Они оба были самыми обыкновенными советскими детьми. Ничем не выдающимися. Сначала детсадовцами, потом школьниками. Каждый год первого сентября выходили на линейку, сжимая в руках букеты неровных лохматых астр. Мальчик, в своей синей форме, и девочка в коричневом платьице и пышном белом фартуке, который не любила за то, что он быстро пачкался. Как и белые манжеты, которые приходилось перешивать. Хорошо ещё, что в остальные дни девочки носили фартуки чёрного цвета.
А мальчику нравился белый. И белые банты. Она сразу становилась такой красивой. Он украдкой поглядывал на девочку. Пялиться в открытую было неловко.
Она иногда замечала этот взгляд и сердилась. Сердилась, потому что красивой себя не считала. Да и не была. Была самой обыкновенной, с невнятного цвета жидкими косичками, острым носиком и маленькими, слишком маленькими, по её мнению, глазами. Ещё и уши оттопыриваются. Это для мальчишки ерунда, а для девочки - настоящая трагедия. И мама, как назло, не разрешала сделать короткую стрижку.
- Нормальные у тебя уши. Не выдумывай. - Строго говорила она. - Девочка должна ходить аккуратной, а не лохматой, как пацанка.
Девочка упрямо поджимала губы и отворачивалась. С мамой, как и с другими взрослыми, спорить было не принято, даже если хотелось.
Мальчик спорить не любил. Смущённо улыбался, когда мама ругала за испачканные колени школьных брюк. Он опять забылся и опустился на землю, когда после уроков играли с мальчишками в ножички. Азартно отделял свой кусок земли.
- Я больше не буду.
- Конечно, не будешь, потому что заставлю стирать самого. - Грозилась мама. И никогда не заставляла. Наверное, опасалась, что он испортит форму.
Он боялся открыто смотреть на девочку. Знал, что она никогда не посмотрит на него в ответ. Худенький, рыжеватый, невысокого роста. Только глаза были хороши. Бархатные, тёмные, как переспевшие черешни. Но что глаза, когда остальные твои приятели выше почти на целую голову, а под кожей загорелых исцарапанных их рук бугрятся твёрдые шарики мускулов.
- Бицепс видел?
Мальчик добродушно кивал. Он пытался делать зарядку, отжиматься и приседать, но каждый такой благой порыв длился не больше недели. Читая до полуночи, утром он с трудом открывал слипающиеся от сна глаза и, спотыкаясь, шёл в ванную.
- А зарядка? Ты же собирался заниматься. Никакой силы воли!
- Ага. - Виновато соглашался мальчик. - Я завтра.
Но завтра всё повторялось снова. Конечно, он не мог понравиться девочке.
Ей нравился другой. Уверенный, сильный, драчливый. Который не отступал и не сдавался. Так всегда бывает в кино, и в жизни.
- Анька, дай попить! - Стукался о подоконник звонкий камешек.
Девочка открывала своё окно на первом этаже.
- Иди домой и пей.
- Не, мать загонит. Тебе жалко что ли?
- Ладно.
Она смотрела, как красиво он пьёт. Он вообще был красив. Отросшие чуть вьющиеся волосы, за которые ругались учителя, загорелый профиль, длинные ловкие пальцы.
Этими пальцами он мастерил бомбочки из подручных средств, а потом с увлечением швырял в костёр на пустыре вместе с кусками шифера. Однажды позвал на пустырь Аню.
- Ты такого не увидишь нигде.
Девочка восхищённо смотрела, как он налаживает какую-то конструкцию, поджигает.
- Смотри, Ань! Сейчас...
Ничего не происходило. Он нахмурился и решительно пошёл к опасному месту. Девочке вдруг стало страшно и она бросилась за ним.
- Не надо! Ничего не надо, Толик!
Она оттолкнула его в последний момент перед ослепительной вспышкой и зажмурилась, потеряв от боли сознание.
* * * * *
Мальчик с тоской смотрел на окна первого этажа. После того происшествия на пустыре, Аня не появилась в школе. А у них провели пионерские сборы, где все дружно осудили подобные игры.
Виновника водили к директору. Он смотрел в пол и произносил слова, которые ждали от него взрослые.
Девочка вернулась в школу только в следующем сентябре. Кожа на щеке была некрасиво стянута ожогом и подчёркнута неровным ветвящимся, сползающим на шею шрамом. Она стояла, прикрывая лицо лохматыми астрами и прядями волос. Мама наконец разрешила сделать ту самую долгожданную стрижку. Аня опускала голову вниз, опасаясь прочесть во взглядах окружающих их истинные чувства, а мальчик опять украдкой смотрел только на неё. Смотрел и не испытывал страха или неловкости. Для него она по-прежнему оставалась красивой, и подойти он так и не решился.
Толик не подошёл тоже. Мальчик заметил с какой надеждой посмотрела на растерявшего уверенность парнишку Аня. Сначала с надеждой, потом с разочарованием, сменившимся едва сдерживаемой обидой, а потом просто равнодушно.
У мальчика появился шанс. Однажды, в день её рождения, он, рискуя быть пойманным и хорошенько наказанным, ободрал в каком-то чужом дворе клумбу с анютиными глазками и бережно положил цветы на подоконник. Стукнул в стекло звонкий камешек.
Она выглянула, сначала робко, потом, увидев цветы, смелее. На губах заиграла неуверенная улыбка.
- Толя?
Это коротенькое слово болью отозвалось в сердце мальчика. Он замер в кустах и решил, что больше никогда никого не будет любить. А лучше станет врачом и однажды вылечит её, раз не смогли другие.
- Миша, сынок, на врача нужно долго учиться. - Мама смотрела на него с удивлением.
- Я буду. Я решил.
- Это, как с зарядкой, да? Ты много раз принимал решение.
- Нет. Не так.
На выпускном вечере он так и не увидел Аню. Кто-то из ребят сказал, что она уехала в село к бабушке, насовсем. В тот вечер он попрощался со своей детской любовью.
* * * * *
Нет. Мальчик не стал пластическим хирургом. Совершенно неожиданно его увлекла офтальмология. Своими красивыми черешневыми глазами он видел все те проблемы, которые вели его пациентов к слепоте. И успевал помочь. Отныне в его жизни была только работа.
- Миша, хочешь, я познакомлю тебя очень хорошей девочкой? Это дочь тёти Иры. Видел бы ты, какая она стала красавица.
- Мама, я в отпуск к тебе приехал, а не жениться. Кстати, не знаешь, а Аня, случайно не возвращалась?
- Она давно вернулась. В больнице санитаркой работает.
- Санитаркой? Почему санитаркой? Она же хорошо училась. Даже лучше меня.
- Там в маске работать можно. - Неохотно пояснила мама. - Вопросов не задают.
- Она замужем?
Мама посмотрела на него так выразительно, что он на секунду почувствовал себя маленьким мальчиком, сморозившим большую глупость.
Снова камешек в окно.
- Привет.
- Здравствуй. Я знаю, что это ты приносил мне цветы тогда.
- Напрасно, да?
- Нет. Это я потом долго думала, какая глупая была. Ну, ещё до того, как всё случилось. Почему ты ни разу не подошёл?
- Не знаю. Наверное, тоже был глупый. Думал, тебе неинтересно будет со мной. Толик...
- Он погиб, ты слышал?
- Да. Ребята писали. Толик всегда был очень смелым.
- Один раз всё-таки испугался.
- Тогда все испугались. Сами себя.
- И ты?
- Я нет. Для меня ничего не изменилось, просто я не знал, как тебе об этом сказать.
- Жаль, что не сказал.
Он виновато развёл руками.
- Я могу всё исправить. Ничего не изменилось.
- Ты с ума сошёл?
* * * * *
- Ты с ума сошёл, Миша? - Мама поднесла ладони к щекам. - Зачем?
- Я люблю её, мама. Всегда любил.
- А она? Аня любит тебя?
- Не знаю. Думаю, она просто не знает меня. Я дам ей время это понять.
- Ты изменился, сын.
- Я вырос. Я - мужчина, мама. Знаешь, хочу убедить Аню учиться. В конце концов, врачи тоже носят маски. Как думаешь, получится?
- Попробуй. Я ведь тоже думала, что твоя идея стать врачом просто детская фантазия. Но ты убедил меня в обратном. Может быть, и Аня послушает.
- Может быть. Знаешь, чему я так и не научился, мама? Делать зарядку по утрам.
Они поженились только через год после его приезда. Всё это время она в душе оставалась той же маленькой девочкой с оттопыренными ушами, а теперь ещё и обезображенным лицом, и не верила, что такую её можно любить. Но Миша сумел убедить её, что серые волосы вовсе не серые, а прекрасного пепельного оттенка. В конце концов, если не нравится, можно ведь покрасить, но не стоит, потому что и так хорошо. Что глаза у неё вдумчивые и очень чистые, как вода в роднике, а спадающая на одну сторону стрижка делает её загадочной и необычной. Он умел видеть всё не так, как остальные, и убеждать в этом других.
Его мама сначала плакала, а потом тихо радовалась тому, что сын счастлив. И тому, что они хорошо живут с Аней. Вот только детей в их семье не было.
- Я не могу, Миша. - Честно сказала Аня. - Не могу допустить, что наш ребёнок увидит свою мать такой.
- Наш ребёнок будет видеть тебя так, как вижу я.
- Наверное. Но остальные не позволят ему этого, Миша. И вскоре он поймёт, что это правда, что я отличаюсь от всех остальных не в лучшую сторону. Начнёт стыдиться меня. Знаешь, когда тебя стыдится мальчик, который тебе нравится, - это можно пережить. А вот твой собственный ребёнок... Я не хочу, чтобы он мучился от этого. Не хочу.
Он не торопил её. Хотя всегда хотел сына. А, может быть, и дочь. С белыми бантами и в аккуратном платьице.
Однажды Миша вернулся с работы рано.
- Поедем со мной.
- Куда? - Удивилась она.
- Скоро увидишь.
Они стояли у забора, за которым гуляли дети. Гуляли странно, как-то слишком спокойно что ли. У них во дворе мальчишки всегда носились и ни секунды не сидели на месте.
- Они слепые. - Миша сказал это, не поворачиваясь к ней. - Или слабовидящие. Видишь, того паренька на скамейке. Серёжа. У него мама умерла. А в детском доме в первую же неделю кто-то из мальчишек запустил ему в голову камнем. Такая вот шалость. Глаз удалось спасти, а зрение... Я лечил его. Он не совсем слепой.
- Зачем ты мне всё это рассказываешь?
- Ты не хочешь, чтобы наш ребёнок видел твоё лицо. Серёжа не увидит. Ему нужны родители. Он дивный мальчик. До детского дома учился играть на скрипке. И в шахматы до сих пор играет наощупь. Я просил бы тебя об этом даже...
- Если бы я не была такой?
Он болезненно поморщился.
- Не надо. Я уже говорил, что просто тебя люблю. Остальное неважно.
- Прости, Миша. Я эгоистка. Зациклилась на себе. А познакомиться с мальчиком можно?
Его черешневые глаза просияли.
- Мы потому и здесь. Елена Ивановна! - Крикнул он и помахал рукой.
- Михаил Николаевич, пришли? Идите к воротам. Сторож откроет.
Они шли по дорожке. Аня оглядывалась. Старое здание, большие деревья, чисто выметенные дорожки.
- Серёжа! - Окликнула воспитательница. - К тебе пришли.
- Дядя Миша! - Мальчик встал и сделал шаг навстречу.
- Привет, Серёжка. - Он обнял мальчика за плечи. - Как дела? Голова не болела?
- Нет. Я упражнения делал.
- Михаил Николаевич - наш ангел-хранитель. - Шепнула воспитательница. - Настоял на том, чтобы консультировать детей. Многим помог.
Елена Ивановна видела, что эта женщина старается повернуться так, чтобы не было видно повреждений на её лице. Но она насмотрелась и не на такое. Поэтому продолжала спокойно и доброжелательно.
- А с Серёжей у Михаила Николаевича особая связь. Они даже похожи чем-то.
Правда, похожи, заметила Аня, вглядевшись в мальчика.
- Хотите познакомиться? Идите. Серёжа у нас застенчивый. Первым разговор не начнёт.
И в этом, как Миша в детстве.
Она подошла и поздоровалась. Мальчик потянулся на голос, а ей вдруг захотелось провести рукой по его светлой рыжеватой шевелюре. Странно, но от осознания того, что он не может рассматривать её лицо, становилось легче. Поэтому она всё же легко коснулась его волос.
- Какой ты, Серёжа. Взрослый, красивый.
А он замер на секунду под её рукой.
- Мама так делала. - Сказал тихо. - А вас как зовут?
- Тётя Аня.
- Вы дяди Мишина жена? Он говорил, что вы очень добрая. И смелая.
Она посмотрела на мужа.
- Я говорил. - Кивнул он. - И ещё скажу.
- Вы тоже врач?
- Я пока учусь. Потом буду.
- Я бы тоже хотел. Только не смогу. Но дядя Миша говорит, что я смогу продолжать играть на скрипке.
- А мне сыграешь?
- Попробовал бы. Только скрипки нет.
- Я же обещал, что пойдём, и ты сам выберешь, какую надо. Мы ведь в них не понимаем ничего. Правда, Ань?
- Ничего. - Согласилась Аня.
С этого момента ей было, о ком заботиться, кроме себя и Миши.
* * * * *
- Мама, у меня завтра концерт! Поможешь подобрать новую бабочку?
- Конечно, сынок.
Они давно так условились. Серёжа спросил первым.
- Тётя Аня, можно я буду говорить вам "мама"? Мне так легче. Тогда мне кажется, что она тоже рядом.
А потом они просто привыкли к этому.
И когда Михаил, зная, как это важно для неё, предложил Ане пройти консультацию у нового знакомого, молодого перспективного пластического хирурга, с которым встретился на конференции, Серёжа обнял её, сидящую за столом, уткнулся лицом в волосы и произнёс.
- Зачем тебе это, мам? Ты у нас и так самая красивая. Но если хочешь, тогда, конечно.
- Ты, Серёжка, просто не знаешь ещё, что женщины всю жизнь хотят стать красивее, чем они есть. Потому что это женщины. - Улыбнулся Миша.
- Всё равно не понимаю. - Мальчик пожал плечами. - Разве это главное?
- У женщин свои маленькие слабости, сын. Не надо лишать их радости.
- Спасибо. - Шепнула мужу Аня. - Пусть он так и думает.
- Пусть. - Согласился он. - Только слова Серёжи - это то главное, чем может гордиться любая женщина. Он видит тебя своим сердцем. Что может быть точнее? Ты снова спросишь, почему я ждал тебя столько лет?
- Нет. Не спрошу. И очень жалею, что мы потеряли слишком много времени...
Однажды она тоже сделает ему и себе самый главный и дорогой подарок. И маленькая девочка с огромными белыми бантами, держась за руки отца и старшего брата поспешит на свою первую школьную линейку.
- Веди себя хорошо! - Аня вложит в руки дочери букет изящных игольчатых астр и поправит белый воротничок. - Мы подождём здесь.
Девочка сжимала в руках цветы. Мальчик, стоящий во втором ряду, украдкой поглядывал на неё.
- Что смотришь? - Она подняла не него глаза тёмные, как переспевшие черешни.
- Ты красивая. Давай дружить.
- Давай!
Они встали рядом.
- Кажется, кто-то исправляет наши ошибки. - Тихо шепнёт мужу Аня.
- Что же, наши дети должны быть лучше нас. Верно, сынок? - Михаил положит руку на плечо Серёжи. - Впрочем, они уже лучше. А нам теперь остаётся только жить и радоваться этому.
И словно в подтверждение его слов смело встряхнёт прогретый солнцем утренний воздух первый школьный звонок.