Автор:Ги Авторде Мопассан
Вдова Паоло Саверини жила вдвоем со своим сыном в бедном маленьком домике на окраине Бонифачо. Город, построенный на выступающей части горы, местами даже нависающей над морем, смотрит через пролив, изобилующий песчаными отмелями, на самое южное побережье Сардинии. Под ним, с другой стороны, и почти вокруг него, находится расщелина в скале, похожая на огромный коридор, который служит гаванью, и по нему кружным путем между отвесными скалами доходят до первых домов маленькие итальянские и сардинские рыбацкие лодки, а каждые две недели приходит старый, пыхтящий пароход, который отправляется в Аяччо.
На белой горе дома, сгруппированные вместе, образуют еще более белое пятно. Они похожи на гнезда диких птиц, прилепившихся к этой вершине, возвышающиеся над этим ужасным проходом, куда редко заходят суда. Ветер, который дует непрерывно, обнажил неприступное побережье; он проходит через узкие проливы и опустошает оба берега. Бледные полосы пены, цепляющиеся за черные скалы, чьи бесчисленные вершины поднимаются из воды, похожи на куски тряпья, плавающие и дрейфующие по поверхности моря.
Дом вдовы Саверини, прилепившийся к самому краю пропасти, через свои три окна смотрит на эту дикую и безлюдную картину.
Она жила там одна, со своим сыном Антонией и их собакой "Семилланте", большим худым животным с длинной грубой шерстью породы овчарок. Молодой человек взял ее с собой на охоту.
Однажды ночью, после какой-то ссоры, Антуан Саверини был предательски заколот Николасом Раволати, который в тот же вечер сбежал на Сардинию.
Когда старая мать получила тело своего ребенка, которое ей вернули соседи, она не плакала, но долгое время оставалась там неподвижной, наблюдая за ним. Затем, протянув свою морщинистую руку к телу, она пообещала ему вендетту. Она не хотела, чтобы кто-нибудь находился рядом с ней, и заперлась рядом с телом вместе с собакой, которая непрерывно выла, стоя в ногах кровати, вытянув голову к хозяину и поджав хвост. Она не двигалась больше, чем мать, которая теперь, склонившись над телом с пустым взглядом, беззвучно плакала и наблюдала за ним.
Молодой человек, лежавший на спине, одетый в куртку из грубой ткани, разорванную на груди, казалось, спал. Но он был весь в крови: на рубашке, которую сорвали, чтобы оказать первую помощь; на жилете, на брюках, на лице, на руках. На его бороде и волосах затвердели сгустки крови.
Его старая мать заговорила с ним. При звуке этого голоса пес притих.
"Не бойся, мой мальчик, моя крошка, ты будешь отомщен. Спи, спи, ты будешь отомщен. Ты слышишь? Это обещание твоей матери! И она всегда держит свое слово, твоя мать держит, ты же знаешь, что она держит.
Она медленно склонилась над ним, прижимаясь своими холодными губами к его мертвым губам.
Затем Семилланте снова начал выть долгим, монотонным, пронзительным, ужасным воем.
Они вдвоем, женщина и собака, оставались там до утра.
Антуан Саверини был похоронен на следующий день, и вскоре его имя перестали упоминать в Бонифачо.
У него не было ни братьев, ни кузенов. Рядом не было мужчины, который мог бы продолжить вендетту. Его мать, пожилая женщина, в одиночестве размышляла над этим.
По другую сторону пролива она с утра до ночи видела маленькое белое пятнышко на берегу. Это была маленькая сардинская деревушка Лонгосардо, где корсиканские преступники находят убежище, когда их преследуют слишком пристально. Они составляют почти все население этой деревушки, расположенной напротив их родного острова, ожидая времени вернуться, вернуться к "маки". Она знала, что Николас Раволати искал убежища в этой деревне.
В полном одиночестве, весь день напролет, сидя у окна, она смотрела туда и думала о мести. Как она могла что-то сделать без посторонней помощи - она, инвалид и так близка к смерти? Но она обещала, она поклялась на теле. Она не могла забыть, она не могла ждать. Что она могла сделать? Она больше не спала по ночам; у нее не было ни отдыха, ни душевного покоя; она постоянно думала. Собака, дремавшая у ее ног, иногда поднимала голову и выла. После смерти своего хозяина она часто выла таким образом, как будто звала его, как будто ее звериная душа, тоже безутешная, тоже сохранила воспоминание, которое ничто не могло стереть.
Однажды ночью, когда Семилланте начала выть, матери внезапно пришла в голову идея, дикая, мстительная, свирепая идея. Она обдумывала это до утра. Затем, встав на рассвете, она отправилась в церковь. Она молилась, распростершись на полу, умоляя Господа помочь ей, поддержать ее, дать ее бедному, измученному телу силу, в которой она нуждалась, чтобы отомстить за своего сына.
Она вернулась домой. Во дворе у нее стояла старая бочка, которая служила цистерной. Она перевернула ее, опорожнила и прикрепила к земле палками и камнями. Затем она приковала Семилланту к этой импровизированной конуре и вошла в дом.
Теперь она шла не переставая, ее взгляд всегда был прикован к далекому побережью Сардинии. Он был там, убийца.
Весь день и всю ночь выла собака. Утром старуха принесла ей немного воды в миске, но больше ничего; ни супа, ни хлеба.
Прошел еще один день. Семийанте, измученная, спала. На следующий день ее глаза блестели, волосы стояли дыбом, и она яростно дергала за цепочку.
Весь этот день старуха ничего не давала ей есть. Разъяренный зверь хрипло лаял. Прошла еще одна ночь.
Затем, на рассвете, мать Саверини попросила у соседки немного соломы. Она взяла старые тряпки, которые раньше носил ее муж, и набила их так, чтобы они выглядели как человеческое тело.
Воткнув палку в землю перед конурой Семилланте, она привязала к ней этот манекен, который, казалось, стоял на ногах. Затем она сделала голову из каких-то старых тряпок.
Удивленная собака наблюдала за этим соломенным человечком и вела себя тихо, хотя и умирала от голода. Тогда старушка пошла в магазин и купила кусок черной колбасы. Вернувшись домой, она развела костер во дворе, рядом с конурой, и приготовила колбасу. Обезумевшая Семильанте прыгала вокруг, у рта шла пена, ее глаза были прикованы к еде, запах которой шел прямо к ее желудку.
Затем мать сделала из копченой колбасы галстук для манекена. Она очень туго завязала его на шее бечевкой, а когда закончила, отвязала собаку.
Одним прыжком чудовище вцепилось манекену в горло и, положив лапы ему на плечи, начало рвать его. Она отступала с кусочком еды во рту, затем снова прыгала, вонзая клыки в веревку, и, отхватив несколько кусочков мяса, снова отступала и снова прыгала вперед. Она разрывала лицо зубами, и вся шея была разорвана в клочья.
Старуха, неподвижная и безмолвная, жадно наблюдала за происходящим. Затем она снова заковала зверя в цепи, заставила его поститься еще два дня и снова начала это странное представление.
В течение трех месяцев она приучала ее к этой битве, к этой еде, завоеванной в бою. Она больше не приковывала ее цепью, а просто указывала на манекен.
Она научила ее разрывать его на части и пожирать, даже не оставляя следов у себя в горле.
Затем, в качестве награды, она давала ей кусок колбасы.
Как только она видела мужчину, Семилланте начинала дрожать. Затем она поднимала глаза на свою госпожу, которая, подняв палец, кричала пронзительным голосом: "Уходи!"
Решив, что настало подходящее время, вдова пошла на исповедь и однажды воскресным утром с экстатическим рвением причастилась. Затем, переодевшись в мужскую одежду и выглядя как старая бродяжка, она заключила сделку с сардинским рыбаком, который перевез ее и ее собаку на другой берег пролива.
В сумке у нее был большой кусок колбасы. Семильанте два дня ничего не ела. Пожилая женщина постоянно давала ей понюхать еду и разжигала ее аппетит.
Они добрались до Лонгосардо. Корсиканка прихрамывала. Она зашла в пекарню и спросила Николаса Раволати. Он вернулся к своему старому ремеслу плотника. Он работал один в задней части своего магазина.
Старуха открыла дверь и позвала:
"Привет, Николас!"
Он обернулся. Затем, отпустив собаку, она закричала:
"Давай, давай! Съешь его! съешь его!"
Обезумевшее животное вцепилось ему в горло. Мужчина вытянул руки, обхватил собаку и покатился по земле. Несколько секунд он извивался, колотя по земле ногами. Затем он перестал двигаться, в то время как Семилланта вонзила свои клыки в его горло и разорвала его на ленты. Двое соседей, сидевших перед их дверью, прекрасно помнили, что видели, как старый нищий вышел с худой черной собакой, которая ела что-то, что давал ей хозяин.
С наступлением темноты старуха снова была дома. В ту ночь она хорошо спала.