Прокурор Александр Макаров был назначен заместителем министра внутренних дел Столыпина, а после его убийства сам оказался на министерском посту. “Честный по личным взглядам, но ограниченный и упрямый до крайности”, он был на своем месте в полиции, но совсем не умел заниматься политикой. Через год его пожелал уволить сам Николай II, которого он настроил против себя.
Самое громкое фиаско Макарова – реакция на расстрел Ленских рабочих в 1912 году. Премьер-министр Коковцов потребовал, чтобы он срочно дал объяснения в Думе. По закону он мог ждать месяц после запроса Думы – и хотел дождаться полной информации с мест. Коковцов не дал ему времени, официально заявив о готовности правительства ответить. И вышло так: “...Макаров огласил данные Департамента Полиции и Иркутского Генерал-Губернатора, давшие этому делу однако крайне одностороннюю окраску.
По этим данным выходило [...] что воинская команда подверглась нападению рабочих, вооруженных кольями и камнями, и произвела выстрел находясь в положении необходимой обороны.
Свою речь Макаров закончил полным одобрением действий местной администрации и воинской команды и произнес в заключение известные слова: “так было – так и будет” [более точно “так было, и так будет впредь”], желая сказать этим, что всякие попытки к бунту будут подавляться всеми доступными средствами.
Эти слова произвели на Думу и печать ошеломляющее впечатление. [...] Тем временем, Иркутский Генерал-Губернатор и Прокурор Иркутской Судебной Палаты стали присылать по телеграфу же сведения, дававшие совершенно иную окраску всему делу. Министр Торговли Тимашев получил в свою очередь от Окружного Горного Начальника Тульчинского подробную телеграмму, прямо уже обелявшую Ленских рабочих и обвинявшую приисковую администрацию в дурных санитарных условиях рабочих квартир и возлагавшую всю ответственность за убийство рабочих на ротмистра Трещенкова”. Потом, когда Макарова допрашивали при Временном правительстве, он взял вину за ошибку на себя. А Коковцов написал в мемуарах, что виноват был он.
Прошло три с половиной года после первой отставки. Во время Первой мировой войны царь назначил Макарова министром юстиции и генерал-прокурором. Но вскоре уволил снова – упрямый законник отказывался прекращать дела против каких-то проворовавшихся придворных, которые дружили с Распутиным. После Февральской революции он почти непрерывно сидел в тюрьмах. Именно за фразу “так было...” его не хотели отпускать, как отпускали других царских министров (что позволило большинству из них эмигрировать).
И тут начинается история об уважении к врагу. В московской Бутырке сМакаровым общался один заключенный – эсер (социалист-революционер). Этот человек, естественно, не питал симпатий к бывшим сановникам. Те, кого он видел, для него “были прямо отвратительны в своем стремлении отречься от всего, чем они жили и что исповедывали всю жизнь... Все они горячо ненавидели былого “обожаемого монарха”; иные поприличнее просто избегали говорить о своей былой деятельности”. Макаров оказался исключением – “один из немногих выгодно отличавшихся, как сохранением своего достоинства, человеческого облика, так и открытым исповедыванием монархических идей”. Николая II как личность он презирал, но мало кому признавался в этом.
Когда председатель Моссовета Каменев посетил Бутырку, он заговорил со стоящим среди заключенных бывшим министром:
“– Вы бывший Министр Внутренних Дел Макаров? – начал Каменев участливым голоском.
– Да.
– Вы знаете, что Ваши товарищи по кабинету уже погибли? [на самом деле далеко не все: из тех, кто был с Макаровым в кабинетах 1911-12 и 1916, двоих большевики убили как заложников, а большинство уехало]
– Да.
– Вы, Вы понимаете, что не может быть и речи о Вашем освобождении?
– Я и не прошу Вас ни о чем.
Каменев смутился и промямлил:
– Но я постараюсь, по возможности, облегчить Ваше пребывание здесь.
– Благодарю Вас.
Конечно, Каменев по своему обыкновению пальцем не пошевелил для исполнения своего обещания”.
А облегчать было что: переполненные камеры, неработающее отопление, очень плохая кормежка, кишащие повсюду насекомые... В то же время арестованные крупные спекулянты и мошенники подкупали администрацию и жили в тюрьме, как на курорте (их жизнь наш рассказчик тоже описал). Стоит упомянуть, что Каменева расстреляли в 1936 году.
В 1919 году Макарова расстреляли без суда, как заложника. Уважение к нему рассказчика-революционера в тот день дошло до восхищения. “За ним пришли перед самым обедом в 12 часов. На роковые – “по городу с вещами” – спокойно ответил: “Я давно готов”. Медленно, методично сложил свои вещи, отделил все получше для пересылки голодавшей в Петербурге семье, стал прощаться с буквально подавленной его мужеством камерой. Соседи уговорили его написать прощальное письмо домой. У многих стояли слезы на глазах, даже ожесточенные и грубые чекисты не торопили его, как обычно, и, молча потупившись, стояли у дверей.
Макаров присел к столу, все так же сосредоточенный и ушедший в глубь себя. Заключительные строки его записки были следующие: “За мной пришли, вероятно на расстрел, иду спокойно, мучительно думать о Вас; да хранит вас Господь! Ваш несчастный папа”.
Видя подавленность и слезы кругом, он попробовал даже пошутить. Обратился к случайно находившемуся в камере эс-эру [возможно, это и есть рассказчик], предложил ему хоть перед смертью выкурить с ним трубку мира. Затем, завернувшись в одеяло (шубу отослал жене), с худшей трубкой в зубах (лучшую тоже отослал), тихо и чинно попрощавшись с соседями, прямой, суровый, спокойный, мерными шагами вышел на коридор, потом мелькнул на дворе все такой же спокойный и сосредоточенный, потом выглянул из “комнаты душ” – место, откуда уводили на расстрел, – и исчез”.
Шубу украл его сокамерник. У местного стукача-провокатора потом видели судейский медальон, который прокурору Макарову преподнесли сослуживцы в Саратове. Как раз тогда (в начале 1900-х годов) его заметил саратовский губернатор Столыпин, и это стало началом его злосчастной карьеры в правительстве.
Эсера арестовали еще в то время, когда представители его партии “попадались среди арестованных отдельными единицами, по случайно выхваченным делам, и обычно после 2-3 месяцев сидения без последствия освобождались”. Вышел на волю и он. О своих впечатлениях он написал статью “Год в Бутырской тюрьме” под псевдонимом Надеждин. Берлинское издательство Партии социалистов-революционеров опубликовало ее в 1922 году. В наше время по историческим блогам ходит пост, где отрывок о прощании Макарова приписывается писателю Алданову. Это не так – Алданов только процитировал Надеждина в одной из своих книг.
Автор: Нина Манчева
Литература:
В. Н. Коковцов. Из моего прошлого.
П. Е. Щеголев. Падение царского режима. Том 2.
ЧЕ-КА. Материалы по деятельности Чрезвычайных комиссий. Издание ЦБ ПС-Р. Берлин, 1922.