Мы с Дейви возвращаемся домой около половины пятого в воскресенье. Мы оба устали, но очень довольны, несмотря на пройденные мили. Я подъезжаю к гаражу, Дейв выскакивает из машины, чтобы открыть ворота, я медленно завожу «Бьюик» в гараж и выхожу, чтобы открыть багажник: надо забрать наши рюкзаки. – Интересно, куда мама уехала, – говорит Дейв. Я замечаю, что ее машины нет. – Наверно, поехала в магазин или еще куда-нибудь. Зайдя в дом, Дейви убирает походное снаряжение, а я иду в спальню переодеться. Горячий душ – это что-то совершенно необыкновенное. Смыв походную пыль, я думаю, что неплохо было бы съездить всем вместе куда-нибудь поесть, что-то вроде торжественного ужина в честь триумфального возвращения отца и сына. Дверца шкафа в спальне приоткрыта, и, протягивая руку, чтобы захлопнуть ее, я замечаю, что большая часть одежды Джули исчезла. С минуту я стою перед шкафом, уставившись в это опустевшее пространство. Сзади подходит Дейв. – Пап? Я поворачиваюсь. – Это лежало на столе на кухне. Наверное, мама оставила. Он подает мне запечатанный конверт. – Спасибо, Дейв. Я жду, пока он выйдет из комнаты, и вскрываю конверт. Внутри короткая написанная от руки записка: Ал! Я так больше не могу. Я для тебя всегда в последнюю очередь. Мне нужно больше, а теперь уже ясно, что менять ты ничего не собираешься. Я уезжаю на время. Мне нужно подумать. Извини, что оставляю все на тебя. Я знаю, что ты занят. Твоя Джули P.S. – Я оставила Шарон у твоей мамы. Когда я оказываюсь в состоянии двигаться, я кладу записку в карман и иду, чтобы найти Дейва. Я говорю ему, что поеду на другой конец города забрать Шарон и что он должен оставаться дома. Если позвонит мама, он должен спросить, откуда она звонит, и взять номер телефона, по которому я смогу ей перезвонить. Он спрашивает, что случилось. Я говорю, чтобы он не волновался и что я объясню все, когда приеду. Я несусь к маме. Открыв дверь, она начинает говорить о Джули, не дав мне даже поздороваться. – Алекс, ты знаешь, что вытворила твоя жена? – говорит она. – Я вчера готовлю обед, как раздается звонок в дверь. Я открываю дверь, там стоит Шарон со своим чемоданчиком. А твоя жена сидит в машине на обочине. А когда я подошла, чтобы поговорить с ней, она уехала. Я вхожу в дом. Из гостиной мне навстречу бежит Шарон, она смотрела телевизор. Я подхватываю ее, она крепко обнимает меня. Мама все не умолкает. – Какая ее муха укусила? – спрашивает мама. – Поговорим потом, – прошу я ее. – Я просто не понимаю… – Потом, хорошо?
Потом я смотрю на Шарон. Лицо ее напряжено. Она смотрит на меня огромными глазами. Она перепугана. – Ну, как, понравилось в гостях у бабушки? – спрашиваю я ее. Она кивает, но не говорит ни слова. – Ну что, поехали домой? Она смотрит в пол. – Ты что, не хочешь ехать домой? – спрашиваю я. Она пожимает плечами. – Тебе нравится здесь у бабушки? – улыбаясь, спрашивает моя мама. Шарон начинает плакать. Я сажаю Шарон в машину, кладу туда же ее чемодан. Мы едем домой. Проехав пару кварталов, я поворачиваюсь к ней. Она сидит, как маленькая статуя, глядя заплаканными глазами в одну точку где-то на приборной доске. Остановившись у следующего светофора, я притягиваю ее к себе. Она молча сидит так какое-то время, потом наконец поднимает на меня глаза и шепотом спрашивает: – Мама все еще сердится на меня? – Сердится? На тебя? Мама на тебя не сердится, – говорю я ей. – Сердится. Она не хотела со мной разговаривать. – Нет-нет, Шарон, – убеждаю ее я. – Мама не сердится на тебя. Ты ни в чем не виновата. – Тогда почему? – спрашивает она. Я отвечаю: – Давай подождем, пока приедем домой. И тогда я все объясню и тебе, и твоему брату. Кажется, мое объяснение им обоим вместе, а не поодиночке дается легче мне, чем им. Мне всегда неплохо удавалось создать иллюзию контроля в обстановке полного хаоса. Я говорю, что Джули просто ненадолго уехала, может быть, даже только на день. Она вернется. Ей просто нужно подумать над несколькими вещами, которые тревожат и расстраивают ее. Я использую все стандартные уверения: ваша мама все так же любит вас; я все так же люблю вас; никто из вас все равно ничего не мог бы сделать; все будет в порядке. Практически все время, пока я говорю, они сидят с каменными лицами. Может быть, это потому, что они обдумывают мои слова. Мы едем поужинать и заказываем пиццу. Обычно такие вылазки доставляли нам много удовольствия и веселья. Сегодня никто не шумит и не смеется. Мы едим молча. Механически проглотив наш ужин, мы уезжаем. Мы возвращаемся домой, и я отправляю детей делать уроки. Я не знаю, делают ли они их на самом деле. Я иду к телефону и после длительных дебатов сам с собой решаю сделать пару звонков. В Бэрингтоне у Джули друзей нет, по крайней мере, я никого не знаю. Поэтому обзванивать соседей бессмысленно. Они все равно не могут ничего знать, а слухи о нас тут же поползут по всему городу. Я пытаюсь дозвониться до Джейн, той ее подруги оттуда, где мы жили раньше, и у кого Джули провела ночь в четверг. Телефон Джейн не отвечает. Тогда я набираю номер родителей Джули. К телефону подходит ее отец. После ничего не значащего разговора о погоде и детях становится понятно, что он ничего не собирается мне объявлять, из чего я заключаю, что ее родители ни о чем не знают. Но прежде чем я успеваю придумать, как закончить разговор, ее отец спрашивает: – Ну, а Джули собирается взять трубку?– Э-э, вообще-то я именно поэтому и звоню, – отвечаю я. – Вот как? Я надеюсь, ничего не случилось? – спрашивает он. – Боюсь, что случилось, – говорю я. – Она уехала вчера, пока я был с Дейвом в походе. Я думал, может быть, вы знаете что-нибудь о ней. Он немедленно оповещает о случившемся мать Джули. Она берет трубку. – Почему она уехала? – требует ответа она. – Я не знаю. – А я знаю мою дочь, и просто так, без причины, она не уехала бы, – обвиняет меня она. – Она оставила мне записку. Написала, что хочет на время уехать. – Что ты ей сделал? – кричит на меня ее мать. – Ничего! – защищаясь, отбиваюсь я, чувствуя себя лжецом. Потом трубка переходит к отцу, и он спрашивает, сообщил ли я в полицию. Он говорит, ее могли похитить. Я отвечаю, что это весьма маловероятно, потому что моя мама видела, как она уезжала, и никто не приставлял ей пистолет к голове. Под конец я говорю: – Если она вам позвонит, скажите, чтобы она позвонила мне. Я очень волнуюсь. Через час я все-таки звоню в полицию. Но, как и следовало ожидать, они не могут ничего сделать до тех пор, пока у меня не будет доказательств того, что это преступление. Я отправляю детей спать. Где-то после полуночи, лежа в постели и уставившись в темный потолок, я вдруг слышу шум машины, заворачивающей к дому. Я выскакиваю из кровати и несусь к окну. Когда я добегаю, свет фар дугой поворачивается в сторону дороги. Это просто кто-то разворачивается. Машина уезжает.