Здравствуйте, дорогие подписчики и гости канала!
Предлагаю сегодня прочитать рассказ подписчика Дениса Новотроицкого.
«Собирайся, Сань». – Тяжело переводя дыхание, с побледневшим, искаженным страданием лицом, полузакрытыми глазами сказал жене Николай Андреевич. – «Пойдёшь к Машке, коня поведешь. Денис сзади пойдет с окучником. Я не в состоянии».
– Чего, Коль? – Переспросила, не расслышав, жена, Александра Васильевна.
- К Машке пойдешь, поведешь коня, я уже все. – Громче и уже с раздражением повторил супруг.
- Ой-ой-ой, там собаки, позвоню сейчас…
Собиралась она медленно, дозвониться не удавалось. Нам ждать уже надоело, к тому же дедушка потихоньку пришел в себя.
- Все, пойду сам, - твердо сказал он. – Пока ты тут копошишься… Пойдем, Денис, – сказал он мне, - бери окучник.
Мы тронулись в путь. Дедушка вел по уздцы лошадь, а я сзади за ней катил окучник, стараясь, чтобы тот лемехом не касался земли. Шли мы к своей соседке Марии Ефремовне Прокловой, с которой до этого давно уже не поддерживали связей…
Когда-то давно на том месте, где живет сейчас Ефремовна, жила баба Наташа. Мужа её никто не помнит, кроме того, что звали его, вероятно, Михаилом, так как оба сына её, Иван и Виктор, были Михайловичи, да того, что, опять-таки, наверное, был он горьким пьяницей, потому что оба брата, мягко говоря, «не были врагами бутылки».
Баба Наташа была женщиной воинственной, и подолгу сыновья её жили в деревне Кустовка у родни, куда выгоняла она их за пьянку.
Младший, Виктор, был даровитым мастером. Трагична судьба таковых на земле Русской (по крайней мере, в самом западном её уголке): за каждую услугу частным лицам рассчитывались с ним жидким сорокаградусным рублем домашнего производства. С ним разделяла потребление «зарплаты» и жена, Прасковья. В конце концов, Виктор не в переносном, а в прямом смысле допился до чёртиков, то есть стал видеть их наяву. Очевидцы рассказывают, как шёл мужик по дороге, пьяный в стельку, и кидался камнями в разные стороны, бормоча: «Пойдите вон, проклятые… Я вижу, что ты там прячешься… Вот тебе, вот тебе… Вот, вот, за той колонкой сидит…» Этот «мужик» и был наш Виктор. Умер он давно, далеко не в старом возрасте.
Его супруга тоже спилась, пропивала всю пенсию. После того, как сын их, Григорий, съехал с прежнего места жительства, та половина дома, в которой они жили, развалилась.
Григорий переехал в Лавры, в благоустроенную (тогда ещё) квартиру в трёхэтажном доме. Вероятно, вскоре перевёз туда и мать. Потом он съехал с квартиры, оставив её своей беспутной родительнице. Та продолжала добывать свой сорокоградусный «эликсир жизни», без которого и прожить не могла. Квартиру она превратила… невесть во что. Ароматы с сего жилища разносились по всему подъезду с тараканами вместе. Сама беспутная хозяйка стала квинтэссенцией мерзости запустения своего обиталища: от рваной и грязной одежды и черного от накопившейся грязи тела исходил едкий дурной запах, отпугивавший добрых людей. Когда она приходила к моей бабушке, Марии Степановне, за пропитанием, квартиру после неё приходилось проветривать. Кроме этого, сделала Панька сыну за жильё огромные долги, из-за которых он стал отнимать от неё всю пенсию, оставляя ей продукты. Эта тётка стала «притчей во языцех», имя «Панька Проклова» превратилось в имя нарицательное для всех алкоголичек…
Кроме сына Григория, который живёт и здравствует где-то в Лавровской волости, было у Прокловых-младших ещё 2 дочери, судьба которых довольно трагична. Старшая из них, Татьяна, была скромна и красива. Вышла она замуж за мичмана, служившего на Северном флоте. Прекрасную мичманшу сразу заметили галантные, но женатые офицеры, которые, ухаживая за ней на вечеринках и раутах, своими комплиментами внушили ей мысль о том, что она, с её неотразимой красотой, достойна мужа с более высоким званием, нежели мичман. Но своего адмирала Татьяна не нашла, те все были женаты, а с мичманом жизнь её была разрушена…
Младшая сестра её, Светлана, сошла с ума от страстной любви к какому-то молодому человеку, оказавшемуся негодяем…
Иван же, старший сын, встретил, на счастье, на своём жизненном пути красивую, работящую и волевую девушку Марию.
На месте, где стоял маленький старый домик бабы Наташи, выстроили Прокловы-старшие большой дом-пятистенок. В меньшей половине дома продолжала жить хозяйка прежнего маленького домика, в другой поселились молодые. Завели хозяйство, вскоре у них пошли и дети, Ираида и Александр.
Работящим тружеником и крепким хозяином оказался Иван. Знатно трудился он в совхозе, стал бригадиром. Но родовой недуг, зелёный змий, своею страшной и разрушительной походкой приближался и к нему. От пьянок его железной рукой держала Мария Ефремовна. Не раз она своему нетрезвому суженому подавала кучу разных таблеток, от которых того страшно рвало, и месяцами он не мог смотреть на выпивку… Да наверняка и более прямыми путями от дружбы с змием держала своего супруга Ефремовна…
К концу стало приближаться существование великого Советского Союза. Словно чувствуя это, стали больше сил вкладывать люди в свои приусадебные хозяйства. Чуть ли не вперёд всех это стали делать Прокловы. Они завели коров, стали сдавать молоко. Развернули они и строительные работы, построили два сарая и погреб. В делах сенокоса мы объединялись с Прокловыми: у них был трактор, они нам доставляли сено, мы помогали им в других сенокосных делах, как и они нам. Сенокос для меня, тогда еще маленького мальчика-дошкольника, был самым весёлым временем: на покосах мы весело бегали с девочками-погодками Христиной и Людой, дочерьми Ираиды. Да часто и во двор я бегал к Прокловым поиграть с девочками. Многие их сараи строились на моих детских глазах. Каким всё огромным казалось тогда!
Нас, детишек, собиралась большая компания: ко мне и девочкам прибавились Юра и Лариса Сазоновы, племянники Ефремовны. Бегали мы играть и на двор бабы Анны Пановой, матери Ефремовны, жившей по соседству. Там, к торцу длинного каменного сарая, была сделана маленькая двухэтажная пристройка, «штабик», в котором очень любили бывать мы, детишки…
Но перед школой разрушилась наша дружба. Я перестал играть с Христиной и Людой. Да стали отделяться от всех и Прокловы. Сено уже мы косили сами, трактор брали у других. Прокловы огородили большое поле, бывшее до этого общественным выгоном. Завели они большое хозяйство, работать в котором им помогала большая артель местных пьяниц и прочего сомнительного элемента. На дворе у них стали часто водиться злые собаки, и приближаться к их дому стало небезопасно… Не знаю, что сделали бы собаки с нами, мальчишками, но их страшно боялась бабушка, Александра Васильевна, очень переживавшая за внуков.
После гибели некогда могучей державы и утраты всех завоеваний Петра Великого граница немощной «Эрэф» вновь сделала Печорский край самой западной точкой основного массива Русских земель. Народ обеднел, и девочки реже стали приезжать к Прокловым из Таллина, где жила Ираида с мужем.
В середине девяностых от тяжелого труда умер Иван. Хозяйство стала держать одна Мария Ефремовна. Помогал ей сын Александр да разные сезонные работники, трудившиеся за «жидкую валюту». Ефремовна была женщиной очень волевой и хозяйкой крепкой, поэтому после смерти мужа хозяйство не запустила, но даже расширила его. Когда же родовой недуг по отцовской линии стал приближаться и к сыну, она собрала всю свою волю в кулак, и сослала Сашу в Эстонию, благо тот числился её гражданином. С годами хозяйство стало вести всё тяжелее, на помощников за бутылку надежды были плохи, да и умирали они – годы дружбы с зелёным змием делали свое дело. Кроме того, возраст брал своё, сил становилось меньше, и жизнь заставила её более кооперироваться с соседями. Вот и шли мы теперь с дедушкой к Ефремовне помочь окучить огород.
Впервые за пятнадцать лет я переступал за возвышение на дороге, условно отделявшее нас от Прокловых. Последний раз я здесь был маленьким мальчиком, а теперь шёл взрослым мужчиной. «Лафайет, а мы здесь», - что-то горделивое шевельнулось в душе. Всё здесь мне казалось теперь маленьким, миниатюрным. Я видел сарай, в фундаменте которого мы с Христиной играли чуть ли не в полный рост. Теперь фундамент оказался мне по колено, а сам сарай высотой чуть более моего роста. Крыльцо в доме, бывшее таким большим, оказалось чуть выше, чем по щиколотку. Двор оказался весьма узким, а не таким громадным, как казался раньше…
Ефремовна была бабой невысокого, но и не очень низкого роста, широкой кости, плотного телосложения, но вместе с тем и не полной. Её нельзя было назвать старухой, но и на женщину средних лет она не тянула.
- Ну, давай, Николай, иди. Мы с Денисом тут теперь справимся.
- Ну, хорошо, Маш, давайте. Он будет водить, ты окучивать, сама глубину знаешь…
Ещё минут пять они проговорили обязательные деревенские разговоры о здоровье, хозяйстве, погоде, соседях, и дедушка отправился домой.
- Посиди, Денис, - сказала Ефремовна, - сейчас мальчишки коров пригонят, тогда пойдём.
Я присел на завалинке дома. Коров пацанята гнали довольно долго, и я вдоволь налюбовался красивым окрестным видом. Здесь же я обнаружил, что остался дедов любимец – пёсик Таксик. Волкодавы тёти Маши так и лаяли на него.
- Такси, марш домой! – сказал я строго. – Домой, домой, Таксик… Пошёл!
Но Таксик, преданно глядя мне в глаза, и, изогнувшись полукругом, меня не слушался, уходить не собирался.
Наконец, коровы были загнаны в хлев, привязаны, и мы с Ефремовной пошли в огород окучивать свёклу. Огород находился в низине относительно двора и отделялся от него деревьями, сараем и территорией, прилегавшей к будке огромной кавказской овчарки по кличке Волчок.
Я водил лошадь под уздцы, Ефремовна регулировала окучник. «Крепкая баба»,- подумал я; ведь я познал, какова эта работа. – «А ещё на здоровье жалуется…» - продолжал я, вспомнив, как она сказала деду: «Да какое, Коль, здоровье-то в наши годы… Всё на таблетках да на таблетках…». – «Мне б такое, особенно в её годы».
Таксик вертелся возле нас. Волчок, кавказская овчарка Прокловой, кажется, с ума сходил, лая на него. Таксик, псина умный, пытался особо на глаза свирепому волкодаву не показываться, прячась за нас и за лошадь…
Вдруг послышался гулкий топот и резкий собачий лай. Я оборачиваюсь: Таксик лежит на земле кверху лапками, а над ним раскрылась громадная пасть кавказской овчарки, куда он поместился бы весь. Я думаю: что теперь делать? С такой огромной собакой мне несдобровать. Но Ефремовна, быстро оказавшись рядом, одной рукой за ошейник приподняла громадного пса и потащила к будке. Волкодав, бывший крупнее хозяйки, пытался вырваться, но не смог даже коснуться земли передними лапами. Без видимых усилий Ефремовна затащила собаку на пригорок, к будке, и привязала его. Вскоре мы продолжили окучивание…
После окучивания, сидя с Ефремовной на завалинке и глядя с ней на огромное картофельное поле, мы разговорились.
- …
- Да, как я это всё копать-то буду?- трагически-озадаченно произнесла Ефремовна. – И для кого?
Спасибо большое, Денис, что делитесь своими произведениями! Это очень приятно...
Всем хорошего дня!