Темноволосый мальчик в джинсовом костюмчике, лет шести-семи на вид, лежал на грязном затоптанном полу гипермаркета, распластавшись, как морская звезда и пел. Точнее, звуки, вылетавшие из его рта было сложно назвать пением – нечто среднее, между воем собаки, скучающей по своему хозяину и современной попсой. Посетители магазина, толкающие перед собой тележки, набитые всякой снедью, вынуждены были менять траекторию своего пути и обходили юного вокалиста, косясь с недоумением на него и на молодую женщину, стоящую в нескольких шагах от него.
Было очевидно, что это его мать, вот только она стояла, повернувшись ко всем спиной и спокойно читала состав на этикетках продуктов, не обращая ни на сына, ни на косые взгляды покупателей никакого внимания, словно пришла сюда одна и ей не было никакого дела до того, что происходит рядом.
Рядом с мальчиком остановилась очередная тележка, доверху заполненная коробками с бытовой химией. Толкавшая ее женщина в форменной жилетке с брендом магазина, несколько секунд смотрела на «концерт» у ее ног, а затем повернулась к матери:
- Ваш солист? Не попросите его переместиться с прохода и не мешать другим? На него же могут случайно наехать!
Женщина полуобернулась к ней и произнесла нараспев, обращаясь к сыну:
- Кирю-ю-ю-ю-юша, ты слышал тетю? Встань с пола, ты меша-а-а-ешь!
Если Кирюша и обратил внимание на ее слова, то не подал виду и продолжил притворяться поющей морской звездой. Его мать, к удивлению сотрудницы магазина, больше не предприняла ни одной попытки как-то повлиять на свое чадо и вновь вернулась к своему занятию, отвернувшись от них. Тогда она взяла ситуацию в свои руки, и наклонившись к ребенку, чтобы он видел ее лицо, громко произнесла:
- Встань с пола и дай мне пройти! Пол нужен для того, чтобы по нему ходили ногами, а не чтобы на нем лежали!
«Пение» тут же оборвалось. Мальчик вдруг как-то резко дернулся, подскочил и пулей помчался к маме. Обхватив ее руками за талию, он обернулся и испуганно смотрел на «строгую тетю», пока та не скрылась из поля его зрения вместе со своей тележкой. Сотрудница больше не произнесла ни слова, но и выражение ее лица и осанка и даже походка выдавали плохо скрываемое презрение, которое можно было описать одной лаконичной фразой:
«Вот ведь, понарожают, а потом не хотят воспитывать!»
У кассы Кирюша устроил очередное представление – топал ногами и кричал до хрипоты из-за того, что перед ними была очередь в пять человек, а он не желал ждать и хотел выйти из магазина вот прямо сейчас!
- Пойдё-ё-ё-ё-ё-ё-м, пойдё-ё-ё-ё-ё-ё-м скорее!! – без конца выкрикивал он и рвался одновременно во все стороны. Мать крепко держала его руку чуть повыше локтя, но опять же, не предпринимала никаких попыток прекратить это «шоу». На ее лице не было никаких эмоций – даже тех, которые свойственны матерям с подобными гиперактивными и шумными детьми. Ни раздражения, ни усталости, ни злости, ни вины за созданный их присутствием хаос – вообще ничего. Словно это не ее сын здесь бесновался, вызывая у людей общее желание поскорее покинуть это пространство. Словно она – просто очередной покупатель, который сейчас уйдет, а этот избалованный, невоспитанный мальчонка останется.
Поняв, что судя по всему, все посетители и персонал магазина вынуждены слушать этот «концерт», пока женщина с мальчиком не уйдут и видя, что его мама даже не пробует успокоить сына, стоящий позади них в очереди, пожилой мужчина попытался взять его за свободную руку и развернуть к себе, чтобы что-то сказать. Мальчик тут же вырвал руку и вытаращился на него – трюк сработал и на пару секунд в магазине воцарилась долгожданная тишина.
- Мы здесь все стоим и ждем своей очереди! – сказал мужчина, пытаясь заглянуть мальчику в глаза. – И никто не кричит и не злится. Ты ничем не важнее нас, стой и жди, как все!
Кирюша в глаза не смотрел. Он притих и зарылся лицом в мамин живот, тихо похныкивая. Обняв сына, она обернулась к мужчине и произнесла тихим и спокойным голосом:
- Пожалуйста, не хватайте ребенка. Он этого не любит.
- Так и детские истерики слушать никто не любит! Может, если вы объясните ему правила поведения в магазине, то и не придется никого хватать? Понарожают, а воспитывать кто будет? Улица что ли? В наше время стоит родителю лишь косо посмотреть на ребенка, и он уже притих, а сейчас что? Орет, как орангутанг, а вам и дела нет!
- Может она так специально делает, чтобы их вперед пропустили? – раздался из очереди чей-то негромкий голос, а затем кто-то хихикнул. На бесстрастном лице матери Кирюши наконец-то проступили хоть какие-то эмоции. Только это был не стыд и не сожаление. Ее губы скривились в презрительную усмешку, а лицо приобрело такое выражение, словно она снизошла до того, чтобы разговаривать с этими людьми.
- Так во-о-о-о-о-т оно что-о-о… - снова нараспев протянула она, не сводя глаз с мужчины. Только, на этот раз в ее голосе не было ни намека на мягкость и нежность, с которой она обращалась к сыну. – Значит, он просто плохо воспитан, по-вашему?
Мужчина усмехнулся и начал что-то говорить, но она прервала его, повысив голос и доставая кошелек из сумки – наконец-то, подошла их очередь:
- Да-да, знаю-знаю! Я просто очень плохая мать с плохим, невоспитанным ребенком! Ведь вам же всем виднее, как мне жить и как надо воспитывать! – на этих словах она снова презрительно усмехнулась. – Уж вы бы на моем месте получили бы медаль «родитель года»! Не то, что я – «яжмамка», которой на все и на всех плевать… - и не слушая мужчину, который продолжал ей что-то возмущенно выговаривать, она снова повысила голос:
- Не утруждайтесь, я давно наизусть выучила все, что вы можете мне сказать!
До дома, который находился в пятнадцати минутах пути от магазина они с сыном шли полтора часа, потому что Кирюша по пути три раза ложился на асфальт и категорически отказывался с него подниматься, едва не угодил под колеса машины, рванувшись от нее на проезжей части и постоянно стремился во все возможные направления, кроме нужного им. В подъезде она тащила по лестнице извивающегося, упирающегося и вопящего ребенка, пытаясь одновременно не выронить сумку с продуктами и вытащить из кармана ключи. На третьем этаже, одна из дверей распахнулась и на лестничную площадку выглянула заспанная соседка.
- Можно потише, я отдыхаю после ночной смены!! Неужели сложно воспользоваться лифтом, если вы видите, что ребенок не хочет идти сам?! – раздраженно крикнула она и тут же удовлетворенно хмыкнула, так как мальчик вздрогнул, прижался к матери и замолчал. – Детей воспитывать надо, а не сюсюкать с ними, тогда и вам и окружающим будет проще! – и закрывая дверь, проворчала себе под нос, но так, чтобы мама Кирюши ее слышала:
- Понарожают, а потом сами не знают, что делать с собственным ребенком!
Несколько секунд она просто смотрела на закрывшуюся дверь, жалея, что она не героиня романа «Воспламеняющая взглядом», а затем ее охватило привычное спокойствие и отстраненность, потому что именно это состояние и помогало ей выживать уже несколько лет. Она знала, что они не поймут, никто из них не поймет, пока не окажется на ее месте. И она очень сильно желала, чтобы каждый из встреченных "доброжелателей" и "воспитателей" на их с сыном пути, прожил хотя бы один день из ее жизни и не взмолился о пощаде. А она бы стояла и смотрела, как с них слетает вся их спесь, тщеславие и высокомерие.
Она не «понарожала». Напротив, они с супругом прошли целый квест длиной в четыре года, прежде чем она смогла забеременеть. Это уже сейчас, оглядываясь на пройденный опыт, она понимала - если тебе что-то не дано, значит тебе это не нужно. Но тогда, на заре своей семейной жизни она просто хотела жить так, как живут все вокруг. Гладить тугой беременный животик и подбирать имена. Дать жизнь. Растить ребенка. Жить обычными человеческими радостями. Но даже в самом жутком кошмаре ей не могло привидеться, что ей придется растить ребенка с задержкой психического развития и чертами РАС.
Для всех он был избалованным и невоспитанным мальчишкой, которым совсем не занимаются родители (а точнее – мать, ведь все так любят делать виноватыми именно матерей, а не отцов), а она не видела смысла сообщать всем этим «мудрым воспитателям» о его диагнозах, т.к. это все равно никому не нужно и не интересно.
Для всех она была той, которая «понарожала и не воспитывает», а она знала, что привычное воспитание в его случае бесполезно, поскольку то, что обычный ребенок понимает с первого раза или интуитивно, Кирилл не понимает вообще.
Для всех она была равнодушной матерью, которая не бросается успокаивать свое чадо по его первому писку, а дает возможность делать это посторонним людям, которых сын почему-то сразу слушается, но дело было вовсе не в том, что они умеют общаться с детьми, а она – нет, а в том, что он боится посторонних людей, не терпит, когда к нему кто-то прикасается, не смотрит в глаза. И потому, когда к нему обращается кто-то чужой, незнакомый, он пугается, замолкает и пытается спрятаться. А ее он не воспринимает, потому что она - привычный элемент его мира.
Для соседей она была странной женщиной, которая вечно таскает своего кричащего и упирающегося сына на шестой этаж по лестницам, а он просто не выносит замкнутого пространства лифта и бросается на стены с диким ревом, пока тот поднимается.
Она просто хотела ребенка – нормального ребенка и нормальное материнство, а не жизнь, в которой обычный поход в магазин превращался в игру на выживание. И она даже не могла ни с кем поговорить об этом, потому что каждый, с кем она пыталась это сделать раньше, сводил разговор к вопросу: «а может, тебе проще сдать его в специальное учреждение»? Да, вот так просто. Словно это не ее долгожданное дитя, а какая-то комнатная собачка, с которой она не ужилась и теперь возвращает ее обратно заводчику.
И каждый день, когда она ловила на себе взгляды, полные осуждения и раздражения и слышала они и те же фразы, которые люди произносили, не задумываясь, она задавалась одним и тем же вопросом:
"Интересно, а смогли ли бы вы выдержать хотя бы 20% того, что я проживаю каждый день?"