— На днях станет понятно, будешь ты жить или нет, — бросил доктор, у которого я спросила, что с моими анализами.
Слёзы крупным бисером посыпались из глаз, рисуя на простыни непонятный узор. Умирать в 33 года как-то не входило в мои планы. И болеть не собиралась совсем, как вдруг однажды вечером заныла рука. С каждым часом боль нарастала, захватив и голову. К утру я поняла, что уколы “скорой” не помогают, а остеохондроз, который мне предварительно поставили, как-то странно себя ведёт. Муж нёс меня на руках в машину, так и доставил в приёмное отделение.
Там мои анализы показали превышение норм в 30 раз, началась рулетка из врачей — понять, что со мной. Хирург, гинеколог, гастроэнтеролог вертели по очереди, пытаясь выяснить, что за зверь гложет изнутри, а я теряла силы, и мысли уже не подчинялись, было ощущение, что они просто зашли в гости в мою голову.
Позже реаниматолог объяснит, что организм настолько был отравлен токсинами болячки.
Пришлось зря пройти ФГДС, ей не раскрылась тайна нездоровья, а вот последним пунктом значился рентген. Он и поставил жирную точку в расследовании того дня, шлёпнув печать на моём деле /медкарте/ — “КРУПОЗНАЯ ПНЕВМОНИЯ”.
Увидев врача, который более 10 лет назад
вытаскивал мою дочку с того света , очень удивилась: “Сергей Вениаминович, Вы?”
“Да, поехали ко мне в реанимацию. У тебя уже практически нет лёгких, и организм отравлен продуктами распада”.
Вот так стремительно пробралась болезнь в моё тело и искусно маскировалась.
Меня быстро полностью раздели, единственная вещь, которую разрешили взять с собой — нательный крестик.
Реанимация. Я лежу в той же палате, где когда-то была дочка. Теперь уже надо мной порхают заботливые девочки-медсестрички, постоянно заходят врачи. Капельницы не прекращают питать меня ни на секундочку.
Я в сознании, но ещё не могу сосредоточиться. Теряю счёт времени. Спина сходит с ума, вытягивая его из головы, но лечь хотя бы на бок не даёт игла в вене, по которой спешит живительное лекарство.
Однажды забежал доктор, сдёрнул с меня одеяло, его удивлённые брови радугами выкатились на лоб, а потом быстро выскочил. Позже выяснилось, что перепутал палаты, в соседней лежала женщина после кесарева сечения.
Так прошла неделя. День кризиса миновал. Я была оставлена на этой земле продолжить свой путь. Ещё около месяца провалялась в терапевтическом отделении, прежде чем выписали.
Оказавшись дома, поняла, что до выздоровления мне далеко. Все назначения ответственно выполняла, но слабость, одышка, головокружение образовали со мной надёжный квартет и никак не хотели расставаться.
Пинка себе дать я не могла, другим бы сделать не позволила, потому выбрала более приятный моей душеньке путь. Я стала петь!
Слабые лёгкие отчаянно сопротивлялись, голова гудела и противилась, выдавая боль, но я не сдавалась. Постепенно, начиная с нескольких строк, давая передышку не только организму, но и моим родным от домашних концертов, репертуар набирал обороты. Кого и что я только не перепела, но “Ласковый май” был вне конкуренции! Куплет, несколько, песня, несколько песен, много песен. Так понемножку шла к выздоровлению.
Воздушные шарики, наверное, мысленно ругались от моих надоедливых действий по их надуванию и распусканию.
И прогулки. До болезни я за 3 минуты доходила до школы, в которой работала. После выписки половину пути преодолела впервые за 20 минут, а обратно едва доковыляла. Облака вальсировали в небе, кружа мою голову. Ноги подкашивались от слабости, а сердце стучало так, будто пробежала марафон. Но я день за днём добавляла расстояние, понимая, что иду не просто по улице, а к своей победе над болезнью.
Наконец, наступил день, когда закрыли мой больничный и я вышла на работу, оставив пневмонию и её последствия в прошлом. А петь я не прекратила, теперь это одно из моих любимых занятий, ведь оно помогло вернуться к обычной жизни.
