нужно было подумать. Она должна была вспомнить. Ее глаза расширились и увлажнились при воспоминании об ужасе, который она почувствовала, когда впервые услышала, как они идут по гравию. Теперь она отчетливо слышала эти смешки, шепот разговора.
Она вспомнила, как скрипели ступеньки от ее собственных ног, поднимавших ее наверх за винтовкой. Она вспомнила щелчок, когда крышка выдвинулась из почти пустой картонной коробки для патронов, ужасный щелчок, когда она открыла магазин и вставила в него две пули. Захлопнул рычаг — этот звук был заглушен звуком снизу, резким “алло!”
Затем послышался звук их шагов из комнаты в комнату, а также движущееся мерцание их фонарика. Ей показалось, что она вспомнила, как кто-то внезапно появился наверху лестницы, о да, она прижалась к стене, прислушиваясь к их движениям, и они тоже вели себя тихо, возможно, сами испугались. Возможно, они были поражены размерами и пустотой дома, который им не принадлежал.
Но второго она так и не увидела. Она увидела одного — сначала круг его фонарика, а затем фигуру за ним. Она увидела, как луч света обшаривает ее спальню из стороны в сторону.Она почувствовала, как его взгляд прошелся по ее телу и быстро вернулся к нему, затем нацелился прямо ей в лицо.
“Мы не одни”, - раздался его голос, певучий, и она возненавидела этот голос. В нем было так много ее собственного страха, как в отвратительном увеличительном зеркале, и она знала, немедля ни секунды, что он причинит ей огромный вред. Поэтому она прицелилась в верхнюю часть груди, потому что однажды видела, как Рик стрелял таким образом в стоящего медведя. Когда она нажала на курок, мужчина издал тот же звук, что и медведь, ШИИУУХ, и фонарик со стуком упал на пол.
Смотрите продолжение истории на моем канале или по прямой ссылке!
Друзья, спасибо за лайки и подписку на мой канал, впереди много интересного!