В гостях у бабушки
Мои воспоминания о квартире двоюродной бабушки носят полуреальный характер. В каких-то деталях я уверен на 100%, а какие-то выглядят сомнительно, будто их добавили после. Даже если их и не было, они отлично вписываются в стереотипный образ позднесоветской квартиры.
Там точно было много полок и шкафов с книгами. Насколько много - другой вопрос. Больше, чем дома. А у нас собрание тоже было немаленьким. Особенно запомнилась значительная детская коллекция для школьного возраста. Не могу сказать, что я завидовал. Меня скорее поражало многообразие незнакомых мне историй.
Деталь, которая кажется мне сомнительной - портрет Хемингуэя. Тот самый, в свитере. Я даже представляю, где он висел. Или изящно достраиваю воспоминание. В 7 лет я не знал о существовании американского писателя и опознать не смог бы. Но чужой опыт и популярность изображения как будто наталкивает на утвердительный ответ вопроса “А был ли мальчик?”
Точно помню большую коллекцию аудиокассет с самодельными буклетами из цветной бумаги. Подписи были выполнены, кажется, с помощью печатной машинки. Их было много, почти наверняка был Цой. Его фамилию и лицо я знал хорошо, спасибо телевидению и комментариям папы. Но вот был ли плакат с Виктором Робертовичем - тоже под сомнением. Как будто висело нечто подобное над письменным столом.
Помню и вкус шоколадного масла, которое было в холодильнике всегда, и настольную игру “Менеджер” (аналог “Монополии”), и ковры (и на стенах, и на полу - необходимость для первого этажа).
Но больше всего мне врезались в память длинные конструкции из склеенных сигаретных пачек, шедшие по верхнему ярусу коридора. Очень надеюсь, что это воспоминание реальное. Яркие, странные, пустые коробочки, до которых было не дотянуться, манящие своим дизайном и странными надписями на английском языке.
Именно квартира моей двоюродной бабушки всплыла как яркий пример жилого пространства вненаходимости, которое описывал в своей книге Алексей Владимирович Юрчак.
Вненаходимость как общая черта позднего советского периода
И портрет Хемингуэя, и “подпольные” аудиокассеты, и пачки из-под сигарет - очень типичные черты позднесоветской квартиры. Каждый из этих предметов отсылал к отличному от советского пространству: зарубежной литературе, свободной музыке, заграничным товарам, - но при этом вписывался в общую картину устройства, являлся типовым, неотделимым от советского образа жизни для целого ряда людей. Особенно выразительны здесь пустые сигаретные пачки - простые картонки, которые “наполнялись” новыми смыслами, помогая сформировать собственное пространство вненаходимости.
Что же это за пространство вненаходимости? Если коротко, то это субъективно значимое смысловое пространство, созданное при формальном соблюдении внешних условий, не направленное на противодействие с этими формальными условиями, но имеющее значительное отличие по своей сути.
Все же писали диплом? Теперь представим, что тема диплома была вам интересна (интересно, сколько тут людей отсеялось?). И вот вы формулируете основную проблему, гипотезы, ищете материал, пишете в свойственной вам манере текст… Но научный руководитель требует исправлений. Каких? Во-первых, не по ГОСТу. Во-вторых, язык у вас не научный, отсебятину уберите, пожалуйста. В-третьих, почему вы не упомянули научные работы нашей школы (ну и что, что они вообще этой темой не занимаются). В-четвёртых, декана тоже нигде не упомянули, а надо похвалить. В-пятых, у вас гипотеза не подтвердилась, а значит исследование несостоятельное - переделать и т.д. И вот только когда все формальности будут соблюдены, ты наконец-то получаешь пространство для выражения собственной мысли.
Все вышеперечисленные условия не такие уж и сложные, и их выполнение отнимает не много сил, но...
Или более точный пример из того же университета - фиктивные практики: когда важнее сам факт прохождения и сдача правильно заполненного отчёта, чем реальное получение навыков, но благодаря выполнению формальностей, все остаются в плюсе, ничего не делая по существу.
Похожую картину можно было наблюдать и в позднесоветский период, только в ещё больших масштабах (хотя с сегодняшним днём сравнивать становится сложно). Хочешь заниматься кандидатской диссертацией, но государство требует от тебя работать - устройся на формальную работу дворником и получи много свободного времени. Хочешь слушать западные радиостанции - займись одобряемой государством радиотехникой.
В качестве ярких, гротескных примеров “вненаходимцев” Алексей Юрчак приводит “митьков” (про которых мне теперь хочется почитать побольше), и некрореалистов. Первые нашли себя в дзене безразличия, вторые - в естественном вплетении некро-элементов в обыденную жизнь. При полном соблюдении формальностей, необходимых для существования советскому гражданину.
Автор был здесь, но уже ушёл
Почему же вненаходимость становится распространённым и само собой разумеющимся элементов позднесоветской жизни, симптомом “внезапного” развала страны, который не стал неожиданным?
Чтобы понять причины, Алексей Юрчак обращается к анализу языка, точнее авторитетного дискурса. Можно выделить три больших этапа развития авторитетного дискурса, которые напрямую зависели от автора (авторитета). На первом этапе форма и смысл языка формировались не столько и не только государством, сколько культурным авангардом. Формирование языка было активным, создавались новые живые конструкции (на обломках переломленных через колено старых). Важно, что обсуждение и формирование были публичными.
С приходом Сталина картина изменилась, т.к. он забрал функцию автора на себя, став единоличным носителем истины, эталоном и (ис)правителем норм, смыслов. Обсуждение всё ещё проходило публично, но право решать или менять оставалось в одних руках.
Смерть Сталина принесла неожиданный поворот. Автор умер, некому стало месить тесто. Жить как-то надо, но брать на себя ответственность за формирование истины никому не хочется, поэтому костенеет образ Ленина, застывают формулировки в газетах и речах. Бюрократия и канцеляризм становятся основным методом ведения формального дискурса, выполнение которого гарантировало возможность “нормальной” жизни. Истина стала существовать где-то за пределами общественной жизни. Формальность языка теряла свой буквальный смысл, становясь пустой тарой для чего-то более реального и значимого. Как пачка из-под сигарет, лишившаяся своего первоначального содержимого, наполнялась новыми смыслами.
Натягивание совы на глобус?
Мне кажется, очень важно ознакомиться с исследованием Алексея Юрчака, особенно сегодня. Как минимум потому, что оно помогает выйти за пределы дихотомий в понимании прошлого (и, как следствие, настоящего). Можно рисовать период позднего СССР как борьбу идеологии и диссидентства. Но, не отрицая существование такого противоборства, необходимо признать, что оно отражает совсем крошечную часть жизни, упуская пласты нормального, обычного существования граждан.
Иногда я ловил себя на мысли, что выводы или общая картина, складываемая Алексеем Юрчаком надуманна. Где-то есть подвох и верить ей не стоит. НО! Здесь важно держать в уме то, что сам автор неоднократно проговаривает:
- Наличие различных форм вненаходимости не являются причинами развала СССР, они лишь симптом того, что происходило, по которому можно было проследить глубинные изменения. Т.е. никто не отрицает экономику, внешнюю политику и прочие объективные радости.
- В основе качественного исследования лежит материал, который автор получил от людей - “исключений из правил”, т.е. это не самые типичные представители позднесоветского периода, но и не люди, находившиеся в крайних полюсах системной идейности или диссидентства. Так сказать, исключения, подтверждающие правило. На мой взгляд, это самая слабая точка обоснования, однако, я не рискну утверждать, что она не имеет права на существование.
Если решитесь взяться за книгу (а я настоятельно рекомендую), предупреждаю, что первые главы могут показаться тяжёлыми и иногда нагруженными цитатами, философскими обоснованиями, в общем, научным аппаратом. Но, во-первых, эта часть очень важна для понимания основной идеи, во-вторых, она всё равно написана достаточно увлекательно, в-третьих, основные мысли будут многократно повторяться в новых контекстах, так что запутаться будет сложно, в-четвёртых, после первых двух-трёх глав будет намного проще, и всё будет проиллюстрировано примерами.
Список на лето
(книги, которые я выписал для себя на будущее)
- Владимир Шинкарёв “Митьки”
- Жиль Делез, Феликс Гваттари “Анти-Эдип. Капитализм и шизофрения”, “Тысяча плато. Капитализм и шизофрения”
- Лев Разгон “Непридуманное. Биографическая проза”
- Михаил Бахтин “Слово в романе”
- Евгения Гинзбург “Крутой маршрут”
- Василий Гроссман “Жизнь и судьба”
- Петр Вайль, Александр Генис “60-е. Мир советского человека”