В комнате у швеи было светло и душно, солнце вовсю палило теплом, заглядывая в широкие окна. Визит к Норсам Ринка оставила на конец утреннего обхода.
– Работайте поменьше пока, – вздохнула Ринка, поправляя каштановую косу и поднимаясь с лавки. Ругаться на упрямых пациентов было недосуг, но иногда так хотелось. – И лекарства не жалейте, ещё принесу, как закончится. На ночь обязательно смазывайте.
– Пахнет оно, – беззлобно проворчала Гренни Норс, спрятав скрюченные руки под столешницу, – с утра не отмыть. Вдруг покупатели почуют.
– Мама! – подняла голос пухленькая Рузетта. Подружка Ринки, несмотря на юный возраст, давно командовала в доме. – Выветрится десять раз, пока продадим. Ты слышала лекарку! Вообще шить не сможешь.
Гренни несколько раз кивнула, опустив глаза. Подружки с пониманием переглянулись.
– Прослежу, – пообещала Рузетта Ринке и тоже вскочила с места. – Пойдем, провожу. Я тебе сейчас такую новость расскажу. В таверну надо сходить, бард там вчера выступал заезжий, симпатичный!
– Ммм, – с сомнением протянула Ринка уже в сенях. Мнения о кавалерах у них с подругой обычно не совпадали.
– На твой вкус, – успокоила Рузетта. – Тощий и смазливый, на лютне играет и заливается соловьём. И да, птички у него ручные, поют, летают. Волшебные, он говорит, счастье приносят.
– Птички? – остановилась в воротах Ринка. Да нет, не может быть, тряхнула она головой, но непослушный язык продолжил без её участия: – Не синие случайно?
– Ага, синие, – довольно подтвердила Рузетта. – Так пойдёшь?
– Подумаю, – рассеянно ответила Ринка и вышла за ворота.
***
Родной городок почти не изменился за то время, пока Пьетро постигал у Мигеля, знаменитого волшебника-барда, азы магической и жизненной науки. Первая была интереснее, вторая – полезнее. В какой таверне покормят уставших поиздержавшихся путников, какая благосклонная вдовушка окажет гостеприимство сладкоречивому ловеласу и его ученику.
Это потом, когда Пьетро наловчился вызывать птичек по желанию, дела пошли на лад. Учитель его зачаровывал музыкой цветы, пусть и для разных надобностей, но жили розочки и васильки недолго. С птичками, пусть и дарующими исключительно счастье, было проще. Кто же откажется от счастья? Ещё б приходило оно всегда в удобоваримом виде.
Последний герцог отвалил за птичку кучу золота, а призвалось к нему какое-то синее чахлое недоразумение со здоровенным хвостом, волочащимся по пыли двора. Это ещё полбеды: потом птичка распахнула свой хвост – все ахнули от красоты, и свой рот – всё придворные зажали уши, а Пьетро с учителем шустро затесались в задние ряды зрителей и предпочли покинуть замок.
Жизнь удалось сохранить и золото тоже, но пришлось очень быстро бежать из города. Мигель решил пересидеть у очередной вдовушки в отдаленной деревеньке, звал с собой, но Пьетро не поехал. Делать у вдовушки ему было нечего, да ещё и ностальгия вдруг замучила.
Пьетро и сам не понимал, почему его потянуло в маленький родной городишко, зелёный и опрятный, но провинциальный до ужаса. Не тётку же навестить, от тумаков и поучений которой он с радостью сбежал. В таверне, новенькой, в которой запах дерева ещё не окончательно сменился сивушным духом, его встретили радушно и приветливо.
– Эй, Гасти, хватит с тебя на сегодня, – закричали самые шумные, но пока и самые щедрые, гуляки с большого стола у выхода. – Работать завтра не сможешь, а Ринка сказала, что больше лечить тебя олуха не будет.
Знакомое имя резануло слух. Да нет, не может быть. Хотя Ринка и в детстве любила возиться с больными зверушками, выхаживая даже безнадёжных.
– Почтенный, – дёрнул Пьетро за рукав одного из пьянчуг, – а расскажите-ка мне…
Травница жила недалеко, но вот незадача: с утра она успела убежать по делам, как поведала барду словоохотливая пожилая соседка. Солнце уже вовсю палило, и поджидать Ринку Пьетро устроился под раскидистым дубом у дороги, что с готовностью дарил путникам тенистую защиту от небесной благодати. Лютня сама скользнула в руки с плеча, и Пьетро принялся наигрывать простую и грустную мелодию. В таверне такие спросом почти не пользовались, а здесь, вдали от любопытных ушей, можно было отвести душу.
Из листвы тут же показалась парочка голубых скворцов, на ветку пониже приземлился пёстрый воробушек всех оттенков синевы. Пьетро не призывал их специально, не для кого было, но волшебство, неосознанно вложенное в музыку, привлекло любопытных пташек.
– Так это всё-таки ты.
Песня без слов оборвалась, не добравшись до последнего куплета. Воробушек протестующее чирикнул. Пьетро во все глаза уставился на Ринку. Подруга детства сильно изменилась, но осталась неуловимо прежней. Слишком стройная, особенно для местной моды, где ценились красавицы в теле; маленькая, она казалась выше за счёт прямой как палка спины и задранного кверху носика, в сумку через плечо она вцепилась двумя руками. Каштановые волосы заплетены в косу, карие глаза смотрели неласково и настороженно. Точно нахохлившийся воробушек.
– Ринка, – разулыбался Пьетро, поднимаясь и закидывая лютню за спину. – Разве так положено встречать вернувшихся друзей? Я же сто лет тебя не видел. Выросла так, лекаркой вон стала, красавицей.
Ринка на похвалу скривила губы, отвернулась и пошла к дому.
– Эй, да куда ты? – спешно догнал девушку бард. Воробушек, прочирикавший новую трель, догнал Пьетро и сел к нему на плечо.
– Зачем приехал?
– Так соскучился же.
– Впервые за десять лет?
– Э, – растерялся Пьетро, никогда не считавший пролетающие года, – ну да, так до этого дела всё были.
– Слышала я про твои дела, – процедила Ринка, – и про то, что герцог Кроманди тебя ищет, тоже слышала, не знаю уж, чем ты ему насолить успел. Так что не задерживался бы здесь и по тавернам не распевал. Не ровён час, найдут.
Пьетро струхнул сразу, хоть виду не подал. Не думал он, что герцог такой злопамятный окажется, а слухи так далеко разлетятся. Ринка, меж тем, дошла до высокого забора перед маленьким домиком и закрыла ворота прямо перед носом Пьетро, не успел он очухаться и догнать подругу. И что она злая такая выросла? Или он от её повадок отвык?
– Ринка, – постучал Пьетро в ворота, – открой, а? Давай поговорим нормально. Хочешь, я тебе птицу счастья призову. Помнишь, я тебе в детстве воробушка подарил. Я тогда других не умел, а сейчас могу большую, настоящую. Для тебя бесплатно.
Воробушек на плече возмущенно зачирикал, больно клюнул барда в ухо и перелетел через забор, устремившись в кусты у дома.
– Дурак ты, Пьетро, – донеслось тихое из-за ворот.
***
Поймали его у таверны, куда он зашёл забрать оставленные с утра вещи и купить еды в дорогу. Вредная Ринка была права, раз слухи до этих мест докатились, нужно было тикать поскорей и подальше. Не успел.
Два стражника скрутили его быстро и легко, хорошо, хоть лютню не сломали, просто отобрали, и в вещах не копались, что было подозрительно даже. Часть золота была зашита в подклад камзола, часть в заплечной сумке, по монете в сапогах. И всё это сопровождало сейчас Пьетро, вместе со стражниками естественно, к замку барона. Хм, похоже, беспокоиться следовало не о богатстве, а о скорейшем спасении души. И жизни.
Замок в городке был пониже, а площадь перед ним поменьше, чем у герцога Кроманди. Пьетро не часто посещал эти благородные места в детстве, только на осеннем празднике урожая, пожалуй, да и сейчас особо не стремился. Только барда не особо спрашивали, а просто проволокли через площадь под любопытными взглядами зевак, запихнули во внутренний двор, отпустили, вручили в руки отобранную ранее лютню и выпихнули к трибуне, на которой уже собралась вся великосветская публика. Пьетро крепче прижал к себе лютню, похлопал глазами и догадался, наконец, изобразить глубокий поклон.
– Наконец-то, мы уже заждались знаменитого барда-волшебника, – недовольно заявил молодой барон, черноусый и расфуфыренный. – Кроманди хвалится новой редкой диковинкой, небывалой красоты птицей, которую назвали Паулином в честь невесты герцога, – заявил он прелестнице, сидевшей рядом с ним. – Я распорядился привести волшебника, который сейчас призовёт мою птицу счастья, и я счастлив буду назвать её в вашу честь, моя дорогая.
Пьетро, расслабившись и поняв, что убивать прямо сейчас его не собираются, снова поклонился.
– Ваше Благородие, буду счастлив призвать для вас самую лучшую птицу из всех возможных.
Шушуканье на рядах прекратилось, публика уставилась на барда, который принялся наигрывать на лютне. Скопившиеся переживания требовали выхода, и музыка поначалу была тревожной, но постепенно успокаивалась. Пьетро украдкой посматривал на барона, его невесту и молился про себя, чтобы на этот раз всё получилось. Своё странное волшебство он никогда не мог контролировать, и пусть он сейчас и научился призывать не одних воробьёв, но никогда на самом деле не знал, что получится в итоге.
– Кукареку! – раздался неожиданно громкий крик, заглушивший мелодию, и на камни перед Пьетро спикировал с высоты невиданный голубой петух, больше обычного раза в два, с взъерошенными перьями и мощным сиреневатым гребнем. – Кукареку! – повторил он и, помогая себе большими крыльями, полетел в атаку прямо на трибуну. Барон растерянно застыл на месте, медленно краснея, придворные шустро разбегались в сторону с сидений, преследуемые агрессивным боевым кочетом.
И среди криков и воплей переставший играть Пьетро различил ещё один звук – насмешливое хихиканье. Невеста барона никак не могла успокоиться. Бард медленно попятился, надеясь ускользнуть в поднявшейся суматохе, но повернувшись, угодил прямо в объятья хорошо знакомых стражников.
***
Разбитую лютню было жалко, как и пострадавшие руки: пальцы на левой сгибались лучше, хоть и распухли как колбаски, на правую Пьетро старался не смотреть, просто тихонько баюкал её, прижав к груди. Солома на полу была свежая, а погода по-летнему жаркая, что делало пребывание в камере более-менее сносным. И это были все хорошие новости. К плохим следовало добавить, что на рассвете барда казнят без суда и следствия. За насмешки и издевательства над власть имущими.
Руки болели, ребра тоже – дышать было тяжело. Пьетро вздохнул через боль, сложил губы трубочкой и тихо засвистел на разные лады. Ничего. Не стоило и пытаться, в общем-то. Без лютни у него только в детстве получалось, когда они встречались с Ринкой у ручья, искали в траве первую землянику, и маленький Пьетро напевал и насвистывал что-то, а вокруг кружились синие маленькие пташки, не годящиеся ни для поимки, ни для продажи. Одно из правил и бед волшебника – ты не можешь использовать дар для самого себя.
В маленьком решетчатом окошке вдруг стало меньше лунного света, послышалось какое-то копошение и раздалось неуверенное «Чирик?»
– Помоги, а, друг? Я же не только продавал, я многим раздавал счастье просто так. Неужели я не заслуживаю для себя хоть немного?
– Чирик! – категорично заявил воробей, зашуршал крыльями – и стало тихо.
– Вот и улетело твоё счастье, Пьетро, – засмеялся бард скривился от боли и попытался вытереть рукой мокрые глаза.
Он забылся на какое-то время, привалившись к стене и провалившись в мутный серый кошмар, в котором бард безуспешно убегал от нагоняющих его синего кочета и хвостатого Паулина. Разбудил его скрежет двери, и ещё не проснувшись до конца, он возмутился, что ему даже перед казнью выспаться не дали.
– Пьетро, вставай! – раздался над ухом нежный голос, и за плечо его затрясли, слишком аккуратно для стражников. – Нужно идти, охрана скоро проснётся. Сонного зелья надолго не хватит.
– Ринка? Я что, сплю? Что ты тут делаешь?
– Дурак ты, Пьетро, – улыбнулась Ринка. Синий воробушек у неё на плече согласно зачирикал.
Автор: Tai Lin
Больше рассказов в группе БОЛЬШОЙ ПРОИГРЫВАТЕЛЬ